Дубль два

— Мастер, не истопить ли баньку? Не сейчас, вечером, — остановило Древо подхватившегося было Шарукана. — К закату эти двое симулянтов сами отсюда выйдут. Серому-то давно пора, да и Аспид уже не ландышем лесным пахнет. Водицы не жалей, да щёлоку погуще лейте, или чего у вас там сейчас вместо него? А, не суть. Серый, ты как отмоешься сам — эту надо пропарить по-хорошему. Сидит в ней малость, не всё выгнал отвар — мы поняли, что речь шла о Лине, а сама она вздрогнула и снова закрутила головой, будто проснувшись.

— Как? — Хранитель впервые, кажется, задал вопрос вслух.

— Сам не пойму. Цепкая, паскуда, оказалась. Там бы возле озера огородить всё, чтоб три дождя прошло да все споры в землю смыло. Жечь-то жалко…

— Оцепление там есть, и ещё недели две стоять будет, — подключился Шарукан, что снова уселся возле нас, скрестив ноги.

— Добро. Парнишек-то, что живы остались, куда отправишь? — обратилось к нему Древо.

— Так в обитель, куда ж ещё? Порадуется Лёха новым инокам, — ровно, с нечитаемой интонацией ответил Мастер.

— Ох, дойду я до него, до пакостника, да уши оборву, не посмотрю, что старец, — гневно выдохнул Хранитель.

— Во! Гляди, Аспид, ты ж хотел учиться? Вот и учись: так делать не надо. Некоторых ничему жизнь не учит, хоть тресни! — Ося завёлся. — Не сидится ему на месте, пню замшелому! Века ни проходит, чтоб в чужой монастырь не припёрся да лещей там всем не нараздавал. Долгогривые-то и рады — явление! Знамение! Чудо! А это не чудо, это просто у дурня старого детство заиграло…

— Ну а чего он, Ось? — уже без уверенности начал Хранитель.

— Да чего он-то — пёс бы с ним! Я который год не возьму в толк, чего ты? Оставь ты в покое свои ошибки уже. Не вышло Хранителя из Лёшки. Зато вон старец Варфоломей получился — на загляденье. Всегда он руками водить тянулся, потому и во взводные попал, когда в том взводе ему все, почитай, в отцы годились. И тебя так слушал внимательно по тому же. Поди, и имя твое детское взял за тем же. Никогда не гнушался чужую Ярь брать, коли своей не доставало, да всю, без остатка, как суму у нищего. Потому и отроками обложился, как дровами, впрок. И сироту того с панталыку сбил для того же — «деда то, деда сё».

— Да чему он пацанов научит-то? — не унимался Сергий. Бубня в точности как я, когда, ещё подростком, понимал, что накосячил, но признаться что-то мешало.

— А ты чему научишь? Придёшь, насуёшь пастырю промеж ушей, вырвешь пару деревьев да по камню всадишь так, что из-под него вода побежит? Не оригинально, Серый. Старо. Было уже. А главное — что ты тем пацанам дашь?

— И зачем они нам прямо сейчас, — не выдержав, влез я. — У нас есть, чем заняться, помимо походов по чужим монастырям, тем более — мужским.

— Ба-а-атюшки! Оно говорящее! — Ося себе не изменял. — Но, отдать должное, дело говорит. Думается мне, сейчас не до Лёшки нам будет.

— Скажи, Осина, а были ли случаи, чтобы Древо место покидало, и на новом корни пускало? Не Чёрное, а настоящее, наше? — я будто проснулся, и теперь старался на полную использовать любую возможность получить знания от источника, чуть помладше бесконечности и матушки-земли.

— Были. А тебе к чему? — в голосе Осины не осталось ни намёка на юмор.

— Громко визжала та тварь, что в Машке жила, — осторожно начал я. Со всех сторон осторожно. — Шарукан говорил — на семь десятков вёрст они друг друга слышат. Думаю, не налетели бы.

— Резонно. Глядишь, и получится что из тебя. Коли доживешь, — с сообразным возрасту скепсисом ответило Древо. Муравью, что полз по коре, но вдруг замер, вскинув лапки и усики, озадачившись: «тварь ли я дрожащая?».

— Я, Осина, ваших раскладов не знаю, да и ни к чему мне. Вы в ваши шашки, го, зернь и хнефтафл веками играете, а я и правил-то не читал — так, мимо доски прошел разок. Ну и пару раз об неё мордой приложился. С оттягом, — продолжал я, чувствуя, что Древо не спешит обрывать или издеваться.

— Удиви? — единственная мысль в ответ. Без единого, кажется, эмоционального окраса. Но на мне сошлись все глаза сегодняшних посетителей амбара. А в нём, кажется, сегодня был аншлаг, впервые лет за триста минимум. Я видел Шарукана. Сергия, лежавшего рядом. Видел Алису над ним. И Павлика, что давно сидел между нами.

— Лин, подойди, пожалуйста — кажется, даже безэмоциональной Речью просьба звучала неуверенно. Как-никак полтора дня знакомы — а такое предлагать собрался.

Энджи появилась в кадре слева. Прошла и уселась рядом так же, как и Шарукан с другой стороны — по-турецки. Легко, мягко. Как живой и здоровый человек. Как напоминание, что должно оставаться именно так: все здесь живые и здоровые, и планируют такими и оставаться. А Лина осторожно положила ладонь на плетёную поверхность меня. И, если мне не показалось, в амбаре стало чуть светлее.

— Тут шесть душ людских и ты, Древо. И все мы, кто больше, кто меньше, связаны с тобой, обязаны тебе. Нам проще: сели и уехали. Убежали. Попробовали потеряться. Только вот конкретно я теряться не хочу больше. Я, может, только нашёлся. И бросать тебя я не стану. Если нет способа тебя с собой забрать — всех отпустим, а сами рядом ляжем в землю, вот прямо тут. Если свезёт — побольше чёрных с собой утащим.

Тишина вокруг давила на не до конца отошедшие уши. И снаружи, и изнутри. Молчали все.

— А вот если вспомнишь ты, как может Древо в ту же землю, да в новом месте корни пустить — умнее будет, как мне кажется. Вам-то, предвечным, на время плевать, наверняка. А я бы Павлика и в первый класс отправил бы с гладиолусами, и на первый курс тоже, — образ взрослеющего, растущего племянника, на котором ползунки менялись на брючки с пиджачком и большим ранцем, я приготовил заранее. И запустил по лучам всем, кто был рядом.

— Быстро учишься. Удивил. Продолжишь? — пропасть мне пропадом, если в Речи Осины не было заинтересованности.

— Мы увозим тебя с собой. Или часть тебя, у вас с этим, как я понял, нормально все работает. Только ей не надо никого в грунт вбивать будет. Она будет жить и расти дальше. И мы вокруг. Мысль, конечно, оформлена слабо, но уж как смог, извиняйте. А теперь — к фактам: ты так точно можешь. Мы хотим жить. Твоё слово, Осина? — да, я играл ва-банк.

— Жук ты навозный, а не Аспид, — ответная реплика прозвучала не сразу. И без уверенности. И я решил пойти на крайность.