Эфесская волчица

– Плевать на Феба. Тебе нельзя, – настояла фракиянка. – А ему я зубы выбью.

Диокл помнил её историю. Сатир как-то серьёзно заболел, и некоторое время в лудусе заправлял его сын, успевший натворить немало дел. Он купил большую партию рабов по дешёвке, желая впечатлить отца, но многие из них оказались больными и увечными. Среди рабов была и Корина. Торговец продавал её как сильную девушку для любой работы, но когда дома с неё сняли хитон, то увидели, что вся она иссечена кнутом. Виктор тогда сказал, что она стоит не больше ста сестерциев, и удивительно, что она ещё жива.

Тем не менее, она выжила, и Сатир не стал её продавать, прежде всего из-за нежелания позориться перед людьми. Он сделал вид, что доволен приобретением. Корина многих поразила тогда – после жестоких издевательств и избиений у прежних владельцев она осталась удивительно доброй и жизнелюбивой. Из-за этого многие прониклись к ней симпатией, и особенно Демо, помнившая о своей юности. Все знали также и то, кто оставил на теле девушки столь страшные следы, – она была собственностью Корнелии Салонины, жены Гая Эмилия Бассиана, одного из членов обширного и знаменитого рода. Эта женщина прославилась своей жестокостью по всему Эфесу.

– Я слышал, что Салонина продолжает мучить несчастных, – сказал юноша, поглядев на Корину. – Слава богам, что мы не имеем такого жестокого хозяина.

– Откуда ты знаешь? – спросила Демо.

– Несколько дней назад ходил в город и там слышал разговоры рабынь на рынке, – пояснил Диокл. – Они шептались, что видели Салонину в банях. Её сопровождали две служанки, и, когда они разделись, то все ахнули, ибо спины их были исполосованы кнутом.

– Поганая тварь. Знавала я таких, – фракиянка не на шутку разъярилась. – Уверена, что она наказывает их не за серьёзные провинности, а за всякие мелочи. Говорят, что закон это запрещает. Правда?

– Закон гласит, что раб, подвергающийся неоправданной жестокости со стороны хозяина, может обратиться к магистратам, и они вправе даровать ему свободу, – ответила Алкиона.

– Добрый закон, – горько усмехнулась Демо. – Только кто его соблюдает?

– Мало кто, – кивнула её подруга.

– Ещё до того, как заняться нашим ремеслом, я нанялась на работу к одной старухе в Фессалии, – неожиданно начала рассказывать фракиянка. – У неё были поле и сад. Там ковырялись в земле её рабы и наёмные работники, среди которых дети нищих и сироты. Я была едва ли не самой старшей и гордилась своей сильной спиной и мускулистыми руками, способными глубоко вонзать мотыгу в чёрную плоть.

Однажды в соседний город приехали бродячие артисты с обезьянами и глотателями огня. Мы все хотели посмотреть представление, но у нас не было денег, и мальчишка лет десяти украл горсть медяков со стола хозяйки. Кто-то сдал его, и тогда она решила его наказать. Она велела мне притащить его в дом и избить вожжами. Знаешь, я выполнила её приказ, ибо хотела быть на хорошем счету… Он был уже весь излуплен, но она хотела, чтобы я ещё продолжала… а потом она приказала мне удавить его.

– И что ты сделала?

– Знаешь, почему она приказала мне это? – Демо не слушала, зубы её сжались, и глаза стали волчьими. – Она была уверена, что я – нищее дерьмо, готовое делать что угодно ради её жалкой платы, что я ниже её, почти рабыня, у которой нет чести… Они все уверены, что у нас нет чести, что мы не знаем, что такое справедливость. Удавить жалкую крысу, чья жизнь ничего не стоит… одна крыса удавит другую. И я стояла и смотрела на неё, и я видела презрение в её глазах.

– И что ты сделала? – вновь спросила Алкиона.

– Я удавила её этими вожжами и решила поскорее отправиться в путешествие… повидать новые города и новые земли, – фракиянка тяжело дышала от ярости. – Они ошибаются, думая, что мы другие. И я доказала ей это. Когда-нибудь и Салонина получит по заслугам. Хотелось бы мне до неё добраться.

