Другой Владимир Высоцкий

Впрочем, разве только в дебошах было дело? Например, за границей бард позволял себе встречаться с людьми, которые входили в «черные списки» советских властей: А. Синявский, М. Барышников и др. За подобные встречи обычно контактеров наказывали. Например, в 1976 году Геннадий Хазанов, во время своей поездки на Олимпийские игры в Монреале, позволил себе встретиться со своим дальним родственником (бывшим гражданином СССР, иммигрантом-евреем), чтобы передать ему посылку. Когда советские власти об этом узнали, они сделали артиста невыездным на несколько лет. И таких примеров было множество. А с Высоцкого как с гуся вода. Почему? Потому, что для советской номенклатуры он был свой человек. Высоцкий это прекрасно знал, поэтому и позволял себе подобные выходки — понимал, что никакого наказания ему за это не будет.

Судя по всему, заграничные срывы Высоцкого (а они с каждым разом становились все круче) были следствием многих причин. Например, того, что у него притупилось ощущение новизны от заграницы, которая раньше рисовалась ему неким раем, а теперь превратилась в аналог советской действительности, разве что чуть поярче. Не случайно Высоцкий с какого-то момента стал называть Париж «провинцией вроде Тулы».

Уже и в Париже неуют: Уже и там витрины бьют. Уже и там давно не рай, А как везде — передний край…

Но главное — он устал чувствовать себя пусть значимой, но все равно манипулируемой фигурой в той тайной войне, которую вели различные политические силы по обе стороны границы. Это раньше, по молодости, он ловил кайф от подобного рода авантюр, иной раз даже сам искал их, чтобы быть на «переднем крае». Однако теперь все было иначе. И возраст уже был иной, и главное — здоровье катастрофически таяло. Но тем силам, которые продолжали делать ставку на него в своих политических играх, до этого дела было мало. Нужда до Высоцкого у них не пропадала, а даже наоборот — с каждым годом увеличивалась, поскольку во второй половине 70-х «застой» вступал в завершающую свою стадию и от того, какие позиции в нем застолбят противоборствующие силы, должно было зависеть и то, кто победит на финише — когда Брежнев отойдет в мир иной.

Высоцкий, который был артистом, а не политиком, угодил в настоящий капкан, выбраться из которого было практически невозможно. С одной стороны, он устал от игры в «кошки-мышки», с другой — не имел представления, как с этим покончить, так как дело зашло слишком далеко. Например, «сев на иглу», он угодил в еще большую зависимость от КГБ, который не только прекрасно был осведомлен об этом, но и… помогал ему в его пагубном пристрастии. Ведь наркотики ему доставляли из-за границы летчики «Аэрофлота» — организации, которая была под колпаком КГБ (особенно это касалось международных рейсов). Никто бы из пилотов не стал рисковать своей свободой (а за это им могло «обломиться» от 8 до 10 лет тюрьмы) и репутацией даже ради Высоцкого. Но они везли эти наркотики, поскольку, видимо, знали — им ничего за это не грозит. КГБ закрывал на это глаза, понимая, что в противном случае Высоцкий может вообще слететь с катушек. А так все было под контролем. Правда, при таком раскладе его ближайшие перспективы выглядели мрачно, поскольку при полинаркомании (когда алкоголь смешивался с наркотиками) долго не живут. Чекисты и об этом были осведомлены, переговорив с врачами, лечившими Высоцкого. Но иного выхода у них не было, так как Высоцкий в любом случае был обречен — никакому лечению он не поддавался (о чем поведали те же самые врачи).

Осознание того, что он зависим от наркотиков, конечно же, удручало Высоцкого. Но еще больше его должна была убивать мысль о том, что эта зависимость контролируется спецслужбами. Но бороться с этим он не имел никакой возможности. Например, задумай он «выйти из дела» («я из дела ушел, из такого хорошего дела!») — то есть поставить ультиматум властям и перестать играть по их правилам, как те немедленно ответили бы ему репрессиями, благо желающих поступить таким образом всегда было предостаточно. Конечно, Высоцкий мог пойти ва-банк и спрятаться за спину своей жены — видной французской коммунистки, но и в этом случае ему пришлось бы несладко — дело могло дойти до разрыва с родиной. А этого он в ту пору еще не хотел — не созрел. Не мог он развестись и с самой Мариной Влади — в таком случае он хоронил возможность выезжать за границу, да и терял надежный щит, который прикрывал его от всяческих неприятностей. Короче, куда ни кинь — везде клин. И чем дальше двигалось дело, тем сильнее этот клин входил в тело Высоцкого, буквально разрывая его изнутри напополам. Как пишет Марина Влади:

«После первой поездки за границу у тебя появляется чувство разочарования, отчаяния оттого, что и здесь ты не нашел решения разрушительных импульсов. В этом и заключается парадокс, невообразимый для нормального здорового человека: имея, казалось бы, все, ты буквально тонешь в отчаянии.

