Эхо забытых стен

Он вспомнил карту, вернее, то ее представление, которое сохранила его память из другого мира – стилизованное изображение острова Парадиз с тремя кольцами стен. Северная часть стены Мария, где находился Острог, представляла собой vast expanse – обширное пространство. До ближайших относительно крупных населенных пунктов, городов побольше, где могли быть полноценные отряды Гарнизона, где можно было попытаться хоть как-то получить информацию или найти убежище (хотя убежище от королевских ищеек найти было бы невозможно), были сотни километров пути по дикой или полудикой местности. Это дни, а то и недели пути, в зависимости от того, как быстро и безопасно он сможет двигаться. А за ним, возможно, уже идут те, кто хочет его остановить навсегда.

Чувство одиночества давило. Он один против всей системы, против всего мира, который жил в блаженном, или ужасающем, неведении. Его знание было стеной, отделяющей его от этих людей. Его Аккерманская кровь была печатью, обрекающей на одиночество и преследование. И этот мокрый, холодный лес теперь был его единственным домом.

Пройдя еще час или около того, он услышал это. Сначала еле слышно, как часть шума леса. Тонкий, протяжный звук, который в первую секунду можно было принять за крик дикой птицы. Но его тренированный слух Аккермана, его обостренные инстинкты тут же распознали – это был не птичий крик. Это был звук рога. Сигнал. Приглушенный расстоянием, заглушенный лесом и моросью, но это был он. Не сигнал бедствия – те были другими, прерывистыми. Этот был каким-то иным, официальным, тревожным.

В направлении звука – на юг, юго-восток, откуда он ушел – на горизонте, скрытом деревьями, появилось и начало медленно расти бледное пятно, предвестник наступающего дня. Рассвет. Их поиск начался. Они обнаружили, что он исчез. Или, может быть, рог означал что-то другое? Сбор группы? Вызов? Нет, слишком далеко и приглушенно для обращения к кому-то в деревне. Скорее всего, это был сигнал для группы преследования, рассеявшейся в радиусе деревни.

Алексей замер под раскидистой сосной. Он чувствовал, как адреналин снова приливает к конечностям. Время паниковать прошло еще вчера. Сейчас время действовать. Его преимущество было в том, что он ушел ночью и в дождь. Их преимущество – лошади (пусть и непригодные для глубокого леса), количество, возможно, лучшее снаряжение и опыт преследования людей.

Он возобновил движение, теперь еще осторожнее. Влага впиталась в мех его дохи, оставленной в хижине, но мешок за спиной тоже пропитался и казался тяжелее. Ему нужно было не просто уйти – ему нужно было оставить их с носом, убедиться, что они потеряют его след. А это требовало максимальной концентрации и хитрости.

Он вышел к небольшому озеру, окруженному камышами и высокой осокой. Дед когда-то охотился здесь на уток. Озеро было мелким у берегов, дно илистое. Идеальное место, чтобы сбить след. Алексей зашел в воду, побрел вдоль берега, держась за ветки деревьев, растущих прямо над водой. Он прошел так метров сто, стараясь поднимать как можно меньше брызг, затем вышел на берег далеко в стороне от того места, где вошел в воду, и тут же забрался в густой, колючий кустарник можжевельника. Колючки цеплялись за одежду, царапали лицо, но это было хорошее укрытие и очередное препятствие для тех, кто пойдет по его следам.

Его дыхание участилось, не только от усилия, но и от напряжения. Эта постоянная борьба, постоянная необходимость думать на два шага вперед, чувство незримого присутствия тех, кто мог идти за ним, изматывало. Он не был воином в привычном понимании, не сражался на полях битв с титанами, как герои из его прошлой жизни, как те Аккерманы, о которых рассказывал дед. Его борьба пока была более древней, более первобытной – борьбой беглеца за свою жизнь в диком, равнодушном мире.

Несмотря на усталость, его движения оставались точными, а разум ясным. Аккерманская физиология была даром и проклятием одновременно. Она давала ему силы выжить, но из-за нее же его и преследовали. И теперь эти силы, эти обостренные инстинкты, должны были спасти его.

Солнце, все еще скрытое за плотной облачностью и пеленой дождя, постепенно поднималось выше. Лес полностью погрузился в дневной полумрак. Алексей понимал – у него был шанс, пока погода такая, пока грязь и вода скрывают его следы. Но сколько это продлится? И насколько далеко он успеет уйти, прежде чем ищейки выйдут на верный след?

