Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале
Шрифт:
Старательно избегая Рюльера во время своего пребывания в Париже, Дашкова, наконец, встретила его на вечере у Сюзанны Неккер. Теперь, когда полемика о его истории дворцовой революции 1762 года утихла, Дашкова приветствовала его дружески и пригласила посетить ее дом. Дидро, Мальзерб и другие уверили ее, что в своем рассказе Рюльер изобразил ее роль правдиво и положительно. Каково было ее удивление, когда много лет спустя она прочитала его текст, возможно, все еще в рукописи! Фактически именно ее ярость по поводу того, что она считала фальсификациями Рюльера и бездумным повторением слухов и ничем не подкрепленных сплетен, стала главным фактором создания ее собственной версии событий в «Записках» [364] .
364
АКВ. Т. 7. С. 653–655. Многие историки не согласны с ее оценкой этого труда: «В мемуарах К.-К. Рюльера, хотя и изобилующих многими неточностями, но свидетельствующих о большой осведомленности автора» (Каменский А. Б. Под сению Екатерины. С. 58).
Дашкова также беседовала с одним из самых приятных для нее людей — Бенджамином Франклином, которого Конгресс в Филадельфии назначил 14 сентября 1778 года полномочным министром при дворе Людовика XVI. Будучи в Париже, она очень хотела встретиться с Этьеном Морисом Фальконе, художником, скульптором и автором конной статуи Петра I в Петербурге — знаменитого
Несмотря на множество парижских забот и дел, Дашкова не забывала об образовании сына. Павел продолжал свои интенсивные занятия: он сосредоточился на итальянском, читал древние греческие и латинские тексты и каждое утро повторял предметы, которыми занимался в Эдинбурге. Один из учеников Даламбера — математика и философа, сотрудничавшего с Дидро в издании «Энциклопедии», почетного члена петербургской Академии наук — обучал его математике и геометрии. В течение многих лет Дашкова нанимала множество учителей, среди них Жана Фредерика Германа, позже — профессора права в Страсбурге. Дети Дашковой занимались со своими учителями, брали уроки танцев у французских балетных танцоров и хореографов Максимилиана и Пьера Гарделя и сопровождали мать в большинстве ее визитов и экскурсий. При одной такой поездке в Сен-Сир, школу для девочек и молодых женщин, основанную мадам де Ментенон в 1686 году, Дашкова радовалась, когда «позже получила разрешение взять сына осмотреть Сен-Сир, куда мужчинам вообще не было доступа» (122/124). В «Записках» она опять проигнорировала дочь, ничего не написав об интересах или мнениях Анастасии и пропустив возможность обсудить образование своей дочери и женщин вообще.
Все еще не получив ни слова из Петербурга касательно назначения сына, Дашкова в марте 1781 года уехала в Швейцарию. По пути она посещала гарнизоны в городах, чтобы Павел мог больше узнать о французских военных укреплениях и дополнить свои впечатления от изучения моделей и планов в Париже. Дашкова посетила Берн, а затем Женеву и Лозанну со смешанными чувствами счастья и печали, поскольку встречала в этих прекрасных романтических местах своих старых друзей. И все же чувство потери не покидало ее, поскольку Вольтер умер двумя годами раньше, а Кэтрин Гамильтон в этот раз не сопровождала ее. В знак дружбы Жан Губер подарил ей свои портреты Вольтера. Перевалив через Альпы, Дашкова вступила в Италию, обязательную для посещения всех элитных путешественников XVIII века и пропущенную ею во время первой поездки.
