Эфесская волчица
Шрифт:
– Не хватай резко, – поморщился Сатир. – Меня зацепило. Руки – это ерунда, но на боку рана посерьёзнее. Хотя жить буду, я думаю…
– Надо немедленно нести вас домой, – воскликнул Кербер.
– Подожди. Прежде я хочу узнать, кто это сделал, – в ланисте начал просыпаться гнев. – Кто-нибудь из них жив? Кто-нибудь может говорить?
Виктор схватил того, что был укушен мальчишкой, и он подал признаки жизни, ибо удар лишь оглушил его. Не участвовавшие в схватке домашние рабы облепили господина, порвав свои одежды на бинты, а гладиаторы занялись допросом схваченного. Они прижали
– Ты храбро защищал меня, – Сатир подошёл к юноше, придерживаемый двумя рабами. Повязки на его руке и боку быстро пропитались кровью.
– Я вас им так просто не отдам, – ответил Диокл, вытерев кровоточащую губу. Он сам не замечал, что из раны на голове спускалась алая струйка.
– Я награжу тебя, не сомневайся. Ты должен будешь стать хорошим гладиатором в своё время, – ланиста потрепал его по волосам. – Тебе тоже нужно к лекарю.
– Он сказал кое-что. Больше из него не вытянешь, – Виктор поднялся над хрипящим незнакомцем.
– Что? – сразу навострился Сатир.
– Каменоломни Руфа. Сказал, что все четверо – рабы из каменоломен. К их хозяину пришёл некий человек, что искал крепких мужчин для грязного дела.
– Как звали человека?
– Он не знает. С ним говорил только хозяин.
– Хорошо, у нас есть нить. За эту нить мы и потянем, – кивнул ланиста. – Потянем же, мой верный друг?
– Да, господин.
– Город, полный ублюдков и гиен… – Сатир сплюнул на дорогу. – Кровь за кровь. Только так они понимают.
– Нужно лучше вас охранять, – вставил Кербер. – Мы стали беспечны в последнее время.
– Заканчивайте с этим и сбросьте тела с открытого места. Никто не должен узнать, что на меня напали. Это ясно? Мы сами возьмём правосудие в свои руки… как и прежде.
– Эй, парень, беги-ка домой и предупреди наших, что мы ведём господина, – Виктор обернулся к Диоклу. – Пусть готовят всё лучшим образом.
*****
Он нёсся быстрее ветра, и скоро уже весь лудус стоял на ушах, узнав тревожные новости. Поначалу домочадцы пытались не допустить выхода сведений о ранении хозяина за пределы узкого круга, но от рабов ничего невозможно утаить, и через короткое время все гладиаторы и слуги шептались об этом по углам.
Диокл не знал, куда себя деть, ибо на душе у него было не спокойно, и не хотелось даже тренироваться, чем он обычно занимался с радостью. Он ходил по школе, нигде надолго не задерживаясь. Однако в лудусе были люди, проявлявшие немало усердия, чтобы узнать все подробности произошедшего, и они не желали упускать своего шанса.
– Иди сюда, парень, – окликнули его из комнаты, когда он слонялся по длинному коридору. Он сразу понял, что голос принадлежит Мелантию, одному из бойцов школы. Диокл не любил его, однако всё же не решился ослушаться.
Хозяин комнаты сидел на кровати один – его напарника не было на месте. Он происходил из Египта и говорил по-эллински с заметным акцентом, ибо в его деревне в ходу был старый язык жителей Нила. Его кудрявые волосы тёмным руном спускались
на плечи, небольшая бородка напоминала острие копья, а кожа была красна как глина южной земли. Юноша знал, что о нём говорили как о человеке хитром и лживом, да и на арене он играл схожую роль, ибо выступал как ретиарий. Не обладая могучим телом, он обманывал и запутывал своих противников, обходил их, чтобы ударить со спины.– У меня дела были, – соврал Диокл, уставившись в стену.
– Подождут твои дела. Я слышал, что ты был с господином, когда на него напали, и по твоему лицу вижу, что это правда, – Мелантий говорил мягко, словно оплетая собеседника сетью. – Расскажи мне об этом. Кого он подозревает?
– Я почти ничего не видел, – пробубнил мальчишка. – Мне строго наказали, языком не болтать.
– Я знаю, что ты следишь за Игрой, и ты знаешь все наши приёмы, – улыбнулся египтянин. – Тебе известно, как я веду свою партию. Я читаю своих врагов, предугадываю их поведение, и, поверь, я очень хорошо разбираюсь в людях. Мне это для победы необходимо.
– Видел, – ответил тот.
– Ты знаешь, что обычно ретиариев презирают, выделяя им худшие комнаты в лудусе. Их считают смертниками, ибо они не долго живут на арене, но я пережил уже двадцать боёв. Мне никогда не удалось бы это, если бы я не знал, когда люди лгут, а когда правдивы, – продолжал вести свою линию Мелантий. – Лучше тебе не ссориться со мной. Расскажи всё, и я найду, как тебя отблагодарить. Если же нет, то твоя жизнь станет совсем невыносима. Это я могу устроить.
«Не сомневаюсь. О тебе говорят разное».
– Зачем тебе это знать? – спросил юноша вслух.
– Я играю не только на арене, но и за её пределами. Любое знание оказывается полезным, так или иначе. Не тяни время, парень.
– Я не могу сказать…
В комнату заглянул Фламма и этим спас Диокла от тяжёлого разговора, сразу оценив всю картину. Он загородил его собой, сказав:
– О чём беседуете? Мне кажется, я догадываюсь.
– Просто говорим о разных вещах. Об арене и прочем… – улыбнулся Мелантий. – Тебя мы не звали, ибо ты слывёшь скучным.
– А ты, ведь, не любишь меня, правда? – заметил нубиец. – Это из-за того, что я победил тебя на арене и поставил ногу тебе на шею? Скажи спасибо, что я не убил тебя, и ты получил возможность клянчить помилование.
– Все падают рано или поздно, – мрачно посмотрел на него египтянин. – Убирайся с глаз моих.
– Вот, ты уже и не хочешь со мной разговаривать, – кивнул Фламма.
Он взял парня рукой и вытащил его наружу, не обратив внимания на презрительный взгляд Мелантия. Там гладиатор приободрил его, сказав:
– Он хотел, чтобы ты ему всё выложил? Похоже на него. У него тёмная душа, ты должен это знать. Никогда не предавай своего хозяина, даже в мелочах.
К вечеру обстановка в доме успокоилась, и все занялись своими обычными делами, лишь на втором этаже хозяйских палат окна озарялись огнями, ибо от раненого не отходили ни на мгновение. На Диокла мягкая полутьма и стрекотание кузнечиков тоже произвели умиротворяющее действие, поэтому он оставил душные коридоры и вышел прогуляться во двор, где стояла тишина.