Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

— Я не хочу в эту школу! — чуть тише повторила Сьюзен.

— Это я понял, — согласился Себ. — Только не понял, почему ты на меня кричишь.

Воцарилась тишина. Потом последовал глубокий вздох и робкое:

— Прости, пап. Я просто разозлилась. Бабушка сказала… — Сьюзен замолчала и бросила взгляд за плечо. Хоть они и гуляли, она, кажется, опасалась быть прослушанной, — что приличные девочки ходят в специальные школы для девочек. А я не хочу. Там жить надо всё время. Пап, скажи, что ты меня туда не отправишь?

Себ был бы рад, но всё-таки не стал давать таких обещаний. Вместо этого проговорил:

— До твоего поступления в старшую школу ещё полтора года. За это время мы все — я, твоя бабушка и ты, — вместе примем решение.

— Я уже приняла, — упрямо сказала Сьюзен.

— Тогда запомни его и отложи до того момента, как мы будем обсуждать эту тему, — отрезал Себ.

Сьюзен недовольно засопела — конечно, надеялась, что Себ даст ей гарантию, что ни в какую школу с полным пансионом он её не отправит. Но он понимал, что дать такое обещание в обход миссис Кейл не может. Так что разговор вышел не слишком тёплым, и до конца дня Сьюзен продолжала дуться. 

Александр: двадцать вторая часть

— Стоп! — Александр ударил ладонью по жестянке. — Не то. Гарри, — он подошёл к актёру и выдохнул, — пожалуйста, убери эту сложную позу. 

Повернувшись к хромакею, он указал на него блокнотом и произнёс: 

— Ты там. И ты здесь. Между тобой и тобой стоит стеклянная стена. 

— Я это и играю. 

— Ты играешь символ стены, — Александр бросил взгляд за спину и крикнул: — У всех перерыв десять минут. Давай пройдёмся, — снова обратился он к Гарри. 

Тот был очень хорош, и по фактуре, и по настроению, и по мелочам вроде мимики и тембра голоса. Только он никак не мог поймать ключевой смысл. 

Накинув куртки, они вышли из павильона. Александр тут же поёжился от порыва ветра, поднял воротник повыше и неторопливо зашагал вокруг здания студии. Гарри шёл рядом и грыз орешки, кажется, до сих пор оставаясь немного в образе. Во всяком случае, Александру очень понравился эта деталь, и он решил, если не забудет, обязательно нарисовать его таким. 

— Ты играешь символическую стену, — повторил Александр, отбиваясь от яркого образа, заполнившего сознание, — умозрительную. Стену, означающую отделение от жизни. Стену-барьер. Ты играешь страдание от существования этой стены, почти байронического непонятого героя. 

— Именно, — кивнул Гарри. 

— И это не то. Смотри, вот, — он кивнул в сторону небольшой кафешки. — Вот там жизнь. Тут ты. И между вами стеклянная стена. Там внутри… — он кашлянул, прочищая горло, — сидят люди. Мужчины, женщины, клиенты и персонал, взрослые и дети. Мы можем их описывать, разделять на любые категории или объединять в группы по любому признаку, а ты… твой герой в кафе не зашёл. Он стоит здесь. 

Они действительно остановились у стекла. 

— Там есть его тело, которое можно пнуть, поцеловать, обнять. А он сам стоит здесь. Это не символ. Это стена. Реальная. 

Под внимательным взглядом Александра Гарри протянул руку и коснулся стекла ладонью, постучал по нему пальцами и сказал:

— Поставь её в студии. Настоящую. 

Стену искали полтора часа, но когда она появилась, Гарри с первого дубля выдал нечто совершенно гениальное. Настолько гениальное, что Александр решил: если предложат номинацию на «Оскар», ради этого парня он забьёт на свои принципы. 

***

«Стеклянная стена» выматывала. И всё же Александр знал: он не отказался бы от этого фильма, даже если бы в нём не было никакой необходимости. Он не просто снимал его — он им дышал. 

С самого начала у него не было никаких сомнений в том, что он не отдаст финальный монтаж в чужие руки — специалисты сформировали отдельные сцены, но Александр не готов был ни одному человеку доверить основную работу. Он, откровенно говоря, до сих пор не знал, как найдёт в себе силы показать хоть кому-то склеенный начерно фильм целиком. 

Он вычищал склейку в диалоге, когда услышал дверной звонок, а сразу за ним — металлический лязг дверного замка. 

— Есть кто живой? — послышался бодрый голос. 

— Не факт, — хмыкнул Александр, сворачивая программу. Собственно, монтаж был единственным, что он умел делать за компьютером хорошо. 

— Вижу, — протянул Мэтт, заходя в комнату.

Александр пожал плечами. Он примерно представлял, как выглядит, и в комментариях не нуждался. Впрочем, Мэтт отлично знал об этом и пришёл уж точно не для того, чтобы сообщить ему эту сомнительную новость. Вообще-то, Александр не знал, зачем друг пришёл. Будь время чуть более позднее, можно было бы предположить, что он решил проверить, обедал ли Александр. 

Но о еде Мэтт не говорил. 

Он вообще молчал, сунув руки в карманы штанов и покачиваясь с носка на пятку. Сохранив монтаж, Александр повернулся в кресле и спросил:

— Выпьешь чего-нибудь? 

Мэтт состроил недовольную физиономию и буркнул: 

— Знаю я, что мешаю. 

Александр улыбнулся, а потом и засмеялся — Мэтт, конечно, всё верно понял. И всё-таки он возразил:

— Не мешаешь. Я просто удивился. И знаешь…

— Не готов сталкиваться с реальностью, ага.

Мэтт опустился на подлокотник кресла и, сцепив пальцы в замок, явно собираясь с духом, спросил торопливо:

— Когда ты покажешь мне весь фильм?

Александр перевёл взгляд на Мишель и погладил её по голове кончиком пальца. Что тут сказать? Что нарочно оттягивает этот момент? Что его бросает то в жар, то в холод от одной мысли об этом? Что ему страшно, в конце концов? 

— Скоро, — ответил он обтекаемо. Мэтт прищурился. 

— Инвесторы скоро начнут жрать меня живьём. Мы не дали им ничего. 

— Они нам доверяют. 

Это была правда. Все заёмные средства на «Стеклянную стену» предоставлялись с условием полного невмешательства в творческий процесс. Мэтт успокоенным, конечно, не выглядел. Александр оторвался от разглядывания Мишель, снова посмотрел на друга и произнёс: 

— Дело не в инвесторах. 

— Нет, — согласился Мэтт.

— Ты мой друг. Лучший и единственный. И я тебе доверяю.

— Засунь это всё в задницу, будь добр, — предсказуемо отреагировал Мэтт. — Я просто не понимаю, старик, какого хера творится в последние полгода. Совсем перестал понимать.