Другая жизнь. Назад в СССР

— И что будет?

— Увидишь.

Я увидел и удивился. После вышеуказанных операций тетрадь уже совсем не выглядела новой.

— Теперь нужно её «зачитать». Знаешь, как это?

— Конечно знаю, — усмехнулся я. Уж сколько книг мной было зачитано. Взять того же Бианки…

* * *

По совету «предка» я рассказал о тетради физруку. Тот сначала попросил принести, показать, потом предложил её отксерокопировать. На вопрос: «Где взял?», ответил банальное: «Нашёл!». Самое забавное, что я по памяти перерисовал иероглифы, которые были «приложены» к этим картинкам в памяти «предка». Тот, как оказалось, много времени посвятил китайским боевым и оздоровительным комплексам и в его памяти лежало аж пять книжек. На китайском языке. «Предок» совсем немного, но владел и китайским. Поэтому я даже боялся «касаться» китайского, опасаясь таких же последствий, как с английским. То есть — абсолютного копирования этого знания.

Моя память сейчас была абсолютна. Оказывается, у человека так и хранится в голове всё, что он прочитал, услышал, или увидел. Просто, та информация, которая не используется, откладывается в «долгий ящик» и нейронные связи с этим «ящиком» истончаются. И чтобы добраться до него нужно дать команду мозгу искать нужную информацию.

Однако, как уже было сказано ранее, вся информация дублируется в «облачном хранилище», которое мне и досталось «по наследству» от моего «предка». И было скопировано в мой мозг, с четкой привязкой к месту в «облаке». Получилось что-то типа, как сказал «предок», индексации или каталогизации. Что это такое я понял плохо, но каталоги в библиотеках видел и пользоваться ими умел.

Вот и получалось что при первом же обращении к информации, создавалась связь со всем информационным массивом по этой теме. Работало это так «мощно» и быстро, что меня поначалу подташнивало от количества информационных бит. Читал мой «предок» из параллельного мира много и был, по сути, «информационным вампиром», поглощая информацию и на завтрак, и на обед, и на ужин, черпая и черпая нужную ему для писательства информацию из интернета.

Да-да, мой «предок» из другого мира в той жизни был писателем-фантастом. И причём не простым выдумщиком про звёздные, или иные миры, а писателем фантастики исторической и альтернативной. А, чтобы написать альтернативную историю, обычную надо знать хорошо, ха-ха-ха…

Но я не вникал в прошлое «предка». Зачем оно мне? Я живу здесь и сейчас и, как оказалось, наше будущее уже не совсем то, что было у него и что там будет завтра, никто не знает. Так чего чужим будущим голову забивать? А вот той историей, что я коснулся по учёбе, прочитав в своём учебнике, я сейчас был заполнен изрядно. Причём в разных редакциях и интерпретациях.

С биологией, географией, и даже, слава тебе господи, химией, всё было так же, как и с английским. Я их просто знал и мог ответить на любой вопрос. С задачами было сложнее, но стоило, используя правила, решить одну, как решались и все остальные. На том первом после комы уроке алгебры, я своими ответами едва не убил Людмилу Давыдавну, которая снова расплакалась и выбежала из класса. Пришлось и мне выбегать, ловить её в коридоре, и успокаивать. Она же, рыдая у меня на груди, всё била и била по моему плечу своим сухеньким, но довольно крепким, кулачком. Но причину своей истерики она мне не назвала, а отрыдавшись и намочив мне рубашку, отправила назад в класс. Однако урок математики я снова сорвал. Э-хе-хе…

Главное сейчас было — постараться не выделяться, а как это можно было сделать, я просто не представлял. Нужно было сдавать пропущенные темы за третью четверть, которую я отсутствовал полностью, ну, я сдавал. А учителя старших и средних классов сходились посмотреть и послушать, как у меня получается не просто излагать «вызубренный» раздел, но и отвечать на каверзные вопросы.

