Другой путь. Часть 2

Он очень мягко и терпеливо все это мне объяснил своим негромким, глуховатым голосом, и я не стал с ним спорить. Конечно, я мог сказать ему кое-что, но зачем? Как-никак я три дня был гостем в его колхозе. Не стоило его огорчать. И без того он уже был чем-то огорчен. Однако последнее слово в этом разговоре я все же хотел оставить за собой, а не за ними, которые смеялись. Зачем они смеялись? Я, может быть, во многом согласился бы с ними и на этом кончил бы свой разговор. Но зачем они смеялись? Я сказал:

— Да. Может быть. Но ваш колхоз, как здесь было сказано, один такой на весь район. На ваших полях все-таки кое-что вырастает, из чего вы можете уделять продукты за работу своим людям. Вырастает, конечно, мало, как на всякой земле, которая без хозяина. И много земли у вас пустует по той же причине. Но я видел недавно колхоз, где вся земля пустует, кроме огородов. Огороды там выглядели, как райские сады, а поля заросли бурьяном и кустарником. Там вы не сказали бы, что у полей есть хозяин. Или тоже сказали бы?

Этот вопрос я задал секретарю райкома, которому, как видно, не терпелось повернуть разговор со мной к чему-то интересному. И он ответил:

— Да. Непременно сказал бы, потому что хозяин там действительно есть, как и в любом другом колхозе. Но все дело, очевидно, в том, что руководитель попался нерадивый.

— А зачем хозяину руководитель?

— Странный вопрос. Как же без руководителя при таких грандиозных масштабах производства?

— Хозяин сам знает как.

— Но допустим, что он еще не знает.

— Значит, он не хозяин.

— А вы бы знали, как действовать, если бы вас призвали руководить таким огромным хозяйством? Вот вы пришли и увидели, что все поля в запустении. Как бы вы поступили в данном случае?

— Очень просто. Я сказал бы владельцам приусадебных участков: «Передвиньте свои заборы от ваших участков к тому лесу». Они передвинули бы, и через два-три года все это пространство тоже зацвело бы и наполнилось жизнью, как их прежние крохотные участки. Если они умели показать себя настоящими хозяевами земли на этих участках, то и на крупной земле стали бы хозяевами. И не осталось бы больше пустырей. Каждый сантиметр земли давал бы плод, потому что у земли объявился бы хозяин.

Секретарь райкома покачал головой и сказал:

— Нет, мы не можем пойти на то, чтобы снова отдать государственную землю в частные руки. Для нас это было бы шагом назад.

Я спросил:

— Разве земля после этого ушла бы из государства?

Он ответил:

— Все равно, это не выход. Допустить в нашей социалистической стране частное владение землей — значит опять создать в ней зародыши капитализма.

— Разве от этого изменится в стране ваша Советская власть?

— Конечно. Появятся и у нас такие, как ваш Арви Сайтури. Опять начнут пробуждаться в народе частнособственнические инстинкты.

— А это что значит, не откажите в непонимании?

— А это значит, что нарушится дух коллективизма, в котором наш народ воспитан.

— Я этого не понимаю, не примите за вежливость, пожалуйста. По-моему, самый хороший дух — это тот, при котором не остается сиротой земля, при котором из нее умеют с избытком извлекать все, что только она способна родить.

— Нет, вы не совсем правы. Сперва необходимо установить дух справедливого распределения продуктов земли, а как снимать с нее богатые урожаи — этому можно успеть научиться и потом.

— Не знаю. Я сперва хотел бы получить в руки то, что предстоит разделить, а потом бы уж стал думать, как это делить.

— А вы уверены, что произвели бы раздел по справедливости, заполучив это в руки?

— Почему бы нет? Вашу землю, например, мы разделили бы по справедливости.

— Допустим. Ну, хорошо. Вот вы огородили ее заборами. А дальше как? В каком направлении потекла бы ваша жизнь?

— В каком направлении? Не знаю. У всех людей жизнь течет в одном направлении — к смерти. Но мы постарались бы успеть взять от нее побольше. Построили бы красивые двухэтажные дома. Завели бы внутри красивую мебель, приемники, телевизоры. Поставили бы пианино, рояли, на которых наши дети учились бы играть. Вокруг наших домов раскинулись бы огромные сады и цветники. В гаражах наших стояли бы новые легковые машины, на которых мы иногда ездили бы вокруг света. Под навесами у нас было бы все заполнено разными механизмами для обработки земли. В теплицах наших круглый год росли бы южные плоды. В холодильниках, погребах и амбарах всегда хранились бы все виды продуктов. Конечно, все это появилось бы не сразу. Пришлось бы сперва очень много поработать и днями и ночами, не жалея сил.

Тут парень в соломенной шляпе крикнул:

— А мы не ломая хребтов к этому придем!

Я сказал:

— Может быть. Но когда? Уже давно было пора прийти. Вот у вас всего только два года назад появились арбузы и виноград. А у нас на этой земле и под этим солнцем они появились бы полсотни лет назад. Вы объединились, чтобы лучше жить, и длится это у вас уже четверть века, но только в этом году у вас появился дом отдыха — один на шесть деревень.

Тот же парень крикнул:

— А вы бы много их понастроили?

Я не сразу ответил. Конечно, мы не выстроили бы ни одного дома отдыха. Это я знал точно. Но зачем стал бы я это им говорить? Чтобы опять вызвать смех? И без того много было смеха. Я сказал:

— Для крестьянина в земле — вся отрада жизни. К ней он привязан всеми своими жилами. Он с ней — одно. Земля без него — пустое место, и он без нее — никто. Живет она — и он живет. Цветет она — и он тоже цветет и царствует. В земле вся его жизнь. Значит, в ней и отдых его тоже. Так зачем же ему где-то в отдалении от своей земли, от своего дома строить еще какой-то дом отдыха?

— А для нас в ней не вся жизнь?

Это сказал своим глуховатым голосом темнолицый худощавый председатель. Ему я не хотел говорить неприятные вещи. Он, кажется, понимал в земле больше других, насколько я это заметил. Но ведь и он улыбался, когда смеялись все другие. Зачем он улыбался? Я сказал:

— Нет, не вся. Вы проводите на ней только восемь или десять часов в сутки. И первые ваши мысли не о работе на ней, а об отдыхе. Значит, для вас земля — не вся жизнь. Другое дело, если бы у нее был хозяин…

Председатель перебил меня, сказав с улыбкой:

— Если бы первые наши мысли были об отдыхе, то кто за нас выполнял бы государственный план по хлебосдаче? Кто наполнил бы зерном и овощами наши хранилища?

Я ответил:

— Мы на этой земле и под этим солнцем дали бы государству без всякого плана вдвое больше того, что даете вы, и себе оставили бы для продажи тоже вдвое больше.

— Мы не нуждаемся в продаже. Товары сдаем государству.

Это сказал секретарь райкома, которому все еще хотелось повернуть разговор со мной к чему-то интересному для всех. Но я не собирался ему в этом способствовать. Ведь и он был причастен к смеху. Поэтому я ответил: