Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Больше ничего не сказав, развернулся на месте и пошел дальше, в сторону крыльца военкомата. Отойдя чуть дальше, командир начал вполголоса ругаться — грязно, отвратительно, с чувством.

— Молокосос сопливый, б…ь! В тылу ему нечего делать, видите ли, — шрам в пол его лица налился кровью. Смотреть жутко: не лицо, а звериный оскал. — Своим ебан…м значком мне тычет… Жизни толком не нюхал, крови еще не видел, а на фронт лезет. Ему, дураку, с девками на сеновале обжиматься…

Капитана Захарова, командира только еще формирующегося батальона, аж распирало от всего происходящего. Этот пацан же с его мальчишеской твердолобостью и восторженностью просто стал последней каплей.

— Все же, мать вашу просрали! Все! Со всех утюгов кричали, пели… Ведь, от тайги и до британских морей Красная Армия всех сильней… Б…! Всех сильней!? Суки, сильнее кого?! Сранных суоми?! — Захаров, прошедший Финскую компанию от первого и до последнего дня и получивший там свой шрам во все лицо, прекрасно помнил, как армия умылась кровью в заснеженных лесах Карельского перешейка. — Может чертовых пшеков? Б…ь, а теперь?!

Призывники, что на крыльце прятались от палящего солнца, в один миг прыснули с его пути. Один в один стая птиц от резкого шума. Мужчина, зло сверкнув глазами, взлетел по ступенькам и с силой хлопнул дверью.

— Рожи, ромбы в петлицах, все пели и пели, пели и пели — все хорошо, все отлично. Слово, сукам, против не скажи. Сразу на тебя в политотдел стучат…

С трудом сдерживаясь, чтобы не заорать во весь голос, шипел капитан. От злости так вцепился в подоконник, что дерево трещало. Он ведь все это на своей шкуре испытал, поэтому и оставался капитаном до сих пор. Сверстники, с кем военную карьеру начинал, уже майоры и полковники. Захаров же ни перед кем не привык гнуть спину, всегда правду-матку резал. На учениях и смотрах начальству в глаза говорил, что и где не в порядке. Другие хвалятся и хвалят, а он, наоборот, всю грязь вытаскивает. Говорил и про показуху на смотрах, и про недостаточность учений, и про отсутствие реально опыта у командиров. И кому такая «правда» понравится?

— Вот теперь получите и распишитесь — кривился командир, до хруста сжимая кулаки. — Дохвалились,, б…ь! А эти сосунки теперь кровью буду платить за наши ошибки… Что же мы наделали…

Он стоял у окна, смотрел на десятки молодых парней, мужчин, которые очень скоро должны были попасть в кровавую мясорубку страшной войны. Захаров буквально нутром чувствовал, что эта война превзойдет все предыдущие войны в разы своей невиданной жестокостью. И понимание общей неготовности к надвигающимся ужасам едва не пожирало его изнутри.

— В первом же бою, мать их, сгорят… В первом же… Шагу ступить не успеют, — скрипел он зубами, вглядываясь в лица будущих бойцов. Чудилась, словно наяву, кровь на их рубашках, бинты на руках, синяки. — Проклятая война…

С трудом, но ему удалось взять себя в руки. Впереди предстояло много работы по формированию батальона, и времени не было от слова «совсем». Новобранцев нужно будет гонять с утра и до самого вечера, не давая им ни минуты отдыха. Только тогда у них может появиться крохотный шанс на выживание.

— Ничего, сынки, ничего. Мы с вами еще повоюем. Дайте только срок…

Его взгляд блуждал по двору, время от времени останавливаясь на ком-нибудь из новобранцев. Опыт сразу же подсказывал Захарову, что могло получиться из этого человека — настоящий боец или так себе, балласт в роте.

— … Этого не дай Бог комодом или ротным сделают. Зазря всех людей положит, а толку никакого не будет, — первым, на ком остановился его взгляд, естественно, стал тот самый белобрысый паренек, что медалями и подвигами грезил. — Такому никак в командиры нельзя. Сейчас такой нужен, чтобы в землю зарывался, как крот, чтобы людей берег.

Следующим попал в прицел его глаз плотный парень добродушного вида, со вкусом жующим то ли пирожок, то ли кусок хлеба.

— Такому и пулемет доверить можно. Явно, силы хватит, чтобы максим на загривке таскать. А если поднатужится, то и боезапас сможет захватить…

На глаза ему попался и будущий снайпер, и повар, и даже завхоз, если по-простому. А потом Захаров вдруг «споткнулся», наткнувшись на одну странную фигуру.

— А это что еще за такой кадр?

Он смотрел во всё глаза и никак не мог понять, что его так привлекло. С первого взгляда вроде бы ничего особенного: парень, как парень, каких здесь под полторы сотни. Скорее худощав, тёмные волосы, прямой нос, очерченные скулы. Вылитый молчун. Из такого каждое слово клещами тащить нужно.

— Не пойму, — бормотал капитан, продолжая пристально следить за этим парнем. — Подожди-ка…

И тут его осеняет, в чем дело. Чуждость!

— Чужой…

Теперь его взгляд начал подмечать то, что еще несколько мгновений назад ускользало от его внимания.

— Как будто не в общем потоке…

Остальные — призывники, их провожающие, бойцы с гарнизона — казались общей массой, единым полем, где ничего не выделялось, все сливалось в естественное пространство. И лишь этот паренек «мозолил» глаза.

— Точно…

Это были мелочи, нюансы, заметные лишь опытному взгляду. Он держался чуть в стороне от всех, причем выбрав такое место, чтобы была прикрыта спина. Капитан только сейчас понял, что здесь была идеальная для круговой обороны точка. Устройся с винтовкой, а лучше с пулеметом, за этим кирпичным выступом, и тебя ротой не выковыряешь.

— Совсем чужой, — мужчина озвучивал свои мысли, сам не замечая этого. — Как в Зимнюю финны…

Сразу ж вспомнилось, как в Финскую компанию вели себя финны, особенно опытные диверсанты, при заходе на брошенные Красной Армией позиции. Очень было похоже — сдержанные жесты, внешнее спокойствие, максимальная концентрация и внимательность. Причем не каждый мог «прочитать» все это.

— Черт! Какой к черту диверсант в этой забытой Богом дыре?! Здесь же ни черта нет — ни заводов, ни складов.

Мысль о подготовленном вражеском диверсанте, заброшенном в Поволжье, мелькнула в его голове, и «растворилась» в потоке других мыслей. Тем не менее все это возбудило его любопытство. Остро захотелось поговорить с этим парнем, расспросить его, посмотреть, что он из себя представляет.

— Ладно, поглядим, что ты за фрукт, — Захаров кивнул сам себе. — Любопытно.

Спустился по крыльцу, отмахнулся от вопроса какой-то бабульки и сразу же направился к незнакомцу, который его так заинтересовал.

— Товарищ, подойдите ко мне! — махнул он рукой, привлекая к себе внимание. — Да, да, вы! Подойдите.

И вновь его поведение выбивалось из привычного образа простого сельского паренька. Особенно удивлял взгляд. Ведь, не мог на капитана так смотреть недавний школьник из никому не известной глубинки. Смотрел, словно силами мерился. Словно спрашивал, а есть ли у тебя право так разговаривать?

Видит Бог, на какой-то миг Захаров даже растерялся, а после разозлился на самого себя. Что же это получается, какой-то пацан его, боевого командира Красной Армии, из себя вывел. Никогда такого даже близко не было. Наоборот, это от его взгляда здоровенные мужики бледнели и начинали заикаться.