В общем-то, ходить учителям далеко не приходилось. Это я приходил в учительскую и отвечал столько тем, на сколько у учителей хватало терпения. Я завёл общую тетрадь, куда переписал все параграфы и собирал за них отметки. Русыня даже шутку придумала, которая быстро разошлась по школе. Как — то она сказала, когда я зашёл в учительскую:

— О! Шелест колядовать пришёл! Готовьте пятёрки, или разбегайтесь. Он сейчас всех из своего словестного пулемёта расстреляет.

Так и прижилась шутка, а меня, почему-то прозвали «пулемётчик». Просто я, чтобы как можно быстрее «отстреляться», рассказывал быстро, как из пулемёта. Потом я стал просто «Пуля».

Мне же представилось, что я не колядую, а читаю заговор. Как бурсак Хома Брут в церкви читал молитвы, окружив себя меловой линией, а на него пялилась нечисть, так и я в учительской… Прости Господи.

Итак, голова моя была забита сдачей «зачётов», а сердце разрывалось пополам. Постепенно и мозг, поняв, что можно особо не напрягаться на счёт уроков, переключился на анализ чувств и ощущений, исходящих от образов, оставленных в памяти Светланой и Любашей.

Образы были настолько чёткими, что я даже попытался нарисовать их по памяти и у меня, как сказал отец, неплохо получилось. Он видел обеих девушек, а память у него была фотографическая. Правда рука уже не такая уверенная. Время от времени о брался за карандаш и делал какие-то пейзажные зарисовки, но портреты у него получались, как у Пикасо, «кривые» и он их рисовать бросил. Люди, ха-ха, обижались.

Я к портретам даже и не смел притрагиваться, потому что получалось убого, а тут попробовал и получилось. Причём, Светлану начал я рисовать совершенно случайно, задумавшись и не простым, а «пастовым» карандашом на каком-то клочке бумаги. А потом его же перерисовал в альбом. Рисования в школе уже не было, а я продолжал рисовать в своё удовольствие. Правда, всё реже и реже. Чаще всего на уроках. А тут — на тебе… Разродился портретом.

— Штриховка плохая, а формы соответствуют оригиналам. Тебе бы подучиться…

— Да, ну его, — скривился я.

— Согласен. Хочешь, подправлю? — спросил отец с надеждой в голосе.

— Почему нет? Подправь.

И отец подправил. А я, пока он правил, набросал его портрет. Штриховать не стал. Отдал отцу так.

— Ух, ты-ы-ы! — воскликнул он. — Как же у тебя так получается? Вроде не рисовал так.

— Просто не пробовал, — отмахнулся я. — Сейчас и маму нарисую.

— Ну-ну. Женщин мужикам труднее рисовать. Мужики получаются.

Нарисовал за пять минут контуры лица мамы и, глядя на объемные портреты девушек, попробовал заштриховать так же. Получилось не очень, но объёма добиться удалось.

Отец снова немного подправил рисунок и стал работать над своим изображением. В этот раз я уже смотрел на его работу более внимательно и кое что понял. Оказалось, главное, как и во всём, — правильно начать. Однако, идеи у меня закончились и я долго думал, кого мне нарисовать? Я стал просто водить карандашом. Чиркая по альбомному листу и у меня почему-то получилась Людмила Давыдовна.

Причём, рисовал я не контурно, а сверху вниз точками, опускаясь по мере нанесения всего, нужного объёма.

— Ха! — удивился «предок». — Ты рисуешь, как матричный построчный принтер.

— А я и нашёл у тебя в памяти такую технику рисования. Только что такое принтер? Печатная машинка?

— Что-то типа того… Здорово у тебя получается.

Точки ложились на бумагу в нужных местах, той толщины и насыщенности, какую я видел на картинке у себя в голове. Я просто переносил изображение. Копировал, как говорил отец.

— Это напоминает стиль графики «пуантилизм», но ещё круче. Там всё-таки контуры точками прорисовываются, а тут… Точно, как принтер… Бжик, бжик, бжик…