Дурдом - это мы

В кабинет заглянула Соня.

– - Виктория Леопольдовна, вас в приёмную к телефону.

Виктория вышла.

– - Роза Марковна, как вы считаете, есть ли бессмертная душа?

– - Боюсь, что нет.

– - А с чем же вы тогда работаете? Если нет души, то нет и душевных болезней.

– - Есть душа, Заур. Это психика человека. Мы лечим психические расстройства.

– - Душа -- это не психика. Душа -- это продукт мозга. Мозг строит её всю жизнь. А когда человеческое тело исчерпается, постареет, износится, душа, наоборот, созреет, обретёт способность существовать без мозга, в своей собственной форме.

– - Как же ты её ощущаешь?
– - Роза гнула своё.
– - Ты видел её, слышал её голос?

– - Никаких "голосов" я не слышу. А ощущать душу может только другая душа. У вас, психиатров, это профессиональное.

– - Но душа есть не у всех, -- почему- то сказала вдруг Роза.

– - Да, конечно. Есть неразвитые, неполноценные, уродливые души. Они не способны перейти к самостоятельному существованию. Они исчезают вместе с телом. А вот самоубийца, например, губит и свою бессмертную душу, когда раньше времени уничтожает своё тело.

– - Ну хорошо. А какая же твоя роль, ты контактируешь с этими душами, общаешься с ними?

– - Не в этом дело. Просто я сам -- это душа в вашей телесной оболочке, я просто попал сюда и должен потом лететь дальше.

– - Значит, твоё тело -- это искусственная оболочка?

– - Да, как дорожная одежда для моей души.

– - А ты мог бы жениться, иметь детей?

– - Иметь детей? Не знаю. Наверное, нет. Ведь вы не ждёте, что на вашей шубе начнёт отрастать шерсть.

– - Значит, "голоса" ты не слышишь, ни с кем не общаешься, но являешься представителем потустороннего мира?

– - Путешественником. У меня здесь нет ни дома, ни родных. Я не вписан ни в какие списки, я не числюсь нигде. Я вне вашей жизни.

Тихо скрипнула дверь. Это явилась от подруги Франгиз. Села тихонько за стол, убрала разложенные с утра вещи -- термос, невостребованный свёрток с бутербродами, раскрыла историю болезни, начала что-то писать.

– - Что ж, иди, Заур. В понедельник покажем тебя профессору, выставим диагноз. А там посмотрим.

– - Спасибо, доктор.

– - Шизофрения у него, а никакой не алкогольный психоз, да, Роза-ханум?
– - сказала Фаня.

– - Не знаю, Фанечка. Не разберусь пока, не дотягивает он до Блёйлера. Схизиса нет.

– - Да выпустить его, и дело с концом. Не больнее он нас с вами, -- оказалось, Вера Ивановна, со своим журналом всё это время сидела в Викином углу за шкафом.

– - Мы с вами, Вера, уж точно не здоровее него, на старости лет, -- отозвалась Роза, но тут же прикусила язык -- в дверях, в окружении санитарок, стоял её любимый человек, молодой (по сравнению с ней) и красивый Анатолий Багирович, зам. главврача, или просто завхоз. На этот раз не хозяйственные соображения привели Анатоля сюда, а надежда увидеть Розу и наметить пути примирения, после очередной ссоры. Общаясь с психиатрами столько лет, он научился, как они, по интонации своего собеседника, по взгляду, по лёгким непроизвольным движениям угадать его мысли.

Что связало его с Розой? А кто поймёт, как протягиваются нити между сердцами, как они связываются в узелки, почему они рвутся?

Розу Марковну не назовёшь ни молодой, ни красивой. А у Анатоля так много забот! Легко ли держать в порядке хозяйство больницы, сводить концы с концами? Он занимался полузаконным бизнесом, что-то доставал, менял, перепродавал, был незаменимым помощником для главврача и обеспечивал существование своей семье, миловидной домохозяйке Тамилле и двум дочуркам. Итак, Анатолий стоял в дверях, осматривая потолок. Не протек ли после недавней починки? А это что ещё за пятно? На Розку можно было вообще не смотреть, она казалась безразличнее этой стены. Ну что ж, перейдём в следующее помещение.

Переулок у больничных ворот был засажен тутовыми деревьями. Асфальт под ними, как всегда в июне, был клейким и чёрным от сладкого сока непрерывно падающих ягод. Подошвы липли к тротуару. Сколько по городу этих деревьев, сколько ягод гибнет под ногами пешеходов! Мальчишки не в силах объесть этот ежегодный урожай. Дворники не пытаются убрать улицы, их отмоют только дожди.

Роза вышла за ворота, и сразу же ей на кофточку свалилась чёрная ягода, оставив яркий влажный след. "Ничего, отмоется", - подумала Роза. Она была довольна: больной спасён, профессор посрамлён, всё хорошо. Было уже часов шесть, но день ещё не кончался. Не хотелось идти домой, где в чистой, пустой комнате в солнечном косом квадрате одиноко спит кошка и даже телефон молчит -- разбился на днях, когда Роза, не рассчитав, швырнула его во время разговора с Толиком. Сам же и починит, никуда не денется. Хорошо бы пришёл сегодня к ней- а её дома нет!

Роза свернула на улицу, ведущую к морскому порту. Эта часть Баку, между центром и Чёрным городом, была застроена прочными, широкими домами с толстыми стенами и огромными окнами. Корпуса предназначались для заводских цехов, для морских складов. Они стояли уже лет сто, их стены были покрыты одинаковым тёмно- серым налётом. Вот и угловой дом, на котором улица кончается.

Роза миновала старое, кривое, толстое тутовое дерево, под которым асфальт был тоже чёрным и липким, свернула вправо. Ветерок нёс волнующий запах бакинского бульвара, запах моря, нефти, зелени, нагретого асфальта. Улица напротив морского вокзала превращалась в площадь, а сам морской вокзал, состоящий, казалось, из одних только стёкол и металлических переплётов между ними, был просто гигантской дверью в море.

Перейдя через дорогу так, как и полагалось бакинке, то есть не интересуясь светофором и полагаясь только на себя при выборе прохода через поток мчащихся машин, Роза оказалась на бульваре.

Здесь так же прекрасно, как и было. Как будто не развалилась вся наша жизнь, не сломалось нерушимое, как будто не разбито и не затоплено всё побережье бухты. За прочным, высоким каменным барьером плещется покрытая нефтяной плёнкой волна, сбоку высится белая стена громадного корабля, с рядами иллюминаторов.

Когда мы были молодые,

Фонтаны били голубые

И розы красные цвели, - перевирая слова, замурлыкала Роза. Всё было на месте, и розы и фонтаны, и пальмы. В клумбах росли какие- то незнакомые здоровенные колючки, какой- то африканский чертополох. "Ничего, красиво". Не только на бульваре, во всех парках нашего города встретишь самых неожиданных гостей со всего света, которым климат Апшерона позволил прижиться, расти и цвести, как у себя дома, на удивление иному ботанику. А самый милый из всех парков и садов- это парк Дзержинского, переименованный, конечно. Короткие, широкие аллеи перемежаются площадками, лесенками и ручейками. Есть в нём просторная зелёная лужайка, есть кусочек прозрачной сосновой рощицы. А в фонтане всё лето купаются окрестные мальчишки.