Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
Я снова «замялся», посвятив десять минут дыханию со счётом «раз — вдох, два — выдох» с отключением мыслей, посидел в поперечном и продольном «шпагатах», помылся и поехал домой.
Дряхловским «Радио-конструктором» решил заняться в воскресенье, а поэтому выставил ящик снова на балкон. Отец, увидев сие перемещение, только молча ухмыльнулся. Я же не стал вдаваться в объяснения — всему своё время — однако, я тоже улыбнулся отцу, и у него сначала вскинулись в удивлении брови, потом они же сошлись на переносице. Но и он имел достаточно терпения не задать свой вопрос.
— Детский сад, — выразил своё мнение по этим «переглядкам»
— Сам такой!
Я, вроде, как пытался вывести его из себя, но кого его? И возможно ли это? Если «оно» — душа меня будущего, то, сколько их тогда, душ? — размышлял я, пытаясь заснуть, но мне снова на ум шла девочка Света. И почему так? Днём в школьной суете и вдруги делах, я почти её не вспоминаю. А только ложусь и закрываю глаза, как вижу её лицо. Да так явно, что хоть рисуй. Это как папа говорил, когда я его спрашивал, как он рисует свои картины, сказал, что видит их, когда закрывает глаза, как нарисованную картину и просто переносит её на холст? Мне же ничего представить не получалось. Ну, чтобы изображение стояло, как картинка. Оно постоянно плыло и менялось. Как и другие лица.
Я, например, не мог представить ничьего лица, даже маминого, или папиного. Вроде бы лучше всех мне знакомых. Поэтому отец говорил, что я рисовать не умею, а умею только копировать, то есть, срисовывать. Я поначалу обижался на отца, а он потом сказал, что есть специальные художники, которые копируют чужие картины. А вот у отца копировать получалось плохо. Зато он хорошо рисовал и простым карандашом и красками. А у меня красками не получалось.
Когда я об этом, засыпая, подумал, внутренний голос сказал, чтобы я попробовал рисовать гуашью, а не акварелью и обещал показать технику рисования гуашью. Тут я так чётко представил Светлану, что у меня куда-то провалилось сердце и я куда-то провалился сам, полетев вслед за ним, опасаясь, что оно куда-нибудь провалиться и я его потеряю.
Суббота тянулась долго но не без приключений. Меня наконец-то «поймала» директриса. Она так и сказала:
— Наконец-то я тебя, Шелест, поймала. А то ты прямо как Неуловимый Джо.
Я даже не нашёлся, что сказать на сей навет, но, наверное и слава Богу, что не нашёл.
Светлана Яковлевна зашла в середине урока алгебры и «наехала» на меня «конкретно».
— Ты, Шелест, за эту неделю перешёл все красные линии, которые только можно перейти.
— О, и тут красные линии, — вдруг неожиданно проявился внутренний голос.
Так неожиданно, что я вздрогнул. Но этого никто не заметил. Директриса в это время зачем-то посмотрела на математичку, а класс смотрел на директрису. Людмила Давыдовна, почему-то Светлане Яковлевне кивнула и та развернулась ко мне.
— Балдина избил. Давлячина травмировал. Людмилу Давыдовну довёл… едва не довёл до апоплексического удара. Так вчера умудрился ещё троих учеников травмировать. Выйди-выйди, Шелест и встань перед классом. Может так тебе стане стыдно?
Я вышел, встал рядом с директрисой и развернулся к классу лицом, а к доске и математичке задом. Потом оглянувшись назад сказал:
— Прошу прощения, Людмила Давыдовна, что я к вам спиной…
Класс прыснул я посмотрел на класс, обведя всех злобным взглядом. Только этого мне ещё не хватало. Смехуёчков…
— Вот! Слышите, Светлана Яковлевна. Он ещё и насмехается.
— Не насмехаюсь я. Мне действительно не удобно…
— А кого он травмировал? Огласите весь список пожалуйста, — съюморил Андрюха Ерисов.
— Ерисов! Ну ка встань! Что это за юмор
посреди урока?! — Людмила Давыдовна крикнула так, что у меня шевельнулись волосы на голове. И некоторые, судя по всему, это увидели и разулыбались. Волосы у меня были длинные и сами по себе очень лёгке, особенно на, как папа называл, «пейсы», ха-ха…— Не, ну серьёзно, не выдержал Алексеев Юрка, друг Ерисова. Кого он травмировал?
— Троих десятиклассников: Макарова, Первачука и Симонова.
Я как раз смотрел на Валерку Гребенникова и видел, как его челюсть приоткрывается, но потом, видимо от боли он за неё схватился и закрыл. Я не смог сдержаться и захихикал.
— Вы посмотрите на него, — совсем озверилась Давыдовна и я понял, что мне сейчас прилетит указкой, шагнул вперёд и зашагнул за Светлану Яковлевну. Указка просвистела и Людмила Давыдовна пролетела мимо меня. Она бы, наверное, убилась бы, спикировав головой в парту, но я, каким-то образом, её поймал сначала левой рукой, а потом и правой. Хорошо, хоть поймал, а не поставил подножку, как было у меня в привычке. Нога сама выкидывалась.
Но класс уже успел представить, как Людмила Давыдовна Пляс летит головой в угол стола и успел охнуть, ахнуть и ойкнуть. Она была очень лёгкой, наша любимая математичка и я её смог удержать от падения, хоть она и потянула меня за собой. Но я крутнулся и сам грохнулся спиной на ребро письменного стола, уронив математичку на себя. На этом суббота для меня закончилась.
Очнулся я только в среду. В среду шестнадцатого февраля одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.
[1] «Хэйко-дачи» — естественная (параллельная) стойка в каратэ.
Выполнение: ноги на ширине плеч, ступни параллельно, носки чуть в сторону. Давление тела равномерно распределено по всей площади ступней обеих ног. Руки свободно опущены вдоль тела, кисти можно сжать в кулаки.
Особенности: с этой стойки можно осуществлять переход в любую другую, а также выполнять любой приём самостоятельно, свободно, контролируя действия противника.
Существуют варианты стойки: правая или левая нога может быть чуть впереди.
Глава 11
— Ну, вот, — услышал я. — всё хорошо, что хорошо кончается. Ты слышишь меня, Миша?
— Слышу, — хотел сказать я, но у меня не получилось.
Однако вопрошавшему моя реакция понравилась.
— Губы шевелятся. Скоро и голос прорежется.
— Ага, — сказал внутренний голос, — месяца через два.
Мысли у меня в голове ползали, словно черви. Я это чувствовал физически. И одновременно я не понимал ни кто я, ни где я, ни что со мной происходит. Открыв глаза, я увидел потолок и светильник с лампой дневного света. То, что это лампа именно дневного света, я почему-то знал. Больше я не знал ничего, и самое интересное, что и не хотел ничего знать. Мне не нравилось, что меня тревожили, наполняя мой внутренний миг разными звуками и светом. Глаза невыносимо пекло и я их прикрыл.
— Саша, закапайте ему гиалурон.
— Хорошо. Сейчас делаю.
— Продолжаем выводить препараты сна. Проливаем, поливаем, проливаем. И полный контроль сердечного ритма. ИВЛ отключаем и наблюдаем. И массаж тканей. Некроз, вроде, почти избежали. Спасибо отцу, ребёнка.
— Да какой он ребёнок, Александр Николаевич? — раздался женский голос.
— Вы, Людочка, не смотрите на его взрослые первичные половые признаки. После искусственного сна такой продолжительности… Кхм-кхм… Всё хорошо будет, молодой человек.