Эхо забытых стен

Прежде чем сделать последний шаг в спасительную тьму леса, Алексей обернулся. Сквозь пелену дождя тускло мерцали несколько огоньков в окнах Острога. Там, в тепле и относительном спокойствии, спали люди, не подозревающие ни о грозящей им всем катастрофе, ни о том, что среди них жил тот, кто знал их будущее, ни о ночных гостях, ищущих его. Горькое чувство одиночества снова сдавило грудь. Он был чужим здесь, носителем знания, которое никому не мог доверить, обреченный на вечное бегство или борьбу.

Он отвернулся. Жалость к себе – непозволительная роскошь.

Сделав глубокий вдох, он шагнул под сень деревьев. Мгновенно его окутал мрак, еще более плотный, чем снаружи. Шум дождя здесь был иным – он глухо барабанил по густым кронам елей и сосен, а на землю падали лишь крупные, тяжелые капли. Под ногами была упругая, пружинящая хвоя, скрывавшая кочки и корни.

Первые несколько сотен метров он двигался почти на ощупь, полагаясь больше на память о знакомых тропах и звериных лазах, чем на зрение. Он старался не бежать, чтобы не нашуметь и не выдохнуться слишком быстро, но шел быстрым, размеренным шагом, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Его цель была – как можно скорее оторваться от деревни на значительное расстояние, чтобы к рассвету, когда его отсутствие обнаружат, он был уже далеко.

Он выбрал направление на северо-восток, углубляясь в лес, туда, где, по его расчетам, местность становилась более холмистой и пересеченной, что давало бы ему больше шансов запутать следы и скрыться от возможной погони. Лошадям там будет труднее пройти.

Дождь постепенно начал стихать, переходя в мелкую, назойливую изморось. Небо на востоке едва заметно начало светлеть, предвещая близкий рассвет, хотя до него было еще часа два-три. Алексею нужно было спешить.

Он пересек небольшой, но бурный из-за дождей ручей, бродя по ледяной воде почти по колено. Это должно было сбить со следа собак, если они у преследователей были. Одежда на нем уже не высыхала, холод пробирал до костей, но адреналин и напряжение не давали ему замерзнуть. Он думал о своих преследователях. Кто они? Просто наемники? Или члены какой-то тайной королевской службы, специализирующейся на поиске Аккерманов? Насколько они опытны?

Его Аккерманские способности давали ему преимущество в физической силе и выносливости, но он не был непобедим. Он был один, а их, как минимум, четверо, и они вооружены. Прямое столкновение было бы самоубийством. Только хитрость, знание леса и его уникальные инстинкты могли его спасти.

Примерно через час напряженного пути, когда он почувствовал, что достаточно удалился от деревни, он позволил себе короткую передышку. Нашел густую ель с низко опущенными лапами, которые создавали подобие укрытия от все еще моросящего дождя. Присел на корточки, прислонившись спиной к стволу. Дыхание было тяжелым, но ровным. Он достал из мешка флягу с водой – обычная вода, которую он всегда носил с собой, – сделал несколько глотков. Есть пока не хотелось.

Главное сейчас – не оставлять четких следов. Он старался идти по камням, поваленным деревьям, по участкам с густой травой или мхом, которые меньше деформировались под ногами. Он пересекал ручьи и небольшие болотца, петлял, менял направление, чтобы сбить с толку любого, кто пойдет за ним. Это была изматывающая игра в кошки-мышки, где ставкой была его жизнь.

Вспомнились лица Эрена, Микасы, Армина. Их решимость, их борьба. Он здесь, в этом мире, уже шестнадцать лет. Они там, на юге, еще дети, их жизнь вот-вот будет сломана. А он, зная это, вынужден спасать свою шкуру от каких-то безликих ищеек. Эта мысль добавляла горечи и злости. Злости на себя за бессилие что-то изменить глобально, злости на тех, кто заставил его бежать.

Но он гнал эти мысли. Сейчас главное – выжить. Если он выживет, у него еще будет шанс. Шанс добраться до них. Шанс предупредить. Шанс использовать свои знания. Пусть даже этот шанс был призрачным.

Небо на востоке посветлело еще немного. Скоро рассвет. Алексей поднялся. Ноги гудели от усталости, мокрая одежда неприятно липла к телу. Но он должен был продолжать. Преследователи, вероятно, уже обнаружили его исчезновение или обнаружат с минуты на минуту.

