Дубль два

— Тогда давай, как сейчас модно, спросим у всех задействованных. Как обычно, слушать или нет — дело твоё, но спросить — спросим.

Я чувствовал, как тело покидают ростки Древа, что спасло меня и поддержало во мне жизнь. Отплатить ему за это идиотским «отлично, теперь умрём вместе» казалось мне не честным и не равноценным обменом. Плети корзиня расползались, втягиваясь в пол амбара. Я упёрся обеими локтями в него и с третьей попытки уселся. С ног ветки и прутья убраться пока не успели. Многочисленные ощущения, будто из тебя вынимают иглу, с помощью которой только что брали кровь на анализы или делали укол, отвлекали. Но не сильно.

— Итак, — начал я, сидя посреди амбара, в окружении женщин, детей и мифологических существ, — о насущном. Вариант номер один: мы остаемся здесь и принимаем бой. Помрём с вероятностью сто процентов — эти чёрные дело знают крепко. Вариант номер два: хватаем Осину и валим. Помрём с вероятностью в те же сто процентов. Потому что, как Древо говорит, порядок должен быть: все помирают — и мы помрём. Но, в отличие от варианта номер один, не сразу. Очень не сразу. А теперь все подумали, и кто додумался до варианта номер два — тянет руку вверх.

И первый, подавая пример, как всегда, все и на всех выборах, ткнул ладонью в сторону крыши. Следом за моей, поочередно, поднялись Алискина, Шаруканова, Линкина. Павлик задрал обе, сидя на попе.

— Ось, ослабь вязки маленько. Я тоже с молодёжью, если что. Яр резонно обосновал, — разом в двух диапазонах сообщил Хранитель.

— Я про жука навозного говорил, или только подумал? — раздалась мысль Древа. Но я готов был спорить на что угодно — удивлённо-довольная. — Ты глянь на него, Серый, а? И латынь знает, и психологию масс. Ося Геббельс тебе бы руку жал и на службу звал.

Я молчал. Потому что ладонь Лины как-то незаметно переместилась с расплёвшегося корзиня мне на руку. И мы смотрели в глаза друг другу. И кроме этих доверчивых голубых глаз для меня, кажется, вокруг не было уже ничего.

* scientia potentia est — знание — сила (лат.)

Глава 24 Родившимся заново

Обедали в тишине. Ни словами, ни Речью никто не пользовался, даже Павлик как-то попритих, хотя на выходе из амбара прямо-таки сыпал вопросами и просто так, терминами и определениями. Явно радуясь тому, что мама и остальные большие начали его понимать. Кто там говорил, что человек — животное социальное? Прав был, кругом прав.

Рыбный рацион на второй день ещё не наскучил, а настоявшаяся уха вообще была встречена с горячим одобрением. Под дружное прихлёбывание я пробовал прикидывать варианты дальнейшего развития событий. Получалось так себе. Потому что для корректного планирования явно требовалось больше вводных. Сколько места будет занимать «транспортировочный модуль» Осины? Семечко это будет, черенок, или что-то более масштабное? Какие требования у Древа будут для укоренения? Я бы ни разу не удивился, если бы узнал, что место требовалось выбирать путём сложных расчётов движения небесных тел и с опорой на глубинные знания геологии и географии. Которые, надо полагать, у Осины точно имелись.

Алиса сновала вокруг стола, не разрешая Лине помогать. Вроде как гостью не с руки обременять. Моя мама тоже так же думала всегда. Энджи сперва робела немного, но ко второй тарелке перестала. Как дал понять Мастер, после того, как организм избавляется от Пятна, ему нужно много энергии и строительного материала, чтобы начать исцеляться. Нервные, сказал, ткани и клетки страдают сильнее прочих. Мы с Линой тогда согласно промолчали, чтоб не начать «троить» снова.

А ещё в голове крутилась картинка, которую видел когда-то давно, кажется, на Пикабу: лесистый склон какой-то горы, под ним — ровное зелёное поле. И дерево на поле, за которым тянулась не то колея, не то канава от склона, будто оно сползло, съехало оттуда. И, как водится, надписи. Сверху — «если тебе не нравится твоё место — поменяй его, ты же не дерево!». А внизу нецензурная прощальная реплика от того, что сменило гору на поле. Очень к месту вспомнилось, прямо вот в масть.

