Экономика в одном уроке

Одно из таких средств заключается в ограничении членства в профсоюзе на другой основе, нежели проверенной компетенции или квалификации. Это ограничение может применяться в различных формах: во взимании с новых членов чрезмерных вступительных взносов; в произвольном определении квалификации для членства; в дискриминации, открытой или скрытой, по исповедуемой религии или полу; в задании некоего абсолютного предела числа членов профсоюза, а также или вытеснении с рынка не только продукции «непрофсоюзного» труда, но и даже продукции подразделений профсоюза из других городов или штатов.

Наиболее очевидный случай, когда запугивание и сила применяются для введения или поддержания заработной платы членов определённого профсоюза выше реальной рыночной стоимости их услуг — забастовка. Мирная забастовка допустима. Она является законным средством борьбы рабочего класса, хотя и таким, которое необходимо использовать лишь изредка и только в качестве крайней меры. Если все рабочие отказываются трудиться, это может отрезвить упрямого работодателя, который не сможет заменить их новыми работниками: вряд ли они, имея такую же квалификацию, согласились бы работать за ту заработную плату, против которой бастуют другие рабочие.

Но если рабочие применяют запугивание, чтобы усилить свои требования, а также проводят массовые пикетирования, чтобы никто из «старых» рабочих не мог продолжать трудиться и чтобы работодатель не мог принять на работу «новых» рабочих — их действия становятся подозрительными. Пикеты обычно используются не против работодателя, а против других рабочих. Последние желают получить работу, на которую не ходят «старые» рабочие, и заработную плату, от которой «старые» рабочие теперь отказываются. Если же «старые» рабочие добились силой, чтобы «новые» рабочие не заняли их рабочие места, они тем самым не дали «новым» рабочим выбрать открывшуюся перед ними альтернативу и заставили их выбрать что-то другое. Забастовщики, таким образом, настаивают на привилегированной позиции и используют силу для сохранения своего привилегированного положения.

Так что ненависть забастовщиков к штрейкбрехерам, не принимающим участие в забастовке и продолжающим работать, в большинстве случаев не является оправданной. Если штрейкбрехеры состоят из тех, кто в действительности работать не может, или тех, кому временно платят больше денег, чтобы запугать «старых» рабочих и добиться того, чтобы они вернулись работать по старым ставкам — в таком случае ненависть закономерна. Но если эти люди — обычные мужчины и женщины, ищущие постоянную работу и желающие работать по старым ставкам, то в этом случае забастовщики желают вытеснить их на худшую работу, с тем, чтобы обеспечить себе лучшую работу. Профсоюзы поддерживают привилегированное положение «старых» рабочих только за счёт постоянно существующей угрозы применения силы.

2

Профсоюзное движение породило великое множество «эмоционально-экономических» теорий, не выдерживающих не только проверки на фактах, но даже сравнения с окружающей действительностью. Одна из них состоит в том, что «труд в целом оплачивается по слишком низкой ставке». Это разновидность предубеждения о том, что на свободном рынке цены «в целом» хронически слишком низки. Другая странная, но упорно отстаиваемая теория заключается в том, что интересы рабочих всей страны (или всех стран) в целом одинаковы и что повышение заработной платы для членов одного профсоюза каким-то неясным способом помогает всем остальным рабочим. В этом утверждении нет и намёка на истинность; более того, истина заключается в том, что как только отдельный профсоюз методом принуждения добивается повышения заработной платы для своих членов выше её действительного рыночного уровня, это немедленно ударяет по интересам всех остальных рабочих и членов других профсоюзов.

Для того чтобы представить более чётко, как это происходит, вообразим себе сообщество, в котором факты максимально упрощены арифметически. Предположим, что оно состоит из полдюжины групп рабочих и что эти группы изначально были равны друг другу по совокупной заработной плате каждой группы и рыночной ценности их продукции.

Допустим, что это следующие шесть групп: 1) фермеры; 2) рабочие розничных магазинов; 3) работники магазинов одежды; 4) шахтёры; 5) строители; 6) служащие железной дороги. Уровни заработной платы в этих группах вряд ли будут одинаковыми. Однако, каковы бы они ни были, присвоим каждой группе изначальный индекс, равный 100, в качестве базового. Теперь предположим, что каждая группа создаёт общенациональный профсоюз и способна силой добиваться выполнения своих требований не только пропорционально своей экономической производительности, но и своей политической власти и стратегическому положению. Допустим, исходя из этого, что фермеры не смогли добиться повышения своей заработной платы, зато рабочие розничных магазинов добиваются её повышения на 10%; магазинов одежды — на 20%; шахтёры — на 30%; строители — на 40%; и наконец, служащие железной дороги — на 50%.

Если условия не меняются, это будет означать, что произошёл рост заработной платы в среднем на 25%. Теперь предположим, опять же для арифметического упрощения, что цена на продукт, производимый каждой группой, вырастает в процентах на столько же, на сколько в той группе выросла заработная плата (в жизни этого не произошло бы — в том числе и потому, что затраты на труд не представляют собой все затраты, но в данном случае это не важно). Итак, стоимость средств к существованию становится в среднем на 25% выше.

Теперь фермеры, хоть их заработная плата в денежном выражении и не сокращалась, смогут купить на неё значительно меньше. Рабочие розничных магазинов, хотя их заработная плата повысилась на 10%, станут беднее в сравнении с тем периодом, когда цены не росли. Рабочие магазинов одежды, добившиеся роста заработной платы на 20%, окажутся в небольшом проигрыше по сравнению со своим прежним положением. Шахтёры с ростом заработной платы на 30% будут иметь лишь слегка увеличившуюся покупательную способность. Строители и железнодорожники будут в выигрыше, но реально он окажется меньше, чем ожидалось.

Наши подсчёты основываются на предположении, что рост заработной платы не вызвал безработицу. Это может быть, но только в случае, если рост заработной платы сопровождался соответствующим ростом объёма бумажных денег в стране, для чего требуется рост банковского кредита. Безработица возникнет там, где заработная плата выросла сильнее всего — но не потому, что рабочие стали больше получать, а потому, что железные дороги не смогли столько платить. Так что группы с максимальным ростом заработной платы, при учёте имеющейся в них средней величины безработных, могут стать беднее, чем раньше.

Исправить подобную ситуацию, обеспечивая выплату пособия по безработице, невозможно, так как пособия в основном прямо или косвенно выплачиваются из заработных плат работающих. Поэтому, как только мы начнём платить их, мы начнём сокращать заработную плату. Более того, «полноценные» выплаты пособий, как мы уже видели, ещё увеличивают безработицу. Они стимулируют некоторых людей вообще не искать работу — а тех, кто работает, полагать, что фактически их просят работать не за предлагаемую заработную плату, а лишь за разницу между заработной платой и выплачиваемым пособием.

Сторонники спасения путём тред-юнионизма иногда пытаются дать другой ответ по проблеме, которую я только что описал. Возможно, это и верно, признают они, что члены профсоюзов получают деньги за счёт рабочих, не входящих в профсоюзы, но решение очевидно: пусть все вступают в профсоюз. Предположим, что так и случилось, что все рабочие добились повышения своей денежной заработной платы на одинаковый процент. В долгосрочной перспективе никто не станет богаче. Производится ровно столько же товаров и услуг, сколько их производилось бы и в случае, если бы заработная плата вообще не повышалась.