Она несколько дней изучала Милан, сделав экскурсию на озера Маджоре и Лугано и на острова Борромео. «В восторге от красот природы мы с сожалением покинули эти места, показавшиеся нам земным раем. Мы видели апельсиновые и лимонные рощи, растущие так же свободно, как у нас березы и липы» (126–127/127). Сочиняя свои записки через много лет, Дашкова мало смогла сказать о Парме, Модене и даже Флоренции, но выказала большой интерес к Пизе и ее собору, к работам Андреа дель Сарто и производству изделий из стали. Летние месяцы были жаркими и душными; боясь возможного распространения малярии, Дашкова провела с детьми девять недель на водах в Пизе. Они просыпались каждое утро в восемь и после легкого ленча собирались в самой большой комнате дома и читали. В одиннадцать они закрывали ставни и читали друг другу по очереди при свечах примерно до четырех часов пополудни. Затем они мылись, переодевались, обедали и после еще часа чтения открывали окна и выходили на прогулку. В результате гордая мать заключила, что «чтения с сыном в течение девяти недель принесли ему большую пользу и он успел прочесть все, на что молодому человеку понадобился бы год» (129/129). Все еще обеспокоенная будущим сына и, возможно, узнав о растущем напряжении в отношениях между Екатериной и Павлом, Дашкова написала Александру Куракину, который получил образование вместе с Павлом и был его другом. В своих письмах она просила аудиенции у Павла, выражая надежду, что великий князь встретится со своим крестником и возьмет его под крыло. Дашкова раскрыла секретный характер переписки, когда пообещала писать свободно, если Куракин сожжет письма [365] .
365
Письма кн. Е. Р. Дашковой к кн. А. Б. Куракину. С. 462–463.
Во время путешествия по Европе визит в республиканскую Лукку представлял большой интерес для Дашковой, и она детально описала его, возможно, для Никиты Панина [366] . Согласно генеалогии Паниных, семья вела свое происхождение от итальянской фамилии Панини, которая в Средние века эмигрировала в Московию из Лукки. Более того, республиканская форма представительного правления с точно определенными ограничениями суверенности принца была близка сердцам Никиты Панина и Дашковой. Хотя крошечная точка на карте с населением 120 тысяч человек не могла стать подходящей моделью для огромной Российской империи, но Дашкова считала, что некоторые черты ее аристократического правления, например выборы и баланс властей, могли быть использованы. Правящий совет Лукки состоял из наследственного дворянства, хотя граждане могли купить дворянский патент или получить его за службу государству. Две партии, или «конгрегации», состоявшие исключительно из дворян, выбирали членов совета, магистратов и принца, или гонфалоньера, как его называли, на условиях службы от двух месяцев до года. Облеченный законодательной и высшей властью правящий совет принимал декреты голосованием, требовавшим для принятия большинства в три четверти состава. Гонфалоньер и девять его советников, составлявших Верховный магистрат, осуществляли исполнительную власть. Но их права были существенно ограниченны, а влияние гонфалоньера состояло главным образом в представлении в суд и защите обсуждаемых дел. Третьей властью, поддерживавшейся сильной и дисциплинированной полицией, была власть судейская, которая рассматривала все криминальные и гражданские дела. Криминальное правосудие было быстро и безжалостно. Судьи приговаривали всех граждан, носивших оружие, к галерам, но поскольку Лукка своих галер не имела, наказание осуществляли в Генуе. Гордый традицией самоуправления во всех церемониальных процессиях в Лукке верховный судья нес серебряный жезл с республиканским девизом — Libertas (свобода).
366
Дашкова добавила свое описание в качестве примечания к «Запискам», но Фицлайон поместил его в самом тексте (Dashkova Е. R. The Memoirs of Princess Dashkova / Translated by K. Fitzlyon. P. 167–169).
