Два дня до солнца

– Её нашли. Точнее, она сама пришла к одному хорошему Лепщику, отозвавшись на единую нить дара и силы, - загадочно улыбается Дима и… снова смотрит на Дана.

– Кто знал, что Корона может сама гулять, - ворчит последний.

– Лепщики – единственные, к кому она могла потянуться, - говорит Чех. – Они могут «ткать» из пространства и времени то, что им нужно. Корона Юга тоже «сотканный» продукт. Просто мы до сих пор не знаем, кем именно.

«В нашем мире очень много неисследованного», - не произносит он, но при этом очень хорошо слышится.

Так, выйдем отсюда - вытрясу всё до последнего. А то сидят тут улыбаются, как подружки на перемене, когда мимо прошёл первый парень класса.

Сравнение жутко дурацкое, но внезапно уместное. И мысли тут же перескакивают на другое:

– Подождите… Дымкевич тянул силы Создателей. Меня он нашёл… сам?

Звучит немного невероятно, но вдруг?

– Сам, - подтверждает Чех.

Я теряю дар речи. Обретаю только спустя некоторое время:

– Я что… был наживкой?

Молчание, от которого по позвоночнику проносится ледяной ток. То есть… нет, не так… Я что… мог просто остаться там?

– Не мог, - внезапно резко произносит Чех.
– Якорь и Ябо не допустили бы этого.

Дан сжимает мои пальцы до боли, и в этот момент я понимаю, что кое-кто врёт. Не прямо, конечно, и все-таки… Чех озвучивает планы, но что-то всегда может пойти не так.

– Где… - Мой голос хрипит так, словно и в горле застрял осколок льда.
– Где сейчас Дымкевич?

Чех улыбается. От этой улыбки хочется отпрянуть. Ясно, не скажет ни слова, от слов будет ещё хуже. Судорожно соображаю, что ещё спросить. Память насмешливо подкидывает последние слова, которые прозвучали, когда я стоял среди тёмных домов Ужгорода.

– Следящий… Скажите, кто такой Следящий? Это…

Снова улыбка - и уже невозможно дышать. Обманчиво мягкий голос. Внимательный взгляд. Нарочно небрежный стиль. И черная бездна в глазах, что утягивает в космическое безбрежье в объятиях вечности.

Не лезь, мальчик. Тебе там не место. Остановись, Создатель.

– Думаю, нам пора, - говорит Дан, и в этот момент я готов его расцеловать, потому что больше всего на свете мне хочется оказаться подальше от этих двоих.

Я не сопротивляюсь, когда меня практически вытягивают из квартиры. Удается даже вежливо попрощаться. «Хорошего вечера» звучит как «больше никогда». Не упираюсь, когда меня сажают в такси, вовремя сообразив, что идти по тёмным улицам - не лучшее решение.

Ощущение, что я хорошенько набрался: все вокруг плывет, картина сознания норовит расползтись на тонкие нити.

Единственное, что я хорошо чувствую, так то, что Дан твёрдо держит меня под локоть, не давая сойти с нужной траектории.

– Ещё немного, - практически уговаривает он.
– Ещё чуть-чуть.

Как ни странно, я этому верю, настолько, что совершенно не спрашиваю, куда мы идем. Ах, да… Домой. Ко мне.

Квартира встречает прозрачной апрельской тьмой и лунным сиянием. Свет включать бессмысленно, с ним я увижу ненамного больше. Кажется, встреча с монстром по фамилии Дымкевич и разговор с Чехом и Тиглатом забрали все силы. Всё, о чем я сейчас мечтаю, - это кровать.

Упасть. Закрыть глаза. И позабыть обо всем.

О том, что мир оказался совсем не таким, как думалось. О том, что я не смогу жить как раньше. О том, что со мной мало кто будет считаться. О том, что если захотят сделать разменной монетой в какой-то неведомой игре, то сделают.

Временами кажется, что меня кружит, хотя я лежу на кровати и прекрасно понимаю, что это просто дефект создания.

Дан склоняется надо мной. В свете луны его глаза приобретают удивительный оттенок, становятся практически одного цвета.

– Не обращай внимания на Чеха, - тихо произносит он.
– Всегда такой… Он не зло, он просто нечто, что нельзя описать подходящими словами. Я был против. Сразу против. Хоть и понимал, что ты сильный и сможешь постоять за себя.

– Я сильный?

К горлу подкатывает какой-то ненормальный смех. Дан терпеливо ждет, пока он затихнет. Осторожно касается моего лба.

– Да, ты сильный. Тебе можно многое.

В его глазах лунная зелень, слившаяся с утренней бирюзой. Беспокойство и боль. Страх… за меня.

– Я - сумасшедший.
– Во рту пересыхает, зелень и бирюза вспыхивают, обжигая до крика.
– И мне - можно многое.

Рука сама обнимает его за шею, а губы прижимаются к губам.

Между светом и тьмой

За три дня до встречи Антона и Дана

«Жизнь плавно идёт своим чередом ровно до того момента, пока ты не сорвёшься с места и не побежишь сломя голову. Восемнадцать лет — не тот возраст, чтобы бросать дом, учёбу и друзей. Восемнадцать лет — не время оставлять после себя пепел. Не время мчаться неведомо на чей зов, забывая прошлое и не ощущая настоящего.

Меня зовут Зоя Лёзная. И я — горю.

Всё начиналось очень странно, без объяснений. Я вышла из аудитории и направилась в столовую. Солнце прямо припекало, и день словно не был вырван откуда-то из середины осени, а принадлежал ласковому августу.

Есть хотелось жутко — с утра не завтракала, чтобы быть стройнее и влезть в любимую джинсовую юбку. И ещё не подозревала, что скоро мне будет не до юбки и желтого плаща, который превратится практически в тряпку.

Что я побегу. Побегу так быстро, что не буду понимать, где нахожусь. А потом открою глаза и пойму, что оказалась в маленьком горном городке. И передо мной стоит чудовище с белыми волосами, которое нужно во что бы то ни стало уничтожить. А рядом с ним парень. И почему-то от одного взгляда в серые глаза дыхание вылетает из легких, и становится жарко. Только жар этот - совсем не от огня…»

Чех кладет телефон в карман. Ветер с моря несет соль и мелкие брызги. Песок под ногами перемешан с ракушками. Недавно прошёл дождь, поэтому следы от туфель остаются четкие и аккуратные.

Кажется, сейчас он помнит каждое слово рыжеволосой девочки, которая тогда в ужасе и отчаянии рассказывала свою историю.

– Доброго дня, Эммануил Борисович. Почему здесь?
– звучит совсем рядом.

Чех не смотрит на неё, но чувствует, что стало немного светлее. Точнее… ярче.

Волосы горят огнем, веснушки плавятся южным солнцем, взгляд задумчивые-задумчивые. В ней больше нет ничего от того измученного угловатого олененка, на которого просто рухнул дар, вмиг спалив прошлую жизнь.

Хорошая девочка, юная одесситка, которая училась в торгово-промышленном, была влюблена в одногруппника и… всё сразу потеряла. Временами дар не считается с жизнью человека, к которому приходит.

– Море же прекрасно, - улыбается Чех и все же смотрит на Зою.

Она придерживает рыжие пряди, которые так и норовят взвиться языками огня на ветру. Молчит, только смотрит своими желтющими глазами, как у кошки. Ленивой толстой одесской кошки, которая лежит в уютном дворике на ступеньках крыльца. Лежит и смотрит.