Довольно быстро выясняется, что возможность выехать из СССР ничего не решает, лишь убыстряет падение. Пьяных загулов, которые время от времени можно себе позволить в Москве, на Западе не понимают…

У тебя дома, в СССР, тебя понимают. Ты не признан официально, зато любим публикой… Во Франции счастлив ты бываешь всего несколько дней, и вот тебя уже снова раздирают противоречивые желания. Дни начинают тянуться невыносимо долго, ты наконец с облегчением возвращаешься в Москву, но, как только проходит радость встречи с городом, с театром, с публикой, у тебя снова появляется непреодолимое желание уехать… И повсюду ты чувствуешь себя изгнанником.

Ты не можешь жить ни поднадзорно-свободным в Москве, ни условно-свободным на Западе. Ты выбираешь внутреннее изгнание. Шаг за шагом ты покидаешь себя…»

12 января 1978 года Высоцкий снова отправляется в Париж развеяться. Отметим, что если раньше он летал с этой целью куда-нибудь в Магадан или в Сочи, то теперь он почему-то летит во Францию, где ему, как уже отмечалось, не слишком уютно. В чем дело? Видимо, все-таки французская действительность гораздо ближе его сердцу, чем советская, что неудивительно. Например, достать те же наркотики там можно без проблем. Впрочем, не только их. Рассказывает один из парижских знакомых нашего героя Дино Динев:

«У меня был свой замок в пригороде Парижа возле Версаля, и Володя, приезжая во Францию, оставлял чемодан у Марины Влади, а жил у меня… Мы иногда захаживали с ним в бардачок «У Тани», который назывался так в честь хозяйки, старой московской блядуш-ки. Сейчас-то она уже умерла. А в то время там концентрировались проститутки из Советского Союза. Таня мне всегда звонила: «Диночка, приходи вечером, украинка новая приехала!» Володя Высоцкий очень любил там бывать. Играл частенько до шести утра и много импровизировал. Таня даже для него купила гитару. И девушек навещать он любил. Это стоило 300 франков, примерно 60 долларов. Спросите, а как же Марина Влади? Да не любил он ее! Это же было очевидно. Впрочем, она его тоже. Каждый из них жил своей жизнью…»

Итак, мы имеем еще одно свидетельство того, что брак Высоцкого и Влади к тому моменту был чистой формальностью. Зачем он сохранялся? Повторимся: это делалось по желанию как самих супругов (им это было не обременительно), так и заинтересованных сил — тех самых, что манипулировали этим браком в интересах большой политики. Отметим, что все советские проститутки, работавшие за границей (а их было в сотни раз меньше, чем теперь), были под колпаком КГБ и, значит, стучали на своих клиентов, тем более из числа советских граждан. Высоцкий об этом, конечно же, знал, но в бордель «У Тани» все равно захаживал. Потому что давно смирился со своим положением «козыря» в тайной войне.

20 января Высоцкий летит на Украину, в Северодонецк, чтобы дать несколько концертов в тамошнем Ледовом Дворце спорта (а также в городах Ворошиловограде и Лисичанске). Для барда эти концерты проходили по новой финансовой системе, предложенной ему администратором Владимиром Гольдманом. Система была выгодной: Высоцкий давал по 4–5 концертов в день и получал за каждое выступление 300 рублей наличными. Судя по всему, это была неличная инициатива администратора, а идея высоких инстанций, которые, прекрасно зная о популярности Высоцкого, рассчитывали также поиметь с этого дела определенный куш.

Предложение Гольдмана заинтересовало Высоцкого. По сути это было то самое предложение, от которого нельзя было отказаться. Ведь бард получал в театре фиксированную зарплату в 150 рублей, а его концертные гонорары были бессистемными: иногда больше, иногда меньше (суммы скакали от 150 до 200 рублей в месяц). А тут ему предложили твердые 300 целковых, причем за один концерт! При таком раскладе он имел возможность за месяц заработать приличную сумму, после чего мог безбедно жить в течение какого-то времени, не обременяя себя мыслями о хлебе насущном. Правда, это время нельзя было назвать продолжительным, поскольку наркомания (ее растущие дозы) требовала все больших денежных затрат.