Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

Себ специально цеплялся за эти мысли, придумывал нелепые картинки, потому что иначе его захлёстывала злоба.

— Отлично, — пробормотал он вслух. — Зашибись. Класс. 

Джим продолжал играть потерю сознания, и пожалуй, Себ был не против. Во всяком случае, если он не будет дёргаться — процесс пойдёт не так медленно, как мог бы.

К счастью, в аптечке у него было достаточно пластыря, чтобы заклеить Джима целиком, а может, даже в два слоя. И антисептиков хватало. Правда, такими темпами очень скоро аптечку придётся заполнять заново.

Джим, слава Богу, молчал. Понимая, что нужна хоть какая-то система, чтобы ничего не пропустить, Себ пошёл сверху вниз, с лица — и дальше по рядам, слева направо. Жаль только, что автор этого художества про систему не думал и не потрудился располагать порезы на одном уровне и делать их одной длины. Про симметрию и заикаться не было смысла. 

Всё просто: тампон — протереть дезинфектором — стерильный бинт с антибиотиком — пластырь. Самые поверхностные и уже не кровящие он вообще просто очищал и оставлял открытыми.

Когда Себ дошёл до живота, Джим зашевелился, перелёг поудобнее, открыл глаза и принялся наблюдать. На губах у него появилась неприятная улыбка.

— Ты ловишь от этого кайф, детка? — спросил он, после того, как проследил за обработкой третьего пореза.

Себ выдохнул, встретился с Джимом взглядом и сказал резко (куда резче, чем позволял себе обычно во время его приступов):

— Нет.

Он не мог сформулировать, почему его так злило это всё. Не потому что его опять вынудили играть в полевого врача. Точно нет.

— Да ла-адно, — пропел Джим, — я такой тихий, послушный…

В висках застучало сильнее. Себ отложил чистый тампон в кучу уже испачканных, чуть отстранился и сказал медленно:

— Я могу вызвать доктора Дарелла. И пусть он вас лечит, — вздохнул. Джим продолжал смотреть на него не то с недовольством, не то с подозрением, и Себ добавил: — Мне не нравится. Я вообще терпеть не могу оказывать первую помощь. Вам или кому-то ещё — без разницы.

Джим наклонил голову на бок, но ни о чём не спросил, только в глазах что-то поменялось.

— И мне совсем не нравится, что какой-то ублюдок вас расчертил в линеечку.

Джим засмеялся, чуть щурясь:

— Не ревнуй, детка. Ничего серьёзного.

Вдох.

Выдох.

Сон. Ему нужен здоровый сон, чтобы нормально реагировать на Джима. Потому что сейчас снова зачесались кулаки. И к тому, кто поставил Джиму фингал, Себ вдруг испытал что-то сродни признательности. Даже при том, что мозгами понимал: это тот же, кто и наносил порезы, и кого сейчас очень хотелось убить.

— Мне плевать, — сказал он ровно. — Но мне не нравится…

Чёрт.

Он не чувствовал себя сейчас мастером формулировок. Особенно таких, которые дошли бы до Джима. Он проговорил отрывисто:

— Я не люблю, когда кто-то режет и калечит моих друзей. Не люблю, когда приходится сначала этих друзей лечить, а потом ломать кому-то челюсть.

— И часто ты лечишь своих друзей после того, как их порезали ножом фирмы «Лезерманн» ради сексуального удовлетворения, Святой Себастиан? — пропел Джим.

— Впервые, — бросил Себ.

Можно ведь найти в этом что-то хорошее? Пусть Джим и явно не в себе, он хотя бы не валяется и не бредит в припадке безумия. Круто.

Ничего не объясняя, Себ ушёл на кухню, насыпал в кружку растворимого кофе, даже не отмеряя, просто из банки через край, залил едва тёплой водой из чайника и выпил получившуюся жижу в три глотка. Сдавил переносицу до боли. Посмотрел на банку и выбросил в ведро, потому что слишком легко было вспомнить, как Джоан притаскивает её с собой из Плимута и водружает на микроволновку, объявляя: «Господи, наконец-то в этом доме будет кофе». А вспоминать как раз не стоило.

Помыл руки.

Джим всё так же полулежал на кровати, но с закрытыми глазами. Себ продолжил свою нудную работу. Пока Джим молчал, было достаточно просто представить, что это тренировочный манекен. Задание такое: обработать несколько десятков порезов. На скорость, допустим. На один пусть уходит… Сорок пять секунд? Тогда можно посчитать, что на обработку, скажем, шестидесяти семи (почему именно это число? Потому что ему лень пересчитывать, а с круглым слишком скучно) уйдёт три тысячи пятнадцать секунд. Это будет пятьдесят минут. Почти с половиной. Вообще фигня вопрос. А если их не шестьдесят семь, а, положим, восемьдесят три? В конце концов, он ещё не видел спину…

Руки делали то, что нужно, а голову Себ пытался забить подсчётами. Закончив с переводом ран в секунды, он принялся умножать секунды на фунты, потом фунты пересчитывать на доллары. На бредовых расчётах: сколько он зарабатывал бы в месяц, если бы только и делал, что заклеивал порезы, причём без перерывов, при этом получая за каждый порез, скажем, два фунта и восемьдесят пенсов, — он заставил себя прерваться. Это уже отдавало какой-то душевной болезнью.

— Повернитесь, — сказал он, а когда Джим даже не шелохнулся, просто перекатил его на другую половину кровати, переместился вместе с аптечкой и выматерился вслух: спина пострадала не меньше. Там кто-то собирался играть в крестики-нолики, похожу, и расчертил кожу на клетки. 

— Болит?

Себ подозревал, что Джим не ответит, но ему хотелось что-то сказать. Запах мази, спирта и пота утомлял. А ещё безумно сильно закрывались глаза, несмотря на кофе.

 — Нет, — неожиданно произнёс Джим. — Боль… Просто подёргивание нервных окончаний. Иногда мне нравится её ощущать, но это сложно.

— Не понимаю.

А что, спина Джима куда приятнее как собеседник, нежели он сам. Хотя бы в душу не смотрит.

— Не понимаешь… — согласился Джим. — Если тебя порезать, ты это почувствуешь. Вздрогнешь. А что дальше?

— Что — дальше?

Он и правда уже совершенно не понимал, о чём они говорят.

— Что ты сделаешь после этого?

— Если не буду связан? Думаю, переломаю руки тому, кто меня порезал. Если он это сделал специально.

А в прошлой версии была сломанная челюсть. Или убийство? Себ не знал. Его начинало подташнивать.

Окей, представим, что это задание. Лёжка. Рядом враг. Не спать. Спать нельзя, даже глаза закрывать, иначе сдохнешь вместе с напарником. Смотри, слушай, думай, чёрт дери!

Это помогло, и он услышал ответ Джима:

— Конечно, ты это сделаешь, дорогой… Мой добродетельный Себастиан. Я должен был убедиться, — это он сказал другим тоном, — проверить. Всё так же. Заканчивай, мне скучно.

А уж Себу-то как весело.

— Минут пятнадцать ещё, — пообещал он.

— Тогда расскажи что-нибудь. Что ты видишь в кошмарах? Ох, нет, Дарелл ничего мне не говорил.

Себ только рот успел открыть. И буквально едва-едва уловить мысль о том, что он в жизни больше ни слова не скажет грёбаному доктору.