Двое из логова Дракона

— А что, можно поклоняться Тьме и творить добро? — поинтересовалась я.

— Можно, — уверенно кивнула Бетти. — Язычники это очень хорошо знают, потому что для них Тьма — это Великая Мать. А Свет — Великий Отец. Тьма — Земля, Свет — Небо. Тьма — это женское начало: загадочная, тихая и, порой опасная, но всегда мудрая. Тьма хранит тайны, усмиряет страсти, готовит прозрения, создаёт колдовство. Из неё выходят, в неё уходят. В ней ищут забвения и покоя. В ней скрывается таинство любви. Есть время Тьмы, есть время Света. Плох маг, который не понимает этого.

Она взяла красное полотенце и, ловко подхватив им котёл, переставила его на дубовую подставку на столе.

— Языческие маги так тесно работают с Тьмой? — удивилась я.

Бетти задумчиво взглянула на меня.

— Свет и Тьма — это стороны одной монеты. Если заниматься только Светом, то магом не станешь. Это всё равно, что жить только днём, а на закате падать замертво и просыпаться только на рассвете. Полжизни проспишь, полмира не узнаешь. А силы можно черпать отовсюду, из земли и из неба, из огня и из воды. Храм настоящего языческого мага — природа, а в ней нет зла и добра. Зло и добро творит человек. Поэтому остерегайтесь местных жриц Света. Добра в них нет.

— А вы откуда это знаете? — насторожилась я.

Бетти хитро усмехнулась.

— Помню, Кирилл только появился на звездолёте, а сразу ко мне пришёл, помог из кладовой корзину с фруктами дотащить. Мы с ним хорошо тогда поболтали. С тех пор часто заходит чайку попить. Только ему больше малиновое варенье нравится.

— Дакоста думает, что ключи от сердец должны быть у психолога, — заметила я. — А они у кока. Потому что путь к ним лежит через…

— Вкусовые рецепторы, — закончила за меня Бетти. — Особенно у мужчин. Все поголовно сладкоежки. И ваш тоже. Так что он вернётся, не волнуйтесь. От моего печенья с корицей ещё никто не уходил.

Ближе к вечеру я уже привычно надела парадную форму, уложила волосы и подправила макияж. Мне не хотелось оставлять Жулю, даже на такую надёжную няню, как Бетти. Теперь, когда Джулиан ушёл, меня всё время тянуло к дочке, мне больше чем когда-либо нравилось слушать её голосок и глядеть в зелёные глазки с такими же золотистыми ресницами, как у папы. Но я решила ехать во дворец, надеясь хоть что-то разузнать о Джулиане. Снова и снова перебирая в памяти события последних дней, припоминая свои смутные подозрения, я уже не сомневалась, что он и раньше уходил со звездолёта, и уходил именно во дворец. Значит, и сейчас он, скорее всего, там. И вряд ли пропустит мистерии. И мне отчаянно хотелось увидеть его и спросить, что происходит. Я по-детски надеялась, что он всё объяснит и, как всегда, успокоит меня. И всё встанет на свои места! Ведь Кирилл прав, он и раньше уходил. Правда, никогда вот так — в открытую.

Уложив дочку, я зашла на кухню, чтоб сказать Бетти, что ухожу. Она тут же достала из шкафа красивую плетёную корзинку, обвязанную кружевным платком, в которой лежали разноцветные клубки ниток с воткнутыми в них спицами различной длины и толщины. Продемонстрировав мне большой пушистый клубок нежно-розового цвета, она получила моё одобрение и пошла в каюту. За ней, покачивая лохматым шариком живота, поплёлся заспанный Киса. Проследив за ним, я подумала, что кухонная оппозиция не идет на пользу его спортивной форме, и Хоку после примирения придётся изрядно его погонять, чтоб её восстановить.

Я зашла на мостик, чтоб оставить запись о своём отбытии со звездолёта в судовом журнале. К моему удивлению, там было темно, только с улицы через широкие окна-экраны лился призрачный свет бледных звёзд и маленькой сиреневой луны, которую называли Лилосом. За пультами никого не было, но, подойдя к краю верхней площадки, я увидела у окна силуэт высокого мужчины, стоявшего спиной ко мне.

— У нас что-то с освещением, Юрий Петрович? — спросила я, спускаясь вниз, к резервным пультам. — И где вахтенный?

— Я вахтенный, — ответил Булатов, обернувшись ко мне. — Я просил старпома поставить меня в график вахт вместо Илд. Его это устроило и мне тоже теперь есть, чем заняться, — он поднял голову и посмотрел на луну. — Со светом всё нормально. Я его выключил. Я люблю темноту.

