Двадцать и двадцать один. Наивность

– Но не стоит забывать, что он всё же иллюминат, – печально произнёс Свердлов, провожая взглядом бедную ромашку, пока она не исчезла в густой траве.

– Лишь официально, это звание ему так ничего и не дало, кроме полугодового правления страной. Давайте вернёмся к статье, все забыли о ней, по-видимому. Какой был вопрос, товарищ Зиновьев? – обратился к большевику Дзержинский.

– Простите? – Григорий растерялся и залился румянцем. Он совершенно забыл, о чём спрашивал, увлечённо слушая беседу Свердлова и Ленина, поэтому ничего кроме пожатия плечами он не смог сделать.

– Вопрос стоял так, имеет ли смысл печатать эту статью…

– У вас феноменальная память! – воскликнул Свердлов.

– Дело вовсе не в памяти…

– Да что же мы как невежды какие, не даём Феликсу Эдмундовичу высказать свое мнение. Товарищ Дзержинский, пожалуйста, разъясните нам – своевременно ли рассуждать о наших будущих планах?

– Нет, конечно, – Феликс скрестил руки на груди.
– Какая может быть делёжка и равноправие, если большая часть большевиков заключена в тюрьмы, а другая часть находится в подполье…

– А я вам говорил! – провозгласил Зиновьев.

– …с другой стороны я считаю абсолютно верным мотивировать людей, чтобы у них даже после июльских событий не снизился порыв энтузиазма, и они не теряли веру в перемены и в нас. Главное, жить сегодняшним днём, а что будет потом…

– Вы неуверенны в нашей победе? – Ильич подозрительно взглянул на Дзержинского.

– Уверен, я всего лишь объективно рассуждаю.

– После разговора с Троцким. Что же он вам такого наговорил, отчего вы так задумчивы?

– Ничего необыкновенного. Говорил о политике перманентной революции, о том, что она во всём мире неизбежна, как гроза после затишья…

Ильич по-братски положил руку на плечо Феликса, глядя ему прямо в глаза.

– Товарищ Дзержинский, я слишком долго знаком со Львом и слишком хорошо его знаю, чтобы поверить в то, что он говорил вам только это и ничего больше.

– Я клянусь, что речь шла о революции!

– Я вам верю, не кипятитесь, – Ильич отпустил Дзержинского и почесал затылок. – То и странно, обычно Троцкий всегда старается произвести впечатление на первом дне знакомства, не важно какое – положительное или отрицательное, самое главное, чтобы его харизма врезалась в человеку в память. Я хорошо помню, когда в первый раз встретил его…

– Вот только что нам делать, раз правды больше нет? – грустно спросил Зиновьев, склонив голову.

– Правда и истина всегда будут нас сопровождать и будут жить в наших сердцах, если не будем нагло лгать!

– Нет, я имею в виду, где вы будете печатать статью? Редакцию «Правды» же уничтожили, а листовки – это крайний случай, нонсенс!

– А вот зря вы настроены так пессимистично! – Свердлов вынул из кармана пиджака свёрнутую газету. – Прошу!

– Да вы что?! – радостно выхватил новенькую газету Ильич, рассматривая каждую её буковку. – Это победа, пускай не такая большая, но… Прекрасно, просто прекрасно! Кстати, Феликс Эдмундович, пока не забыл, при первой же возможности передайте это Троцкому, в конверт, если хотите, запечатайте сами, тут, как видите, с этим делом дефицит.

Ленин передал Дзержинскому листок с содержанием приблизительно такого типа:

Уважаемый Лев Давидович,

Ваша теория о перманентной революции мне импонирует. Надеюсь, что с вами всё хорошо и вы здоровы, с тем спешу осведомить вас об амнистии, которая пройдёт в начале следующего месяца. Можете даже не выяснять у товарища Дзержинского, откуда я знаю об этом факте. Могу сказать, что не без сведений из агентов ордена. Как только освободитесь, напишите мне ответ, лучше напишите ответ сразу же, когда прочитаете. Я полагаюсь на ваш интеллект и энтузиазм и теперь, будучи большевиком, могу доверять вам, видя симпатию к вам со стороны некоторых наших товарищей. Можете начать подготовку к революции и к действиям прямо после амнистии, более ждать нельзя!

В. Ленин.

Как же возможно повезло Кобе, что он не слышал всех этих разговоров. Разобравшись с датами съезда и прочими партийными вещами, он прямиком рванул в Разлив, чтобы сообщить Ленину крайне важную новость.

– …можешь не слушать меня, Феликс, но он причастен, я знаю это! – услышал голос Коба у берега. Камыши скрывали его, похоже, те, кто разговаривал, не видели и не слышали его, так как были слишком увлечены диалогом.

– И что ты хочешь, чтобы я проверил?

– Я уверен и без доказательств. А как ты ещё можешь объяснить факт массового гипноза у Мариинского?

– Абсолютная психология, не более.

– Не притворяйся глупцом, Феликс. Я вижу, что ты с первого взгляда только всё определил, даже не сомневайся.

– А я в свою очередь вижу твои сомнения, Яков! И как у тебя ещё язык поворачивается называть себя атеистом, ума не приложу. Он не умеет читать мысли и самим оккультизмом увлекался далеко в прошлом.

– Неважно, сколько лет прошло с тех пор. Значит, он предпочитает невербальное общение!

– Яков, он – оратор, постоянно трепет языком, о каком невербальном общении может идти речь? Это даже не логично.

– Если он в ложе, в чём я не сомневаюсь, он обязан чем-нибудь владеть, это гипноз и явно не на основе обычной психологии. Когда будешь у него в следующий раз, сделай что-нибудь, что ты умеешь, но только аккуратнее. Твоя главная особенность – хранить молчание, вот если он тебя заставит пойти на чистейшую искренность – то без сомнений, он наш брат. В любом случае сохраняй «дух жив». Если всё подтвердится, дай ему об этом знать, но учти – он не очень понимает намёки.

– Без тебя бы я никак не догадался. Хотя если даже он действительно владеет навыком паранормального внушения, ему будет очень сложно сломать мой барьер. Только два человека способны на это, и он не в их числе. Какой силой в таком случае должен обладать Троцкий, чтобы я просил или даже умолял его о чём-либо, если даже ты не можешь?

– У меня иное предназначение, к чему мне ломать тебя и поневоле толкать на искренность? Нельзя его недооценивать, он будет выше нас по уровню вместе взятых.

– Я знаю, что он опасен, потому у него столько сторонников, но и столько же недругов.

– А к чему ты себя относишь, Феликс?

– Добрый день Коба, что вы там стоите, как не свой?

Коба от неожиданности разоблачения вздрогнул, но быстро адаптировавшись и не подав никакого смущённого вида, смело приблизился к товарищам.

– Коба, рад вас здесь видеть! Давно ли вы прибыли? – «Свердлов поменялся в голосе», отметил про себя Коба.

– Буквально пять минут назад. Яков, ты говоришь так, словно вчера днём мы не виделись Смольном, – душевно и открыто ответил товарищу Коба.

– Так то вчера в Смольном, а то сегодня в Разливе. Разница в ауре, – сказал Свердлов разводя руками.

– В какой ауре? – забеспокоившись, Коба отступил от Свердлова. – О чём вы тут говорите?

– Да не пугайся ты так! Я имел в виду атмосферу, обстановку, а ты так бурно реагируешь, я даже разволновался, – с заботой объяснил Свердлов, приближаясь на прежнее расстояние к товарищу.