«Записки» Дашковой полны наблюдений об искусстве и истории с акцентом на сохранении и образовании. Она записывала многие свои замечания, имея в виду их особые применения и надеясь, что когда-нибудь она опять будет играть более активную роль в реорганизации и модернизации России. Дашкова знала об интересе Екатерины к здравоохранению, об основании Медицинской коллегии в 1763 году, о борьбе с заразными болезнями и о проекте строительства больниц в России. Поэтому в Ливорно она осмотрела новый карантинный госпиталь. Его порядок, санитарные
условия и гуманитарные цели так поразили ее, что она попросила предоставить ей описание госпиталя с дополнительными сведениями о здании и его администрации. Это даст ей возможность привлечь внимание и благосклонность Екатерины, «поскольку завоеванные императрицей территории близко соприкасались с землями, где свирепствовали эпидемии» (131/131). Через несколько дней она отправила материалы по госпиталю Николаю Львову — архитектору, поэту и художнику, близкому другу брата Александра. Она попросила показать их императрице, которой она также послала сведения о бухте Террачино. При этом она воспользовалась случаем написать Екатерине, что восемь месяцев назад она послала Потемкину письмо, рекомендовавшее сына, но все еще не получила ответа. Восхваляя его многие достоинства, природную сообразительность и блестящее образование, она настаивала, чтобы императрица внесла ясность по поводу назначения и ранга ее сына.Встревоженная, но надеявшаяся на благоприятный ответ на свое письмо, Дашкова отправилась через Сиену в Рим. Рим XVIII века был независимым папским государством и важнейшим пунктом образовательных путешествий. Своей культурной жизнью, древностями, искусством и архитектурой от Ренессанса до барокко, а также бурными карнавалами и торжественными религиозными церемониями он привлекал художников, ученых и путешественников со всего мира. Дашкова писала, что, в отличие от Парижа, где ее календарь был заполнен приглашениями на бесконечные званые встречи, «в Риме время… провела очень приятно, не выезжая в свет и не отдавая визиты» (133/132). По привычке она вставала рано вместе с детьми и проводила дни в удовольствиях от изучения истории и художественных шедевров Рима и его окрестностей или посещая, например, лошадиные бега, которые находила смешными. В соборе Святого Петра, где она «проводила каждое свободное мгновение», Дашкова встретилась с папой Пием VI и обсудила с ним его проекты восстановления Аппиевой дороги и создания музея Ватикана. Возвращаясь домой к вечеру и наскоро пообедав, она была готова принимать своих новых друзей и знакомых. Среди них был кардинал Франсуа Жоаким де Пьер де Берни, французский посол в Риме, член Французской академии и поэт, прозванный «Цветочницей» за свои маленькие поэмы — «поэтические букеты». Дашковой он нравился за мягкость, манеры и остроумие, и она льстила ему, цитируя его же эпистолы. Она также встречалась с братьями Хаккерт, семьей художников и граверов, один из которых, только что умерший Вильгельм, преподавал рисование в петербургской Академии художеств. Шотландский художник и археолог-любитель Гэвин Гамильтон превратил комнату Дашковой в мастерскую. Один из ранних неоклассицистов, он откопал на вилле Адриана в Тиволи огромную статую сидящего Юпитера и предложил ее Екатерине, которая отказалась ее купить. Павел Дашков тем временем проводил время с мольбертом и резцом в руке, изучая станковую живопись, скульптуру и гравюру.
Шотландский архитектор, археолог и антикварий Джеймс Байерс был гидом Дашковой и консультантом по вопросам искусства. Он жил и работал в Риме более тридцати лет, и в конце концов Дашкова приобрела его коллекцию произведений искусств для Екатерины. Он посоветовал посетить подвалы виллы Фарнезе, где хранились многие поврежденные, но тем не менее бесценные скульптуры. Спускаясь в подвал, Дашкова сильно ударила ногу об один из больших камней, который она изобразила в «Записках» почти волшебным — возможно, знак ее эмоционально болезненных отношений с Екатериной. Она узнала от Байерса, что камень этот был на самом деле изумрудной плитой, привезенной в XVI веке из Африки для Козимо Медичи и доставшейся по наследству по линии Фарнезе королю Неаполя. Он планировал распилить камень пополам и сделать два стола. Дашковой пришло в голову, что их можно подарить Екатерине, но, видимо, из-за сложных чувств, испытываемых ею к императрице, Дашкова передумала и в 1807 году подарила столы Александру I.