Даже не видя в полумраке его лица, я по голосу поняла, что он улыбается.

— Я ведь астронавигатор, Дарья Ивановна. Я живу в этой темноте, пронизанной светом тысяч светил. Здесь я дома, среди своих. И только темнота позволяет мне видеть и узнавать звёзды. Конечно, после месяца полёта, я, как и все, радуюсь возвращению в атмосферу, удерживающую свет, но без этой бездны я б жить не смог. Наверно, все мы, живущие космосом, люди Ночи. Мы любим ночь. Мы любим сидеть в тишине и вглядываться в звёздное небо, вспоминая дальние полёты, мечтая о новых, прислушиваясь к этой невероятной тишине, порой нам даже кажется, что мы слышим её дыхание, и стук наших сердец сливается с биением огромного сердца вселенной. Только тёмное, бездонное, безмолвное пространство даёт возможность испытать это чудо.

— А в детстве вы не боялись темноты, Юрий Петрович? — поинтересовалась я.

— Нет, — покачал головой он. — Я слишком любил космос, его романтику, его непредсказуемость, его глубину, его тайны. У родителей иногда были проблемы с тем, чтоб загнать меня спать. Ночью мне и сейчас лучше думается, вдалеке от суеты дня, его заполненности делами, проблемами, общением. Ночью я остаюсь один на один с собой и с нею. Мне приходят в голову лучшие идеи для картин, лучше всего пишется, словно кто-то водит кистью, которую я держу в руке. И на холсте или на бумаге появляется что-то необыкновенное, прекрасное… Знаете, Дарья Ивановна, мне кажется, именно ночью, когда вокруг тьма и тишина, у людей рождаются лучшие идеи, они зажигаются самыми безумными мечтами, к ним приходят судьбоносные открытия! Чем было бы человечество, если б на Земле двадцать четыре часа в сутки светило солнце?

— Вы поэт… Но вы правы. Спокойного дежурства, командор.

— Спасибо. Вам удачно съездить и вернуться. Когда вас ждать?

— Не знаю, — беспечно ответила я. — Как только, так сразу… Обещаю, что, вернувшись, тут же зайду к вам. Если что, наверху Мангуст на связи с нами.

Я поднялась, продиктовала запись в судовой журнал, потом вышла из командного отсека и спустилась в нижний ангар, где меня возле флаера уже ждали Донцов и Хэйфэн.

На сей раз, на площади перед дворцом было пустынно и тихо. В установленных на верхних террасах больших чашах ярко полыхали высокие костры, отбрасывая вокруг рыжие отсветы, но их света было недостаточно, чтоб разогнать сумрак, царящий внизу. И бледное свечение, слабо отражавшееся от полированных ступеней лестницы, лишь ещё больше подчёркивало царящую вокруг мрачную атмосферу. Эта бесконечная, едва освещённая лестница, ведущая к нависшей над ней громадой дворца, показалась мне декорацией к какой-то античной трагедии. На душе вдруг стало тоскливо и тревожно, и вспомнились слова Бетти о том, что мистерии — дело не всегда безобидное.

На лестнице нас никто не встретил. Поэтому мы поднялись наверх и прошли мимо двух огромных стражников с секирами, похожих на статуи. Стоило нам войти под своды дворца, откуда-то сбоку выскользнула тень, которая оказалась невысокой женщиной, закутанной в блестящую чёрную накидку. Её бледное морщинистое личико выглянуло из-под капюшона, клюнув острым загнутым, как орлиный клюв, носиком, в качестве приветствия, она повернулась и засеменила вперёд, указывая нам дорогу. Проходя по душным узким коридорам и анфиладам крошечных комнат, я смотрела по сторонам. Эта дорога была мне ещё незнакома, поэтому я держалась настороже. Но, как выяснилось, нас вели на женскую половину дворца. Вернее, вели меня, потому что перед высокими резными дверями с золочёными накладками в виде цветов, моих спутников остановили стражники.

— Вход мужчинам на женскую половину запрещён, за исключением случаев, когда они приглашены царицей, — прокудахтала наша спутница и шмыгнула за дверь.

Я обернулась к своим спутникам. Они были явно встревожены.

— Может, не рисковать? — с сомнением спросил Донцов, озираясь по сторонам. Ему не нравилась эта темнота и таинственность.

— Я могу за себя постоять, — уверенно проговорила я. — К тому же поворачивать от дверей как-то не очень красиво.

— Если что, мы — на связи, — напомнил Хэйфэн. Его холодные, как чёрная сталь глаза, вглядывались в темноту. — Если вы к утру не появитесь и не свяжитесь с нами…