Другие правила

— Мадам! Мадам! — она узнала голос аббата.

— Слушаю вас, падре.

— Мадам, я умоляю вас, сойдите с подоконника! Вы развалили мне всю дисциплину! Скажите, чего вы хотите, и я все сделаю, чтобы только вы исчезли из монастыря!

Валери на секунду задумалась, но перед глазами ее встало лицо Майрут.

— Я прошу вас написать письмо моему кузену, Жаку не Шатори, и указать адрес, по которому я нахожусь, — сказала она, и образ Майрут тут же померк, — я буду ждать кузена в этой самой башне. И еще... передайте месье Менерскому мой ответ — Нет.

Старик закашлялся.

— Я сегодня же напишу, — ответил он, поборов приступ кашля, — только не подходите к окну!

— Мне нравится сидеть на окне, — сказала она.

— За шкафом, который стоит рядом с тем, где вино, есть печенье. Если оно еще не испортилось. И там же сушеный виноград.

Валери засмеялась:

— Вам не удастся меня подкупить. Пока не приедет мой кузен, я каждое утро буду садиться на окно. Но спасибо за печенье.

...

Жан Менерский Валери де Медин

Мадам, аббат передал мне ваш ответ. Если вы желаете покинуть монастырь, сегодня в полночь я буду ждать вас на первом этаже вашей башни. Я знаю потайной ход, и все патрули в это время будут сняты.

Жан

Валери де Медин Григорию Бобрину

Дорогой мой Григор, я покидаю вас с сожалением. Возможно было бы лучше, если бы я на самом деле отправилась с вами в неизвестность. Но я не имею на это права, т. к. давала клятву перед алтарем. Прошу простить меня и умоляю вас как можно скорее покинуть страну. Через два-три дня в монастырь явится мой кузен в сопровождении жандармов, и в этом случае ближайшие месяцы вы проведете не самым лучшим образом. Я же не доверяю своему кузену, и встреча с ним на данный момент для меня не желательна, поэтому до Парижа я предпочитаю добраться с помощью предателя.

Валери.

Валери не могла полностью доверять Жану Менерскому. Вполне возможно, это ловушка, думала она, дописывая письмо Григору, потом открывая люк и спускаясь вниз. Вполне возможно, этот человек не предал своего господина, а просто помог ему выманить Валери. Но интуитивно Валери ему верила.

Жан ждал ее внизу, сидя на ступеньке лестницы. Одет он был во все черное, и для Валери у него был припасен черный плащ. Не сказав ни слова, он вывел ее из башни, и вот уже они скрываются в тени монастырской стены. Пройдя вдоль нее, Жан, державший Валери за руку, открыл маленькую дверку, и они оказались в узком темном коридоре. Вот тут то и будет ждать ее Бобрин, подумала Валери, очень в его вкусе. Она даже не знала, надеялась она на такой исход событий или боялась его. Но нет, коридор был пуст. Пройдя по нему на ощупь, периодически обо что-то спотыкаясь, Жан нашарил что-то у стены, оказавшееся стулом, залез на него, и исчез. Валери стояла в кромшеной тьме, ожидая абсолютно любого развития событий. От того, что он на самом деле протянет ей руку и поможет подняться, до того, что на голову ей наденут мешок и увезут в неизвестном направлении.

Все шло по плану. Жан протянул ей руку и помог забраться в узкое окошко, оказавшееся началом винтовой лестницы, ведшей наверх. И уже там, на лестнице, они добрались до окна, к которому заблаговременно была привязана веревка. Жан спустился первым, и ждал внизу Валери, которая до этого по веревкам никогда не лазала и боялась убиться насмерть. Но все прошло хорошо, она оказалась в его объятьях, возможно чуть более крепких, чем хотелось бы.

Впереди была свобода. Жан подал ей руку, и они побежали куда-то к берегу, где шумел океан. Валери оглядывалась назад, все еще надеясь на преследование, но никто не заметил ее побега. В скалах стояли два коня под присмотром мальчика-пастушка. Так и не сказав друг другу ни слова, Валери и Жан Меренский вскочили в седло и поскакали куда-то в ночь. Валери полностью положилась на своего спутника, но все равно ожидала подвоха, а так же размышляла о плате, которую он потребует за предательство.

Однако никакой расплаты Менерский не потребовал. До самого утра они скакали по прибрежной полосе, и Валери к утру устала так, как никогда до этого не уставала, хотя не раз целыми ночами гоняла по горам вместе с Сафи. А утром они приехали в порт Кале, где Жан Меренский посадил ее в дилижанс до Парижа.

Прощание их было также немногословно, как и вся поездка, ради которой Меренский предал друга и господина, а, возможно, и потеряет жизнь.