Следуя главным маршрутом всех туристов, Дашкова отправилась на юг по обновленной дороге в Неаполь. Там она опять оказалась в окружении разнообразной группы художников, эмигрантов и интеллектуалов, которые встречались в доме Уильяма Гамильтона, британского посланника в Неаполе и антиквария. Его первая жена Кэтрин была профессиональной пианисткой, и их дом в Неаполе превратился в центр культуры; второй женой была знаменитая Эмма, любовница лорда Нельсона. Андрей Разумовский, сын Кирилла Разумовского, с которым Дашкова собирала войска в 1762 году, тоже оказался с визитом в Неаполе. Назначенный затем послом в Австрию, он не вернулся в Россию, оставшись в Вене, где собрал большую картинную галерею и организовывал концерты ведущих музыкантов своего времени. Бетховен посвятил ему «Квартеты Разумовского». Среди других знаменитостей были аббат Фернандо Галиани, итальянский дипломат, писатель и политэконом, и Энн Сеймур Деймер, английская скульпторша, создавшая такие работы, как статуя Георга III, бюст Нельсона и статуя Темзы на мосту Хенли. Она путешествовала вместе со своей теткой и явно предпочитала женщин своему беспутному мужу-пьянице, застрелившемуся в 1775 году Дашкова познакомилась с ней в Риме и часто после утра и полдня, проведенных на экскурсиях и в покупках мраморов, картин, гравюр и других предметов искусства, заканчивала день в мастерской Деймер. Это была святая святых, доступная только самым близким друзьям. Там художница боролась с куском мрамора, стараясь придать ему желаемую форму, так же как Дашкова боролась с историей своей жизни. Дашкова думала о своей подруге, что «глубокие познания она соединяла с умом, талантом и скромностью» (133/132). В Казерте, в великолепном дворце, расположенном в 20 милях от Неаполя, Дашкову принимали неаполитанский король Фердинанд IV и его жена Мария Каролина Австрийская, сестра Марии Антуанетты, прославившаяся своими восемнадцатью беременностями. Они обсуждали сокровища, найденные в Помпеях и Геркулануме, и целесообразность создания там музея повседневной жизни древних.
Пока Дашкова накоротке общалась с королевской фамилией, посещала музеи и забиралась на вершину Везувия, в Петербурге происходили изменения, которые вознесут ее вскоре на вершину политической карьеры, чтобы затем опять уронить в глубины отчуждения и отчаяния. В 1780 году, несмотря на попытки партии Панина поддержать тесные связи с Пруссией, альянс между Петербургом и Берлином рухнул, во многом благодаря вдохновляемому Потемкиным «греческому проекту», нуждавшемуся в помощи Австрии. Русско-австрийский договор 1781 года представлял собой серьезный отход от «северной системы» Панина, которую поддерживал великий князь Павел. Панин постепенно терял власть и влияние в пользу Потемкина, но Екатерина не торопилась принимать решающие меры против группы Панина, пока Павел и его вторая жена Мария Федоровна были за границей. В сентябре 1781 года Екатерина сместила Панина с его поста в Коллегии иностранных дел и заставила уйти в отставку. В следующем месяце Павел уехал в Италию, окруженный екатерининскими шпионами, которые сообщали ей о каждом его шаге и перехватывали корреспонденцию между Павлом и членами группы Панина [367] . После нескольких лет молчания Дашкова наконец получила долгожданное письмо от Екатерины и прочла его со смешанными чувствами. Тон письма, датированного 22 декабря 1781 года, был совсем другим: доброта и благожелательность сменили прошлую холодность. Императрица лично благодарила Дашкову за ее описание госпиталя в Ливорно и успокоила насчет будущего сына: «Я велела зачислить своего крестника в гвардию, оставив выбор полка на Ваше собственное усмотрение. Уверяя Вас, что мои чувства к Вам остаются неизменными… [и] проникнуты дружбой» [368] . Все еще обеспокоенная недавними сплетнями о предназначении сына в любовники Екатерины, Дашкова ответила, что для сына предпочтительной является военная карьера, а не придворная должность.
367
Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 350.
368
Справочный том к запискам E. P. Дашковой. С. 121.