Ефим Сегал, контуженый сержант

– Неисправимый ты чудак, Ефим, ей-богу, - почти добродушно сказал он.
– Небось рад, что ухожу? Надоел редактор-брюзга?

Ефим не успел ни обрадоваться, ни опечалиться неожиданному уходу редактора; чуть поразмыслив, ответил:

– Чему радоваться? Вдруг ваш преемник окажется для меня хуже вас! Кстати, кому вы собираетесь передать бразды правления, не Адамович, случайно?

– Именно ей, пока партком не подберет подходящей кандидатуры.

Кровь бросилась в лицо Ефиму.

– Вот так-так!.. Хуже не придумать!..

– Могут придумать и хуже, - усмехнулся Гапченко, - ничего... Знаю, ты Софью терпеть не можешь... Сочувствую. А расстраиваться не советую: ее редакторство долгим не будет, ни партком, ни, тем более, райком ее на это место не утвердят: не потянет. Да и...

– на радостях разоткровенничался Гапченко, - анкетные данные не те.

Ефим не стал уточнять о каких анкетных данных говорит редактор. Без того ясно: Адамович - еврейка.

– Да-ас!
– невесело протянул он, - перспективка! Мне с Адамович не сработаться: тупа, как пень, норовиста, что дурная лошадь. Хоть беги отсюда.

– Вот как?
– Гапченко довольно усмехнулся.
– Значит, со мной тебе работалось не так уж скверно?

– Значит, — согласился Ефим, — все под солнцем относительно... Да, чтобы не забыть, где мой фельетон о Козыре?

Гапченко будто подменили. Он почесал пальцем в затылке, нехотя сказал:

– Знаешь, я показал фельетон Смирновскому. Он его прочел. Покраснел, кольнул меня взглядом. Зачем, спрашивает, ты мне эту пакость демонстрируешь? Разве можно такую черную статейку публиковать? Опять за старое - шельмовать руководящие кадры? Мало ли что твоему Сегалу на ум взбредет?.. Резолюции моей не получишь. Возьми эту стряпню и употреби в уборной после нужды.

– Так и сказал?
– зачем-то переспросил Ефим, хотя ни на секунду не сомневался: павиан не осудит макаку за аморальное поведение.

– Так, слово в слово... Фельетон мне не вернул, положил в письменный стол. По-моему, дал его прочитать Козырю. Он вчера мне встретился - видел бы ты, как прошипел: «Ваш Сегал - злостный клеветник, подвяжите ему язык для его же пользы».
– Гапченко сочувственно посмотрел на Ефима.
– Выходит, я тебе помог нажить еще одного мил-дружка.

– Ничего, одним больше, одним меньше... Какое имеет значение?

– Не скажи!.. Козырь - штучка! Не ровен час, укусить может. И еще как!

Зазвонил телефон. Гапченко снял трубку:

– Слушаю!.. A-а! Понял!
– он, как ужаленный, сорвался с места, вытянулся в струнку, замер по стойке «смирно».
– Гапченко слушает, товарищ полковник!.. Сейчас же выезжаю... Слушаюсь... Так точно!

Ефим с неодобрительным интересом рассматривал бывшего своего редактора: откуда у сугубо гражданского лица появилась вдруг прямо-таки военная выправка, чеканный угоднический язык?..

Гапченко положил трубку, лицо его раскраснелось, глаза возбужденно заблестели, он засуетился.

– Вызывают! Догадался?
– поднял кверху указательный палец.
– Оформлять, наверно, будут, - протянул Ефиму руку.
– Пока, я побежал... Прощального обеда не будет, не на что... Как-нибудь потом.

Некоторое время Ефим оставался в кабинете редактора один. Итак, путь Гапченко отныне определен... А вот каково теперь будет работать ему - вопрос непустячный. Уйти отсюда? Куда?.. Пока его попытки устроиться в городскую газету успеха не имели, правда, наведывался он туда не так уж часто.

Его озадачило довольно странное, как-то двусмысленно сказанное предложение инструктора горкома партии, с которым он говорил о работе: «А вы не хотели бы пойти в торговлю?» Инструктор тут же рассмеялся, но принужденно. Это не забылось.

А вдруг вместо Гапченко придет человек что надо? Ефим с удовольствием ухватился за эту мысль. Порой и такое обнадеживает.

Однако сегодня, рассуждал он, главное в его жизни - Надя. Перебил некстати Гапченко его думы о ней. На чем они оборвались?.. На том, что он, если честно признаться, до смешного самоуверен в своих видах на нее. Хватит ли у него на борьбу за Надину любовь вместе с настойчивостью еще и такта, терпения, наконец?

Глава третья

Надя занималась группой штампов и в редакции не появлялась. Несколько раз Ефим порывался пойти к ней вечером в общежитие. Дойдет до барака, постоит, постоит и на попятную. Однажды все же расхрабрился, постучал в комнату.

– Вам Надю?
– спросила ее соседка.
– Она уехала в институт, экзамены сдает, что ли... Хотите - обождите. Может, скоро вернется.

Вот так новость! Он и не подозревал, что она учится в институте. В таких условиях - работать и учиться? Молодец!.. Неожиданно ему открылась еще одна черта ее характера - целеустремленность. Кое-как одетая и обутая, не всегда сытая, живет в бараке, работает по многу часов в день, да еще занимается в высшем учебном заведении. Подвиг, по-другому не назовешь! Ефиму, скрепя сердце, пришлось самому себе признаться: он на такое не способен. До войны не успел получить высшее образование, после третьего курса института попал на фронт. После демобилизации не стал доучиваться. О какой учебе могла идти речь у вымотанного, искалеченного фронтом солдата? Для работы силенок едва-едва хватало. А Надя?
– прижал он себя к стенке. Скажешь, не была на фронте? Верно, а прикинь-ка, хрупкая с виду девушка вон сколько хватила нужды да беды - иной мужчина спасует! Так что, подними руки и признайся: здесь Надя понастойчивее тебя, пособраннее. Признайся и подумай хорошенько!

Ефим подумал. Подумал о другом. Если они поженятся, у Нади прибавится забот и хлопот. Пожалуй, на учебу ни сил, ни времени не останется... Вот те на! Вместо полной пригоршни счастья он преподнесет ей новые огорчения! Интересный оборот!.. «Может, пока не поздно, опомниться и уйти?» - вспомнились строки его последнего стихотворения. Да-да, вот именно: опомниться и уйти, нашептывал разум, тем более, что уходить довольно просто оттуда, куда еще не пришел.

А если бы она вышла замуж за того офицера? Пришлось бы ей расстаться и с Москвой, и с институтом? Конечно, без сомнения! Ефим с удовольствием ухватился за спасительную мысль. И потом, если уж она захочет продолжать учебу, он ей мешать не станет, наоборот... Этим Ефим окончательно уговорил себя и даже воспрянул духом. Погулял немножко и опять направился к Надиному жилью. Сердце билось веселей, хотя где-то на донышке щемила горечь... И в мозгу постукивало сомнение.

В Надиной комнате встретила его та же девушка.

– Вы ее подождите, она теперь скоро должна придти. И покараульте здесь, а то мне надо кой-куда съездить.
– Она подала ему журнал «Работница».
– Хотите почитать?

Минут через пятнадцать открылась дверь, появилась Надя. Взгляд ее выразил недоумение с оттенком неудовольствия. Ефим это сразу заметил, встал, пошел ей навстречу.

– Здравствуйте, Надюша, не ждали?
– спросил тихо, виновато.