Две стороны одной монеты

— У тебя проблемы с половой идентификацией или твои родители очень хотели мальчика?

— Фу, как грубо с твоей стороны, мой мальчик. Я думал, лечение в психиатрической клинике сделало тебя толерантным к людям с особенностями.

Эрик дергается, словно от удара током, и непроизвольно делает шаг назад. Он так шокирован заявлением внезапного гостя (гостьи?), что не замечает, как в коридоре появляется еще один человек. Высокий рост, отглаженный серый костюм с иголочки, все то же холеное лицо с цепким взглядом черных глаз и противной улыбкой. Кажется, будто Эрик и не выходил из врачебного кабинета клиники. Только проседь на висках и новые морщины на лбу выдают возраст мужчины.

— Шоу…

— Для тебя, мистер Шоу, дорогой, — он входит в комнату и кладет правую ладонь на ручку инвалидного кресла. Женщина больше не смотрит на Эрика, ее взгляд опущен в пол, а губа нервно закушена. — И тебе бы стоило извиниться перед Мойрой. Она лишь благосклонно позволила воспользоваться своим телом, чтобы ее брат смог увидеть тебя. Того, кто в скором времени даст ему неограниченные возможности. Мы с Чарльзом очень рады твоему появлению здесь. После стольких лет… Верно, Чарльз? — рука опускается на худое плечо и стискивает его в ожидании ответа.

Эрик видит, как женщина сжимается от его прикосновения, но лишь на секунду. А потом поднимает на Эрика взгляд, в котором горит отчаянная решимость человека, которому больше нечего терять.

Женские губы еле шепчут:

— Да…

Мужской голос в голове Эрика почти звенит от напряжения:

«Е2.Е4. Белые объявляют войну. Ты со мной?»

Взгляд Эрика ровный и уверенный, как у человека, который наконец нашел то, что искал очень долго.

«Две фигуры против одного говнюка? Я согласен».

— Да пошел ты.

Шоу смеется.

— Ты забавный малый, Эрик. Я рад, что именно ты обладаешь столь редким и ценным даром. Думаю, с кем-то другим это было бы не так интересно.

Мужчина берется за ручки кресла и выкатывает Мойру в коридор, а потом манит Эрика за собой.

— Идем, Эрик. Я покажу тебе твой новый дом.

Вопросы роем крутятся в голове Эрика. Из чистого упрямства хочется остаться на месте, плюнуть под ноги смеющемуся мерзавцу и напоследок все же вонзить себе пружину в горло. Он успеет увидеть разочарование на его лице.

«Просто пойдем. Я не смогу говорить с тобой на расстоянии…»

Это уже аргумент.

Он с неохотой идет следом, слегка прихрамывая на поврежденное во время допроса колено. Взгляд Мойры-Чарльза сочувствующий, но она ничего не говорит.

— Ох, наверное, я должен извиниться за столь негостеприимное поведение моих помощников, — Шоу небрежно машет на разбитую губу Эрика и синяк на скуле. — Но это всего лишь небольшая предосторожность. Мы должны были убедиться, что ты не представляешь из себя больше, чем нам необходимо.

Эрик хмыкает:

— То есть того, что у вас есть мутант, читающий мысли, недостаточно?

Они идут по серому коридору с множеством неприметных дверей к лифту. Здесь нет окон, только стальной свет дневных ламп. Грузовой подъемник открывает перед ними свою пасть, и Шоу закатывает инвалидное кресло внутрь.

— Я думал, Страйкер объяснил тебе суть нашей маленькой проблемки, Эрик…

«Он не знает…» — голос Чарльза шепчет в голове Эрика, хотя в этом явно нет нужды. Мойра смотрит на него снизу вверх.

— Чарльз не может проникнуть к тебе в голову, вот в чем проблема. А посему пришлось воспользоваться старым добрым способом, он, знаешь ли, еще никогда не подводил. Без всяких там псионических штуковин.

В здании четыре этажа наверху и два подземных — Эрик машинально отмечает это, глядя на кнопочную панель в лифте.

— Почему? — Эрик смотрит на Шоу, а потом на женщину в кресле.

— Пусть он сам тебе объяснит. Чарльз.

Мойра нервно теребит плед, которым накрыты ее ноги. Но прежде, чем она начинает говорить, лифт прибывает на место, выпуская их в освещенный осенним солнцем коридор.

— Все дело в особенности магнитного поля твоего мозга. Твои нейроны как будто работают на защищенном канале, и это блокирует мои псионические волны. Даже усиленные Церебро.

«Какого хрена? Мы же разговариваем с тобой сейчас?»

Эрик надеется, что выражение его лица никак не выдает Шоу то, что пленник ведет с Чарльзом двойной диалог. Он пытается не отвлекаться от их беседы, но когда они проходят мимо гостиной, то вынужден прослушать ответ Чарльза.

— Как это понимать? — его вопрос обращен к Шоу, в пустоту и немного к тем, кто собрался в гостиной. Или, точнее, назвать это комнатой отдыха.

Несколько человек оборачиваются на его вопрос и здороваются с Шоу. Старик, жующий печенье, с интересом рассматривает Эрика через свои огромные очки. Седовласая бабуля, божий одуванчик, приветственно машет ему рукой со словами: «Здравствуй, Стивви. Ты ко мне?» Парень, страдающий, видимо, от врожденного заболевания ЦНС*, скрученный в кресле, продолжает равнодушно смотреть в телевизор, по которому идет бейсбольный матч. Женщина в цветастом халате с безумным взглядом обкусывает ногти, следя за игрой и что-то бормоча под нос.

— О, это всего лишь подопечные нашего заведения. В чем дело? Никогда не видел больных стариков и инвалидов? — Шоу ловит его ошарашенный взгляд и закатывает глаза: — Совсем забыл сказать. Добро пожаловать в «Вестчестерский пансионат для людей с ограниченными возможностями». Знаешь, все эти толерантные направления последних лет вынудили убрать слово «инвалиды» из названия. Но, думаю, суть от этого несильно поменялась.

Шоу толкает коляску дальше, оставляя застывшего Эрика позади.

Он вдруг начинает ощущать запах лекарств и моющих средств, который отчего-то не почувствовал раньше. Из ближайшей палаты выходит медсестра с медицинским лотком, а следом за ней нянечка катит инвалидное кресло с пожилой женщиной. Работники здороваются с Шоу и Мойрой, будто знают их давным-давно. И Эрик понимает, что так и есть. Это место… Он ведь слышал о нем и не однажды. «Дом, в котором старики и инвалиды находят свой приют. Основан на пожертвования благотворительного фонда!» — гласили заголовки газет.

В памяти всплывают серые стены клиники, где он провел около месяца своей жизни, вонь хлорки и всклокоченные медбратья, пытающиеся управиться с буйными подростками; крики пациентов, бьющихся в психозе о стены; запах пресной овсянки, которой их кормили под лозунгом здорового детского питания. Это место выглядит приличней: какой-то богач отдал свой особняк на благо государства. Но в мыслях Эрика оно смердит болезнью и одиночеством тех, кто заперт в нем навсегда…

«Не думай об этом. Им неплохо здесь на самом деле».