Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
Так минуло еще пять лет, и вдруг тяжело заболела и вскоре умерла жена синьора Антонио. Вот тогда уже десятилетняя Биче стала просить, чтобы ее оставили жить в Италии насовсем – с дедом. Сердобольная душа, она чувствовала, что после смерти жены дед останется совсем один, если внучка уедет к отцу и матери в Штаты. Странно или нет, ее родители это поняли и не возражали, тем более что у них в Чикаго родился еще ребенок, теперь мальчик, тоже темнокожий.
Короче говоря, началась полноценная жизнь с внучкой. Они друг в друге души не чаяли. Девочка хорошо училась – и в обычной школе, и в музыкальной при консерватории в Вероне, а после окончила и саму эту консерваторию по классу флейты, играла в оркестрах, камерном и симфоническом. Талант несомненный. И не глупая. А внешне
От кого, Антонио не стал допытываться, потому что Биче как отрезала: «Отца нет, а ребенок будет, и будет только мой!» – «Если так, то почему только твой? – возразил Антонио. – И мой! Если нет отца, то ребенку нужен дед. Это я». Так у родившегося мулатика Джино появился дедушка Антонио, хотя он ему прадед.
В общем, повторилась невероятная история проявления негритянских генов в итальянской семье. Если сразу в двух поколениях, это уже некая закономерность. Что по этому поводу гласят законы генетики? А черт их знает! Но с другой стороны, времена нынче такие: панмиксия, глобализация и прочая несусветность. А дети ни при чем. Они – чудо, пусть и темнокожие. И внучка Биче – чудо, и ее маленький Джино, чертенок эдакий. У него тоже отменный слух, между прочим, на фортепиано играет, занимается с педагогом из Миланской консерватории. Это Биче устроила: она там, в консерватории, работает. Ну да, а кто нам по блату билеты на концерт доставал, а точнее, пропуска для важных гостей? Вот так-то!
И всё хорошо вообще-то. Биче в престижном для музыканта месте, ее отец Даниэл (преуспевающий у себя в Штатах, слава богу) помогает ей материально, причем очень прилично, переводит на ее счет хорошие суммы, благодаря чему она выкупила эту роскошную шестикомнатную квартиру в тихом районе Милана, теперь они с Джино живут тут, и им хорошо. А вот замуж она почему-то не выходит, и это странно, уже двадцать шесть ей. А ведь красавица! Говорят, очень похожа на киноактрису Монику Беллуччи. И правда, что-то общее есть, хотя Моника не мулатка, конечно. В общем, при такой-то внешности Биче не замужем, и это непонятно. Зато понятно, что мать она хорошая. А как иначе, если гены правят миром, как видно по этой семье. А что до самого синьора Антонио, то он так и остался в Леньяго, в своем доме, где музей Сальери, где клавесин, на котором играет его ученик Джузеппе, где экскурсанты и где не так уж ему и плохо в возрасте семидесяти двух лет, ибо есть здоровье, спасибо Господу, и желание служить музыке и истине.
– Вот и вся история про мое семейство, – закончил синьор Антонио и потянулся к бутылке с ликером: – Еще по глоточку, вы как?
– Спасибо, с удовольствием.
– Отлично, ваше здоровье!.. Ну вот, а теперь отвечу на ваш вопрос. Помните, вы спросили в машине, когда мы подъезжали к Милану: что дальше? Дальше так. Первое: никакого отеля, у вас есть крыша над головой, эта квартира и отдельная комната, где вы сейчас будете спать. Второе: завтра мы с Джузеппе возвращаемся в Леньяго, а вы остаетесь здесь, поскольку вам надо обязательно посетить Ла Скала. Билеты уже заказаны.
– Спасибо, это прекрасно. А на когда и на что?
– О, это третье. Завтра вы с Биче идете на оперу «Набукко» Верди. Знаете, слушали?
– Ну о Верди знаю, конечно, а вот… как вы сказали? «Набукко»? Это что?
Синьор Антонио рассмеялся:
– А я вам завидую, ей-богу. Вам предстоит такое чудо! Такая музыка! Гимн Va', pensiero!.. Ладно, а кто это такой – Набукко, и что это за музыка, и что вообще за история, вам расскажет Биче. Она это умеет. Не стесняйтесь ее, вы хорошо слушаете музыку, и она сегодня на это обратила внимание, как мне
кажется.К десяти утра, как ему сказали еще вчера, Петр вышел к завтраку. А перед тем прекрасно спал в своей отдельной комнате. А перед сном прекрасно принял ванну. (Об этом последнем стоит сказать особо: большая ванная комната, отделанная не привычным кафелем, а неким неизвестным Петру материалом с яркими расцветками, а сама ванна – матово-черная, и в нее следовало не залезать, привычно закинув ногу, а спускаться, придерживаясь за металлический поручень, как в бассейне; то есть ванна не возвышалась над полом, а была утоплена в него).