Он продолжал свой путь, сливаясь с серым пейзажем, растворяясь в шуме леса, каждый мускул его тела напряжен, каждое чувство направлено наружу, улавливая малейшие признаки опасности. Впереди был долгий, тяжелый день в одиночестве, день бегства через дикие земли, с незримой тенью преследования за спиной. И каждый шаг, каждый вдох был борьбой. Борьбой за выживание. Борьбой за шанс. Шанс на что-то, чего он еще не понимал до конца, но что интуитивно чувствовал – его знание не должно погибнуть здесь, в этом забытом углу стены Мария. Оно было предназначено для чего-то большего. И ради этого он был готов ползти, если придется, через этот холодный, мокрый ад.

День над Медвежьим Углом растянулся, казалось, в целую вечность. Серое, свинцовое небо так и не прояснилось, продолжая сыпать мелкую, противную морось, словно вселенная неспешно проливала на землю свои холодные, безрадостные слезы. В густых еловых и пихтовых лесах, куда углубился Алексей, свет еле-еле пробивался сквозь плотные кроны, создавая мрачный, сумеречный полумрак даже в полдень. Лес дышал холодом и влагой, запахами прелого мха, мокрых листьев и какой-то глубокой, изначальной дикости.

Его тело гудело от усталости. Часы непрерывного движения, обхода препятствий, подъемов и спусков по пересеченной местности, а главное – постоянное напряжение от ожидания погони, сказывались. Ноги болели, но он гнал эти ощущения прочь, подчиняясь железной воле и инстинктам Аккермана. Боль была второстепенна по сравнению с необходимостью двигаться, уходить, оставлять за спиной пространство и время.

Ему попадались небольшие полянки, поросшие высокой, поникшей травой, влажные, заболоченные участки, где каждый шаг грозил засосать в липкий грунт. Он старался обходить эти ловушки, предпочитая более твердые, каменистые гребни, хоть это и требовало больше усилий. При движении по камням он внимательно смотрел под ноги, выбирая наиболее устойчивые валуны, чтобы не оступиться и не оставить заметного следа. Камни хранили меньше информации, чем мягкая земля или глина.

Ручьи, которые встречались на его пути, он пересекал, идя по самому их руслу, где это было неглубоко, или шагая по выступающим из воды камням. Вода ледяной струей заливала его промокшие сапоги, но он стискивал зубы и шел дальше. Холод помогал сохранить концентрацию, отгоняя сонливость и тяжесть. Он понимал, что вода может быть как его спасением, сбивающим запаховый след для собак, так и потенциальной угрозой – промокшие ноги легче натереть, обморозить, и просто, будучи холодными и сырыми, они быстрее утомляются. Но выбор был очевиден.

Его путь лежал не прямолинейно. Он двигался широкими зигзагами, петлями, специально уводя в сторону от предполагаемого южного направления, чтобы запутать возможных следопытов. Он примечал ориентиры – причудливой формы скалы, старые, сломанные грозой деревья, раздвоенные русла ручьев – чтобы самому не потеряться и запоминать свой маршрут. Даже в самой плотной чаще Аккерманское чувство направления, которое он подметил у деда и почувствовал в себе, не давало ему окончательно заблудиться.

Несколько раз за день он останавливался для очень коротких передышек, не более пяти минут каждая. Просто чтобы перевести дух, проверить снаряжение, осмотреться. В эти минуты абсолютной тишины, когда он замирал среди деревьев, он снова превращался в слух и зрение. И каждый раз напряженно прислушивался. Пока, кроме обычных звуков леса – криков редких птиц, шелеста мокрой листвы под порывами ветра, далекого журчания воды – он ничего не слышал. Но тревога не отступала. Она была как тонкая, холодная нить, постоянно натянутая где-то глубоко внутри.

Ближе к середине дня он подошел к участку леса, который местные называли Волчьими Вратами – из-за узкого прохода между двумя пологими холмами, который служил своеобразными воротами в еще более глухие и дикие районы на севере. Здесь местность резко менялась: деревья становились более редкими, уступая место бурелому и обширным участкам, поросшим высоким папоротником. Вдалеке виднелись поросшие мхом каменные россыпи – остатки древнего обвала. Пройти этим участком быстро было сложно, но, возможно, это также замедлило бы и погоню. Или, наоборот, стало бы ловушкой?