Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
Йен никогда не стал бы киллером.
Себ повернулся на живот, уткнулся лбом в руки и зажмурился. Не надо было этого всего вспоминать, но теперь образы лезли ему в мозг. Причиняли боль. «Меня грохнут — и не жалко, — как-то рассуждал Йен, — мои без меня справятся. А вот тебе беречься надо. У тебя дочь». Очень его цепляла мысль о маленькой Сьюзен. В то время, кажется, даже больше, чем самого Себа, который толком не мог понять, как подходить к орущему хрупкому младенцу. Йен детей любил и понимал — у него было двое младших братьев и сестра.
Братьев и мать его Себ почти не помнил — в тот единственный
— Хватит, — сказал Себ вслух и почувствовал, что ему неуютно. В пустой комнате его голос прозвучал слишком громко. Подскочив, он убрал фотографию в чемодан, чемодан — в шкаф, и пошёл в душ.
Ему нужно было расслабиться, отвлечься, выбросить всё это дерьмо из головы. Вот только стоило ему встать под тёплые струи воды и, преодолевая внутреннее сопротивление, взяться за член, как перед глазами появилась Джоан.
И это вообще никак не помогло. Потому что если существовало хоть что-то в мире, о чём он хотел бы думать меньше, чем о Йене и его перевоплощениях в Джима во сне, так это о Джоан. О том, как он облажался и как больно ей сделал. Расстались — ладно. Он пережил её отъезд в Плимут тогда, как-нибудь проглотил бы и окончательный разрыв. Но то, что она о нём узнала и какие выводы сделала — было плохо. Не ему, ясное дело, хотя и ему тоже. Но больше — ей.
Забив на идею подрочить, он выключил воду, яростно растёрся полотенцем и снова пошёл в спальню. Надо было бы попробовать уснуть снова.
Александр: двадцать третья часть
Александр не отводил глаз от экрана, но почти не видел фильма — только материал. Именно со «Стеной» эта отстранённость давалась очень тяжело, но он справлялся. Есть время, когда творец может обожать своё творение, но долго это длиться не может. Фильм, сценарий к которому он писал едва ли не собственной кровью, теперь превратился просто в ленту, которую нужно отсмотреть. И Александр твёрдой рукой делал в блокноте пометки: что вырезать, что исправить, что перемонтировать.
Он не обращал внимания на тех, кто сидел в зале вместе с ним. Собственно, он сумел о них забыть, и вспомнил, только когда фильм закончился, и оператор включил свет.
— Браво, — негромко, но отчётливо в полной тишине произнесла Кристин. Александр неуверенно улыбнулся ей, а она, встав со своего места, повторила: — Браво, мистер Кларк.
— Нас распнут, — вздохнул младший продюсер, — сначала инвесторы, потом прокатчики, потом зрители.
— Не согласна, — возразила Кристин, — мы скажем, что это новая «Горбатая гора», и оглохнем от визга фанатов.
— Давайте потом про маркетинг, — произнёс Александр, и с командой монтажа они углубились в детали, разбирая все необходимые правки.
Только через два часа он прервался, и
тут же наткнулся на тяжёлый взгляд Мэтта.— Пара минут?
Александр кивнул. Он примерно знал, чего ожидать, и всё же ему было больно услышать резкий выкрик:
— Ты мать твою спятил?
Они закрылись в кабинете Мэтта и могли не бояться, что их подслушают, но Александр всё равно огляделся. Мэтт никогда не кричал на него.
— Ты… — Мэтт шандарахнул кулаком по столу, — просто двинулся. Это нельзя выпускать. Что, если он увидит? Тебе мало было…
— Я хочу, чтобы он увидел, — поговорил Александр спокойно. — Потому что иначе я не могу объяснить ему, что думаю и чувствую.
— Ему не надо ничего объяснять! Он конченный психопат! — Мэтт чуть понизил голос, но легче не стало — теперь он шипел с яростью. — Слушай… он организовал сколько там убийств? Только потому что его зацепила «Жертва», где ты его слегка упомянул. После «Стены» он нахер пол-Лондона развалит.
— Не развалит, — прошептал Александр. — Он поймёт.
— Поймёт, да, что ты решил дать пинка бешеному тигру, который только уснул. Понимаю теперь, почему ты не показал мне сценарий… На кой чёрт тебе это вообще надо?
Александр сцепил пальцы в замок, стиснул их до боли, зажмурился и заставил себя сказать:
— Всё, что он ищет, это понимания. Я понимаю его. Если я смогу донести до него эту мысль… Он не дослушал меня. Не поверил и просто бросил трубку.
— Трубку? — почти беззвучно повторил Мэтт, и Александр открыл глаза. — Трубку?! Не-ет… — он запрокинул голову и шумно выдохнул, кажется, едва веря своим ушам. — Трубку!
Александр смотрел на него молча. Ему не хотелось, чтобы Мэтт об этом знал. Но он слишком привык доверять ему все мысли и тайны. Даже удивительно, что проговорился так поздно.
— Как это… Зачем ты с ним разговаривал?
— Потому что он позвонил.
— Я звоню тебе по пять раз в день, и ты отвечаешь хорошо, если дважды. Слушай… — Мэтт обошёл стул, приблизился к Александру и посмотрел ему в глаза, — давай ты мне сейчас скажешь, что сразу же сообщил о его звонке Елене. Она засекла номер, заблокировала, тем всё и кончилось.
— Я не говорил. И не вздумай…
— Сколько раз он звонил тебе?
Александр мог не только посчитать звонки, но и дословно воспроизвести каждый диалог, но ответил обтекаемо:
— Несколько. И прежде чем ты спросишь, о чём мы говорили…
Мэтт покачал головой и сказал устало:
— Мне плевать. Я звоню Елене, — и вышел из кабинета, оставляя Александра наедине с мучительным чувством вины и, в то же время, осознанием своей правоты.
Реакцию Елены можно было предугадать, как реплику персонажа в ситкоме. Она вызвала Александра к себе и объявила:
— Я запрещаю этот фильм.
Привычка требовала согласиться. Никогда Александр не шёл против Елены. Она была умнее, она лучше знала, как правильно. Но только не в этот раз.
— Ты не можешь запретить мировой прокат, даже тебе это не под силу. Разве что на британском рынке. У меня уже есть контракт с американским прокатчиком, он же возьмёт на себя дистрибуцию в Европе, а завтра будет подписано соглашение в Южной Корее. Фильм выйдет.