Петр вышел к завтраку и глянул на часы, потому что все уже сидели за большим круглым столом – синьор Антонио, Беатриче и Джузеппе с Джино (мальчики, конечно, рядом). Нет, не опоздал, ровно десять. Поздоровался, уселся. Тут же появилась женщина средних лет, в белом переднике, с подносом. Домработница, догадался Петр, или служанка. Она подала йогурты, большую тарелку с бриошами, потом, естественно, капучино (настоящий, с густо взбитой молочной пеной), а мальчикам какой-то фруктовый сок в длинных фужерах. В общем, красиво, не шумно, достойно, как в знатных домах. Разговоры за столом обычные, доброжелательно-трафаретные: как самочувствие, как почивали, не мешали ли проезжавшие машины за окном. Вопрошал в основном старик, Беатриче ела и пила молча, а мальчишки постоянно перешептывались и чему-то улыбались. Под конец всего этого синьор Антонио сказал, обращаясь к Петру:
– Завтрак у нас традиционно легкий, а к тому же нам с маэстро Джузеппе скоро в путь. Вот через полчасика и поедем… Стефания (это уже служанке), вы приготовили нам в дорогу обещанные бутерброды? Именно с вареньем, да. Спасибо. И бутылочку минеральной для Джузеппе. А, да, и его леденцы. Отлично, снесите к машине, когда мы спустимся…
Через полчаса вышли из подъезда, чтобы разъехаться: одни в Леньяго, другие – на прогулку по городу. Стали прощаться. Джино так и повис на Джузеппе (судя по всему, он был влюблен в старшего мальчика), а Беатриче, обняв старика, ласково его укоряла:
– Дедушка, ну когда ты сменишь этот антиквариат на нормальную машину? Твой «фиат» скоро развалится! Давай купим что-то современное, я тебе помогу. Почувствуешь, насколько это другой класс – комфорт, скорость!
– Не надо мне ничего современного, мы с моим стариком еще вполне-вполне, мы соответствуем друг другу.
– Ясно, старая песня!.. Ладно, чао-чао, только езжай осторожно, не гони на трассе.
– И это ты говоришь мне, пилоту Формулы, мне, который…
– Всё, дед! Ты герой, конечно, но ты бывший пилот, а по трассе носятся неопытные недоумки, не Рубенсы Баррикеллы… Ну, всё, езжайте с Богом, а приедете домой, позвони мне… Джузеппе, пока, мальчик! Джино, отстань от него наконец!
Перед тем как сесть в машину, старик протянул руку Петру (крепкая у него рука, молодец старик) и заулыбался:
– Что ж, счастливо оставаться. Надеюсь вам тут, в Милане, понравится. Будет желание, заезжайте в Леньяго. Какие у вас планы на дальнейшее?
– Это совершенно непредсказуемо. Как и всегда в моих путешествиях.
– И это правильно! – всё еще улыбаясь, воскликнул синьор Антонио.
– А вам спасибо за всё. Было чудесно.
– Ладно, что там! Это мой эгоизм опять же: себе делаю подарки. Ну, всё. Увидимся – хорошо, а нет – значит… значит, так Богу угодно. Кстати, не записать ли вам номер моего мобильника на всякий случай? То есть записать его на своем? Ах да, у вас же его с собой нет!
Наконец он уселся за руль. Старый «фиат» сделал разворот и тронулся. В окошке мелькнули вскинутая рука старика и прилипшая к стеклу голова с темными кудряшками.
– Ну что, теперь мы, – перекрестив их вслед, вздохнула Беатриче. – Джино, в карету! Прошу, синьор Пьетро!
Пошли к стоявшей рядом, сверкающей под солнцем белой «ауди», и Петр напомнил:
– Мы же еще вчера договорились, что вы будете говорить мне просто Пьетро, а лучше Петр. Так?
– Scusi, забыла, Пьетро или просто Петр… (Она произнесла не «Пётр», а Петр, то есть не через «ё», а через «е».)