Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
Уселись – Джино сзади, Петр рядом с Беатриче, – пристегнулись, поехали. Куда? Маршрут, сказали ему, будет такой: сначала к знаменитому Миланскому собору, потом куда-то еще неподалеку, потом в другой район, на какую-то улицу, в дом некой подруги, у которой двое детей, и чтобы им не было скучно, со смешком сообщила Беатриче, она сдаст им своего Джино на весь день и заберет его завтра, уже договорилась. Джино их обожает, так что всё хорошо, а сама она будет исполнять роль гида при Петре. После этого пообедаем где-то, ну а вечером – театр, Ла Скала…
Минут через десять, еще из окна машины, он увидел знаменитый собор. Да, впечатляет!.. Остановились у большой площади, выбрались наружу и пошли к нему. Беатриче начала исполнять свою роль, показывая и поясняя:
– Это Piazza del Duomo,
– Мама, – подал голос Джино, – я знаю, ты мне это говорила, но если так, если самый большой, то где же в нем Бог?
– Бог – везде, сын, – ласково и назидательно, как священник, заговорила Беатриче. – Бог везде, поэтому его не видно, но он всюду: и в храме, и здесь, на площади, и в тебе, и во мне. Я тебе это тоже говорила, забыл? Нельзя забывать такое, ты уже не маленький. – И затем Петру – Смотрите на статуи, ими увенчан весь собор. Вон сколько! Чудо, правда? А вот та, женская, вон та, на центральном балконе, она – прообраз Статуи Свободы в Нью-Йорке. Похожа, правда?.. А вон та, мужская, вот это просто удивительно, причем удивительно и для нас, и для вас: это скульптура великого князя Владимира. Русского Владимира, о! Он из вашего города Киева, так? Ну, видите!.. А теперь – внутрь, надо посмотреть на витражи, это тоже чудо. Джино, не забудь перекреститься и склонить голову при входе!
Да, строгая мамочка, эта красавица-мулатка Беатриче, усмехнулся про себя Петр. Но красивая, черт! И ее темнокожий сынок, хоть и шустрый не в меру, но, кажется, умненький, и вообще, глядя на него, невозможно не улыбнуться… Ладно, теперь витражи. Да, такого Петр не видел и даже представить себе не мог, хотя прежде бывал в пражском соборе Святого Вита, да и в других католических храмах. А тут какое-то мистическое впечатление. Полумрак и мистическое сияние. Особенно от множества витражей, выложенных в виде огромного креста, и на каждом – библейские сюжеты. Свет и цвет. Фантастика!..
Потом вышли на площадь. По глазам ударило солнце. Голуби под ногами, праздные толпы. Кивнув на людей, Петр проговорил:
– Ощущение полной беззаботности.
Беатриче тут же ответила:
– Это ощущение вполне естественное для всей Италии. Такой народ. Его Бог никогда не оставлял и не оставит.
«Хороший у вас Бог», – хотел сказать Петр, но смолчал, только кивнул. Беатриче будто поняла, о чем он подумал, и сообщила:
– Ну и в вас ведь, как мне рассказал дедушка, есть итальянские гены. Так?
– Так. Но не слишком много. Гены прабабки.
– И что? Вот у Джино тоже интересные гены. От моего папы, который негр, и гены от прадеда, моего Антонио, но это – о! – она вскинула обе руки и растопырила пальцы. – Классные гены! Рerfetto!
Петр рассмеялся: кажется, любимое восклицание синьора Антонио.
Рассмеялась (точнее, усмехнулась) и Беатриче, но, оказалось, по другому поводу.
– Довольно жарко, а вы в шляпе. Это почему? Насколько я вчера заметила дома, у вас хорошие волосы, без намека на лысину. Что ж скрывать?
– Нет, дело в другом. Привычка. С поздней юности. Однажды посмотрел какой-то старый итальянский фильм, и там все герои-мужчины ходили в шляпах. В костюмах, при галстуках, но обязательно в шляпах, даже в помещениях. Мне это так понравилось, и вот с тех пор… Ну да, эпоха неореализма… Но для лета, когда уж слишком печет, у меня легкая шляпа. Вот эта. Она хоть и темная, но из легкой материи, и я к ней привык, а она ко мне. В общем, началось с того самого фильма.
– Понятно, подражательство. А что это был за фильм?
– Не помню. Послевоенный, кажется.
– А Висконти?
– Что Висконти?
– Фильмы Висконти смотрели?
– Ну…
– Что ну? «Смерть в Венеции», например?
– Наверное, нет. Не помню.
