Ефим Сегал, контуженый сержант

Руководящие партийцы - очень активны, да только в определенном направлении - своекорыстном. По взаимному молчаливому согласию признают двойную мораль: лицемерят с трибун о равенстве и братстве и тихо, без всяких лозунгов, паразитируют за счет народа, того самого, с которым партия едина.

Горины и родионовы в партии - белые слоны. Большой карьеры они, как правило, не делают.

Но при такой расстановке сил внутри партии кому же, как принято говорить, воплощать в жизнь коммунистические идеалы?.. Вопрос.

Ефим подумал и о том, что не мешает, пожалуй, подвести кое-какие итоги его борьбы за справедливость в масштабах солидного предприятия. Много ли здесь у него побед? Увы! КПД его ничтожен.

И вновь засверлил мозг давний неотвязный вопрос: почему все обобранные и обманутые молчат? Редко кто подает голос протеста. И то анонимно. Подписи «знающий», «наблюдатель» и прочие в таком роде не редкость в рабкоровских письмах. Парадокс: прячут в страхе имя не преступники, а честные люди, которые пытаются указать на них пальцем. Кто же из них уверен в поддержке власти?

Вот какая произошла в обществе непостижимая метаморфоза! Об этом новом явлении не говорят вслух... Умалчивают. Страшно признать как явь - беспринципность, почти поголовную трусость населения страны победившего социализма.

Испокон веку, продолжал размышлять Ефим, в деревнях тушат пожары всем миром. Колоссальный пожар - вторую Отечественную войну - гасили усилиями всего многомиллионного народа, то есть опять всем миром. Почему же зловещие язвы на теле всея Руси, не менее опасные для существования страны, чем минувшая война, и не думают лечить сообща?.. Не видят, не понимают, куда она устремляется, матушка-Русь?..

– Здравствуйте, товарищ Сегал!
– раздался над Ефимом чей-то голос. У кровати стоял пожилой усатый человек в больничном халате.
– Забыли меня, небось?

— Гаврила Зотыч!
– обрадовался Ефим, сразу признав мастера из литейки, своего сменщика Дубкова.
– Здравствуйте, присаживайтесь, да вот сюда, на табуретку. Вы здесь какими судьбами?

– A-а! Заурядное дело, производственная травма, поломало ключицу, «скорая» доставила сюда. Вчера услыхал от одного больного: парня привезли из заводской редакции с переломом ноги. Дай, думаю, погляжу, уж не наш ли, не дай Бог, Сегал? И оно так и есть. Как это вас угораздило?

– Поскользнулся, упал.

– Ладно еще так.
– Дубков помолчал немного.
– О цехе не скучаете?

– Не приходится. Некогда. А как поживают наши, как Иван Иванович Мальков? А Батюшков?

– Вся ваша смена хорошо работает, вас добром вспоминают. Мальков рассчитался, уехал к себе в Ленинград... Батюшков?.. Индюком ходит. Что ему делается? Живет не тужит, что в войну, что теперь. На то и Наполеон из полуподвала, чтобы у начальства полная чаша была, да еще с верхом!

– Наполеон из полуподвала? Это кто?

– Неужто не знаете?
– удивился Дубков.
– Ну и ну! А еще в редакции работаете... Наполеон - личность известная, завпродбазой отдела рабочего снабжения, а база - в полуподвале дома напротив завода. Большие начальники получают у Наполеона все, что душеньке угодно: тут тебе и мясцо, и масло, и рыба не простая, а осетрина, и сыры - всякое... И по дешевой цене. Вы бы посмотрели на батюшковского пса - весь блестит с жиру! Любой из нас, простых смертных, позавидует его, псовой, жратве. А дай ему чем нас угощают в столовой - морду отворотит... Вот так у работяг брюхо к спине и прирастает.

Ефим слушал Дубкова, молчал. Припомнилось посещение богатой квартиры Батюшкова, лоснящийся зверюга, обильный до пресыщения обед. Откуда оно, такое, в военное лихолетье, не смог догадаться тогда Ефим. И вот нежданно-негаданно ответ на давний вопрос.

– Наполеон из подвала, - вслух повторил он, - метко!

– Еще бы! Народ не в бровь, а в глаз метит... А как этот жулик красуется, важничает, нос дерет, сложит руки на груди и стоит, будто на самом деле Наполеон, а не подвальная крыса.

– Что ж вы его за шиворот не возьмете?
– Ефим посмотрел на Дубкова.

Дубков искоса, из-под седых бровей бросил на Ефима укоризненный взгляд, покачал большой головой.

– Ишь ты, подишь ты! Какой вы прыткий! Знаете какая за ним рать? Тронь - руки-ноги обрубят!

– За настоящим Наполеоном не такая рать стояла, - возразил Ефим, - и то его - французы с трона спихнули.

Дубков призадумался. Потом как-то неопределенно, словно виновато, вполголоса сказал:

– Так то ж французы!
– Тут же оглядел опасливо Ефимовых соседей по палате, слышавших разговор, грузно поднялся с табуретки, нарочито громко произнес:

– Ну, браток, поправляйся! Не буду тебя больше утомлять. Ежели не против - наведаюсь еще.

– Приходите, буду рад.

Ефим смотрел вслед Дубкову. Вот и этот честный русский человек все видит, все осознает, возмущается, но тоже предпочитает молчать и терпеть. «Так то ж французы» -звучала в ушах Ефима фраза, сказанная им с такой горькой приниженностью!

«Наполеон из полуподвала...» Выйду из больницы, займусь им, подумал Ефим, и не только им... И тут же остудил себя: опять стычка с Великановой? Без Гориной? Впредь ты - один на один с подопечными инструкторами райкома. С самой Великановой в придачу... Смирновский? Будет рад-радехонек дать увесистого пинка «спецу по подножкам и уколам». Итак, выбор у тебя, Сегал, невелик: либо капитулировать, перестать быть самим собой, либо, несмотря ни на что, продолжать действовать в свойственном тебе духе, а там - чему быть, того не миновать...

А что готовит ему день грядущий в личной жизни? Тут мрак неизвестности еще беспросветнее. Клава Серегина потеряна для него безвозвратно. Он смирился с этим еще весной 1944-го. Замелькала на его сердечном горизонте Тиночка Крошкина - мещаночка до мозга костей. Не любил он ее, а почему-то волочился. Изъяви она согласие, стали бы мужем и женой на его беду да на ее горе. Как хорошо, что их пути так и не сошлись! Ефим с облегчением вздохнул.

Потом судьба послала ему новое любовное испытание — Розу Гофман. Здесь уж, кажется, ничто не могло помешать счастливому бракосочетанию раба Божия Ефима Сегала с хорошей дочерью его родного еврейского народа Розалией Гофман. Он понравился ей, она понравилась ему. Казалось, дух покойной матери Ефима сжалился над великомучеником сыном, открыл ему врата в земной рай, казалось, ничто и никто не может тому встать на дороге... Но Ефимова дорога, предуказанная заранее и свыше, видно, не вела в уютный дом на тихой улочке, к богатой, благополучной семейной жизни с супругой-еврейкой, с будущими их детьми, которые продолжили бы род Израилев...