После обеда был чай со всякими вкусняшками, которых я, откровенно говоря, не ожидал. Вчерашние утренние бутерброды со сгущёнкой, повидлом и сладкой пастой были, конечно, вкусными и забежали «на ура», но в привезённых коробках и пакетах нашлись конфеты, печенье и даже торт. Причём, неожиданно, мой любимый — сметанный «Панчо» с ананасами. Вроде бы фабричное производство, на поток, массово — но мне нравился. И, судя по тому, как быстро кончился — не мне одному. А то, как налегала на сладкое Лина, прямо-таки умиляло. Глядя на неё, со счастливой улыбкой жевавшую шоколадную конфету, вторую или третью, нельзя было не радоваться. А то видал я всяких-разных, которые, прежде чем что-то съесть, в смартфоне считают, сколько это что-то им отложит калорий на талии и заднице. И эта процедура непременного расчета и примерки виртуального сала при этом отражается на лице тягостными, мучительными сомнениями, отрицанием и торгами. Как по мне, если перед едой её возненавидеть — так лучше вообще не есть тогда. Кому как, конечно, но в нашей семье таких проблем не было: что на столе стоит — то и ешь. Не хочешь есть — выходи из-за стола. Сидеть «с мордами», как батя говорил, как-то было не принято. То, что у тебя нет аппетита, вовсе не причина портить его тем, у кого он есть. У Энджи, судя по ней, был, да ещё какой.

Оставив Алису укладывать Павлика, выбрались на улицу. Солнышко грело ласково, по-доброму. В городах, особенно крупных, такого я не встречал. Там всегда пыльно, сухо, воняет, и нету деревьев. А с неба осатанелой паяльной лампой палит макушки граждан, заставляя их страдальчески морщиться и отводить глаза, далёкий раскалённый термоядерный реактор. А не гладит нежной тёплой рукой звезда, подарившая жизнь, как тут.

— Шарукан, сколько Мастеров ты знаешь лично? — родил-таки я первый вопрос из списка наиболее важных.

— Четверых, — помолчав, ответил кыпчак. — Виталик в Подмосковье. Алесь в Бресте. Коля в Каргополе. Мага в Каспийске. Ещё Хранителя одного знаю, Юрием зовут. Он под Полоцком живёт. Если жив ещё. Мы, сам понимаешь, не особо общительные — работа такая. Это с обычными людьми я в кафе встречаюсь, разговоры разговариваю. А так Мастера — нелюдимый народ, вообще-то. Когда Странников долго не было, я сам пару раз до Деревьев весточки от Осины возил. Алеся при Союзе ещё видал, тот — бирюк бирюком, конечно. Коля — помор самый натуральный, если подряд три слова скажет — считай, повезло, разболтался не на шутку. С Магой здесь познакомился — он тоже от Платана Осине новости привозил, помощь нужна была.

— А весточки, про которые ты говоришь — они для чего? — это тоже было интересно.

— Они, вечные, темнят всегда, сам знаешь. Но из того, что я по себе почуял и понял — что-то типа шифрованного послания передают. Двойного. Часть мысленно, часть — вживую, — не особо пояснил он.

— Вживую?

— Ну, вроде как чёрные споры, только не чёрные, и не споры, — пока понятнее не становилось. — Вот ты по лесу ходишь — дышится легче. Сейчас принято считать, что это фитонциды, что бы это ни значило. Вот когда в амбар входишь — примерно то же самое происходит, только сильнее, мощнее, более концентрированно. И эти частицы Древа как-то встраиваются не то в ДНК, не то в хромосомы, куда-то на очень мелком уровне, короче. И лечат. И запас прочности дают повышенный. Поэтому Хранители, вон, к примеру, жить могут — пока самим не надоест. Да сам видел, — он махнул на закрытую дверь, за которой таились старики-разбойники. Да уж, как им надоело — я и вправду видел.

— А когда кровью делишься — частицы те и к другому Древу попадают. Во всех этих генных штуках я не разбираюсь, зато они — вполне. Потому и могут почти всё.

— Только маломобильные, — задумчиво кивнул я, вспомнив термин, что так рассердил Осину, — но и тут, как выясняется, есть нюансы и тайны.

— Да уж, тайн у них хватает, — согласился, вздохнув, Мастер.

— Странно как это выглядит — Вы как-будто по телефону говорите, Шарукан, — Лина появилась в разговоре неожиданно, так, что я даже дёрнулся. Хотя точно помнил, что Речь она тоже освоила. После того, как развела кровь с колодезной водицей и полила-напоила Осину.