— Зачем вы сделали это? — Валери смотрела на него снизу в верх и держала его за руку, — ведь вы...

— Ваш дилижанс отправляется, — Меренский сжал ее руку, поднес к губам и вручил ей кошелек с деньгами, которые потребуются ей на остановках, — прощайте, мадам. Мне в любом случае тут делать нечего.

Он развернулся и быстро пошел прочь. Только черный плащ его разлетался от ветра, и пушистые светлые волосы, собранные сзади лентой, золотило солнце. Валери долго смотрела ему в след, а потом кучер зазвонил в колокольчик и пассажиры стали занимать свои места. Валери тоже заняла свое место, в самом конце, у окошка. Она натянула капюшон так, чтобы ее лицо было невозможно разглядеть, и, когда дилижанс тронулся, стала смотреть на дорогу.

Меренский стоял на пути дилижанса и смотрел ему в след. Валери только сейчас заметила, как он хорош собой — высокий, гибкий, с правильными чертами лица. Почему она не замечала его раньше, воспринимала просто как придаток Григора Бобрина?

При имени Григора она отвернулась от окна и еще глубже укуталась в плащ. Никто из пассажиров не должен был видеть ее слез, которые она не в силах была больше сдерживать.

Григорий Бобрин мадам Валери де Медин

Дорогая Валери, я в недоумении. Вы так внезапно покинули меня, не сказав прощай, что долгое время я прибывал в некоторой депрессии. К сожалению я вынужден был покинуть гостеприимную Францию, и теперь, гуляя по туманным берегам Темзы, постоянно размышляю о причинах вашего поступка. Вы объясняли мне, что не можете оставить мужа, который желает оставить вас, и которого я ни разу не видел, только потому, что давали клятву у алтаря. Но есть ли цена таким клятвам? То, что ваш муж не держит данную им клятву вполне освобождает вас от соблюдения своей. Я знаю, что нравлюсь вам, возможно, просто нравлюсь, но и вашей любви я вполне мог бы добиться. Мы с вами два авантюриста, идеальная пара. Ваш брат видел это, и я до сих пор не могу простить себе того, что отнесся слишком легкомысленно к вашему отказу в Милане. Я должен был настаивать, повлиять на вас через вашего брата, но я... да-да! Я обиделся! Я решил, что никакая женщина не достойна того, чтобы переживать из-за нее дольше трех дней. Возможно, такие женщины есть, и вы — одна из них. Мы с вами могли бы объехать весь свет, свернуть горы, разрушать империи. Увы, вы выбрали лучшего из нас двоих. Желаю вам удачи в нелегком деле завоевания расположения вашего супруга.

Ваш Парис.

Глава 16

Я ненавижу тебя, Валери! — Жак де Шатори стоял перед нею весь в мыле, небритый и злой после бессонной ночи, — ты заставила нас с графом проскакать черти сколько лье не слезая с седла, а когда мы приехали в этот чертов монастырь, ни тебя, ни твоего голубка там уже не было! Ты специально выставила меня идиотом?

Валери смотрела на него с улыбкой. Утро выдалось невеселое, поэтому развлечение в виде ее взмыленного кузена подоспело как раз во время:

— Да, конечно, кузен. Я ночей не спала, все думала, как же выставить идиотом кузена Жака, и вот оно, предоставился случай. Я не могла не воспользоваться им.

Он схватил ее за руку и притянул к себе:

— Я когда-нибудь тебя придушу! Ты позоришь весь наш род, весь Париж веселится, вспоминая твои выходки, ты связалась с проходимцем! ты...

— Ничего, что проходимец — сын русской императрицы? — она попыталась отстраниться, — но, думаю, Бобрин посмеялся бы над таким эпитетом.

— Да наплевать на твоего Бобрина! Ты умудрилась довести собственного мужа, да еще кого, дона Хуана, который как цепной пес ходил за тобой и чуть не убил меня из-за твоих игр, довести до того, что он требует развода с тобой, лишь бы только не видеть тебя!

— Ну так я тоже не очень жажду видеть его. Иногда люди ошибаются. Иногда ошибаются фатально.

Жак невесело усмехнулся, выпустил Валери и отошел в сторону:

— Интересно, чей там у тебя бастард? Может мой, а, кузина?

Валери сдержалась. Вместо того, чтобы влепить ему пощечину она отошла на к зеркалу и стала поправлять косынку, которая сбилась, когда Жак держал ее за руку. Жак нужен был ей сейчас и она обязана была перетянуть его на свою сторону.

— Я смотрю, вы поддались всеобщей тенденции бить лежачего, — проговорила она, меняя тон. Больше она не смеялась, и глаза ее в зеркале были грустны.