– Я тебя не зря люблю, – прижалась к ней Алкиона.

– Ладно, мы заболтались, – Демо смахнула едва заметные слёзы и потрепала Диокла по голове. – Тебе бы лучше выспаться. Завтра узнаешь, что такое быть гладиатором. Ещё успеешь проклясть этот нелёгкий труд.

Леэна

– Не знаю там никого, – сказал Кербер, – но люди везде одинаковы. Найдём человечка, выспросим аккуратно… тогда уже будем знать, что к чему. Денег я взял немного, но для этих нищих ублюдков должно хватить.

– Схваченный вами на дороге убийца ясно указал на управляющего рудником. Прямо к нему мы и направимся, – отрезала Леэна. – Деньги не понадобятся.

Они быстро спускались с холма, обдуваемые лёгким ветерком, и далеко внизу уже виднелись белые кости обнажённой скалы, в которую вгрызалась каменоломня. Сириец был облачён в коричневый хитон, поверх которого он набросил пенулу, грубую накидку, что скрывала плечи, на голове его красовалась широкополая шляпа. Женщина покрылась лацерной, длинным плащом с капюшоном, под ним был красный хитон, а на ногах – походные калиги. Свой крупный кинжал она разместила под туникой, закрепив его в ножнах рукоятью вниз, чтобы можно было сунуть руку под полу и сразу же выхватить для удара. Кребер был вооружён коротким мечом, что был скрыт под одеждой на левом боку, притянутый к телу парой ремней.

– Ты похож на какого-то бродячего торговца или идиота-путешественника, – усмехнулась львица, окинув его быстрым взглядом.

– Выглядим мы подозрительно, – согласился тот, – но морду-то, всё равно, лучше спрятать. Прежде меня это уже спасало.

«Деянира была права. Этот сириец ко мне неровно дышит, – подумала Леэна, уловив лёгкую игривость в его голосе. – Умеет же она разбираться в мужчинах, видит даже тонкие проявления их чувств. Надеюсь, что это не помешает делу».

– Давай уже решим, что будем делать, – сказала она вслух. – Там полно рабочих, но все они рабы и перегрины, им срать на всё, что происходит. Они знают одно правило – не вмешивайся в дела серьёзных людей. Никто из них не должен нам помешать.

– Возможно, – кивнул Кербер.

– Мы пройдём сквозь карьер прямо к домику управляющего и жёстко возьмёмся за него. Хочешь сам вести разговор?

– Ему может быть удобнее говорить с мужчиной, – немного смутился сириец.

– Как мужик с мужиком… Ты будешь говорить, а я прослежу. Если станет жарко, то берёмся за оружие и пускаем его в ход без промедления.

– Так и сделаем.

В окружении невысоких гор, покрытых зелёным ковром, карьер напоминал вырубленную ступенями котловину, опутанную паутиной строительных лесов и деревянных галерей. Его жёлто-белое нутро отчётливо контрастировало с окружающим пейзажем, и даже издалека было видно, что там работает немало людей. Двоица спускалась по краю разбитой телегами дороги, и навстречу им уже начали попадаться медленные повозки, едва ползущие под своим грузом. Владелец каменоломни, сенатор Руф, никогда не покидал Италии, и здесь всем распоряжался управляющий, исправно посылавший доходы хозяину.

Никто не спросил их о цели визита, и они затерялись в человеческом муравейнике, проталкиваясь по узким дорожкам из брёвен. Внизу оказалось очень грязно – бурая пыль оседала на всём, кое-где под ногами чавкали лужи, ибо рабочие перерыли протекавший здесь небольшой ручей. Леэна пыталась оценить количество людей, но сделать это было очень сложно, ясно было лишь, что их десятки. Тем не менее, большинство она посчитала дешёвыми рабами, которые никогда не станут рисковать своей жизнью.

– Нам туда, – сириец указал на маленькую хибару, приютившуюся на одном из каменных уступов. Она едва расслышала его слова, так как вокруг царила какофония из металлического звона кирок, тяжёлых ударов и гомона голосов.