– М-да! Так посмотрите.
«Смерть в Венеции» – это прямо для вас.– Почему для меня?
– А, ладно… Так мы о вашей шляпе. Что ж, это не вредная привычка, носите. Знаете, Барбара Стрейзанд однажды сказала: «Почему жена десять лет усердно старается изменить привычки мужа, а потом жалуется, что он не тот человек, за которого она выходила?» Неплохо, да? Если вам никто не старается изменить ваши привычки, то вы счастливый человек. – Петр не успел прореагировать на все эти ироничные умствования и странные обмолвки, как Беатриче продолжила, окинув взглядом площадь: – А теперь поглядите туда. Вон там – мозаичный пол галереи Виктора Эммануила Второго. А вон за тем памятником Леонардо да Винчи – там Ла Скала, но туда мы сейчас не пойдем, там мы будем вечером, а сейчас – в путь, забросим моего ненаглядного мавра к моей подруге и отправимся обедать в ресторан, а то служанку Стефанию я отпустила на сегодня, поэтому в доме у меня ни черта. Шучу, конечно, кое-чего найдется на ужин. Джино, в машину!
Обедали в ресторане «Sadler» на Via Ascanio Sforza. Как можно было догадаться, оглядевшись, престижное место и публика не простая. Беатриче выбрала именно такой ресторан. Что ж, дорого и со вкусом. Но убило меню: она заказала равиоли с крольчатиной и черным трюфелем, а еще рыбу дорадо, жаренную на гриле, с лимоном и веточками розмарина. Ну и вино, само собой, напоследок – кофе. Петр всё это съел с удовольствием, но еще изначально решил, что расплатится сам – за двоих, разумеется. Так в конце концов и сделал, несмотря на отчаянное сопротивление. Да, Беатриче умела красиво отступать, красиво сдаваться, без кокетства.
Но это в конце, а пока ели-пили, Петр поинтересовался:
– Ваше имя… В Вероне мне рассказали историю про Ла Скала. Почему и в честь кого так назвали театр. Беатриче делла Скала из рода Скалигеров. И потом я вспомнил еще одну Беатриче, Дантову, разумеется. И вот вы, ваше имя. Это как, Беатриче?
В ответ обворожительная улыбка (да, негроидные губы и зубки – это нечто особенное):
– Называйте меня по-простому, уменьшительно – Биче… Так вот, откуда Беатриче, то есть я с таким именем? От дедушки, конечно! Это он настоял, хотя мама хотела назвать меня Франческой. Ну дед как вцепится, так выноси святых, это всегда. Молодец дед!.. А почему Беатриче? Конечно, от Данте. Историю знаете? Значит, так. Ее звали Беатриче Портинари, это тринадцатый век. Печально, но очень романтично. Девятилетний мальчик Данте залюбовался на майском празднике девочкой восьми лет, дочерью соседа. Конечно, он и прежде видел ее, но тут – будто ожог, на всю жизнь. Десять лет спустя он увидел ее снова, но уже замужней женщиной. Она поселилась в его душе навсегда и стала, как он писал, владычицей его помыслов. Да, платоническая любовь на всю жизнь. Даже когда она умерла, а сам Данте вступил в деловой брак по политическому расчету, что тогда было принято… Да, романтика, искусство, великая бессмертная любовь – Данте и Беатриче, Петрарка и Лаура, Боттичелли и Симонетта! Ах, моя Италия! Теперь это почти смешно… Только при дедушке этого нельзя говорить, – понизила она голос и усмехнулась.
– Не буду, – кивнул Петр, – тем более, в свои за сорок я, циник, иногда наивно верю во что-то такое… в то, что почти смешно, как вы справедливо заметили.
– Кажется, это типично для русских – верить в нереальное, но прекрасное, то есть жить сказками и надеяться на чудо, – теперь с сарказмом произнесла Биче-Беатриче. Он хотел было оскорбиться за соотечественников, но, во-первых, эта мулатка была права, а во-вторых, она и не думала заканчивать свою лекцию: – А если об имени, то Беатриче значит «блаженная». А если опять из истории, то когда-то в Провансе жил трубадур по имени де Вакейрас, и он тоже воспевал даму по имени Беатриче. Еще была несчастная Беатриче Ченчи, это уже в эпоху позднего Возрождения, она убила собственного отца, аристократа-развратника, ее осудили и казнили, зато она вошла в историю за красоту, мужество и непорочность. То есть опять романтика. А вы как считаете, Пьетро… э, Петр? Вы же циник, если не соврали.