Он снова двинулся вглубь леса, теперь уже более внимательно выбирая путь, стараясь не оставлять зацепок. Его чувства были обострены до предела. Каждый треск ветки, каждый шорох казался ему шагами погони. Но пока позади была только тишина леса, нарушаемая лишь пением первых проснувшихся птиц да шелестом утреннего ветерка в кронах деревьев.

Лес был его единственным союзником и его единственным убежищем. И он должен был довериться ему полностью. Потому что за его пределами ждали те, кто хотел лишить его не только свободы, но и самой жизни. А жизнь Алексея Аккермана, как он теперь понимал, была не только его личным делом. Она была связана с судьбой этого обреченного мира невидимыми нитями его знаний.

Чернила ночи еще не выцвели полностью, когда Алексей углубился в самые недра Медвежьего Угла. Лес принял его, как старого, хмурого друга, скрыв своей многовековой тенью. Морось превратилась в мелкий, противный дождь, который висел в воздухе густой пеленой, делая дальние предметы размытыми и искаженными. Свет изливался из-за горизонта не полосой рассвета, а скорее постепенным растворением тьмы, превращением ее в однотонную, бесцветную серость, одинаковую и на небе, и на земле, и в самой душе.

Под ногами был влажный ковер из опавшей хвои, еловых шишек, перегнивших веток. Земля здесь была упругой, болотистой местами, дышащей сыростью и холодным прелью. Воздух пах так, как может пахнуть только старый, дикий лес: влажной землей, мхом, горьковатой смолой, едва уловимыми запахами зверей, их следов, их невидимого присутствия. Алексей вдыхал этот запах полной грудью, чувствуя, как обостряются его чувства, как каждый нерв напряжен в ожидании.

Он двигался не по тропам – троп здесь, в этой глуши, практически не было, только звериные лазы да редкие, почти невидимые пути охотников. Он шел по наименее проходимым для других участкам, по гребням пологих холмов, чтобы видеть местность хотя бы на несколько десятков метров вперед, по вязким низинам, через которые, как он знал, шли мелкие, поросшие осокой и мхом ручейки.

Эвазионные маневры стали автоматическими, слившись в единый инстинктивный поток действий. Он ступал на камни, там, где это было возможно, перепрыгивал через поваленные, покрытые мхом стволы деревьев, старался наступать на плотную растительность – папоротники, черничник, мох – которая не так сильно деформировалась под весом. Там, где приходилось идти по голой земле или хвое, он ступал легким шагом, перекатом с пятки на носок, стараясь не оставлять глубоких, четких отпечатков. Время от времени он делал несколько шагов назад по собственным следам, а затем резко сворачивал в сторону, используя для прикрытия густые заросли кустарника или куртины молодых елочек. Дед учил его этому: «Запутай зверя, внучек. Заставь его сомневаться. В природе только хитрые и внимательные выживают». Теперь эти уроки применялись не против лесных обитателей, а против самых опасных хищников – людей.

Каждые несколько сотен метров, или по ощущениям, когда окружающий шум дождя или ветра давал такую возможность, Алексей останавливался, замирая посреди деревьев. Он закрывал глаза на несколько секунд, не для отдыха, а для того, чтобы полностью сосредоточить свое Аккерманское обостренное восприятие на звуках окружающего мира, отфильтровывая естественные шумы. Прислушивался к малейшему подозрительному звуку – шороху там, где не должен быть ветер, приглушенному скрипу кожи, фырканью животного, не похожего на местных обитателей. Затем он медленно поворачивал голову, осматривая окружающее пространство. Его глаза впитывали малейшие изменения в привычной картине – примятую ветку, нехарактерное движение, след, который мог оставить не лесной обитатель.

Пока ничего. Лес молчал, дыша лишь своей обычной жизнью. Но эта тишина не успокаивала, а скорее напрягала. Зная своих потенциальных преследователей, пусть лишь по их описанию, Алексей понимал – они профессионалы. Если это те самые «ищейки», о которых говорил дед, то они терпеливы, умны и чрезвычайно опасны. Они не будут трубить на каждом шагу. Они будут двигаться тихо, методично прочесывая местность.

Одежда, промокшая насквозь, тяжело висела на теле. Холод пробирал до костей, особенно когда он проходил через участки с густой влагой, вроде низин или бродов. Мускулы, напряженные от долгого быстрого шага и необходимости постоянно сохранять равновесие на скользкой, неровной поверхности, начали ныть. В голове за пульсировал слабый, назойливый стук – признак начинающейся усталости. Но останавливаться было нельзя.