Ельцын в Аду

– Сталин в совершенстве владел русским?
– тут же задал вопрос Ницше.

– «Да. Он хорошо выступал, много читал, очень много, чутье имел художественное. Сталин все писал сам. Аппарат никогда ему не писал. Это ленинская традиция. Зиновьев сам писал, Каменев – сам. О Троцком и говорить нечего»

– А Вы сами?

– «Он через все это прошел, и его учить в этом отношении не приходится, - Молотов заявил о себе в третьем лице.
– ... Мне иногда снилось, что завтра мне делать доклад, а я не готов. Тогда все сами писали».

– А Берия – свою якобы книгу о первых революционерах Закавказья?
– поймал «каменную жопу» на лжи – не в первый уже раз – Борис Николаевич.

... В 1934 году, идя навстречу пожеланиям Сталина, которому нужно было поднять свой авторитет в партии и доказать, что он стоял у истоков ее основания, Берия поручил подготовить такое исследование главному помощнику ректора Тифлисского университета Малакию Торошелидзе. Тот передоверил эту важную задачу историку Эрнесту Бедия, который начал со сбора воспоминаний участников революционных событий. Дело весьма непростое, если учесть, что рассказы очевидцев должны были стать основным источником для создавания книги, поскольку других материалов: картотек, протоколов, стенограмм – не сохранилось в силу конспиративных условий, в которых протекала деятельность большевиков. В помощь Бедии отрядили несколько расторопных аспирантов. Они находили покладистых (и нуждающихся) кавказских стариков - «свидетелей» и «участников» революционной борьбы. А сам Бедия вручал каждому пакет с деньгами, 200-300 рублей, с лестным присловием: дескать, товарищ Сталин все помнит, вот просил вам передать...

Скоро сладкоречивые воспоминания наполнили все папки на столе Торошелидзе. Коба в них представал великим вождем трудящихся уже в начале века, большевиком от рождения, а ленинцем - задолго до знакомства с трудами Ленина и личной встречи с ним.

Внимание Вождя к создаваемой в Тифлисе книге не отвлекло даже убийство Кирова. Погруженный в важнейшие партийные и государственные дела, Сталин не забывал о поручении, данном Берии. Последний, чувствуя нетерпение Хозяина, торопил группу. Наконец, в начале января 1935 года Торошелидзе повез рукопись – 250 страниц – в Москву.

Сталин оставил ее у себя. Через несколько дней он вызвал Торошелидзе и вернул текст со своими пометками. Там, где упоминалось его имя, Хозяин усилил эпитеты: «с блестящей речью», «исключительная принципиальность», «беспощадно боролся» и тому подобное. Много пометок в духе: «по инициативе товарища Сталина», «товарищ Сталин развертывает борьбу»...

В угоду Генсеку автор одного из «воспоминаний» обвинил Авеля Енукидзе в искажении исторических фактов и преувеличении собственной роли в революционном движении. Кобе этого показалось мало, и он перед словом «преувеличил» вписал: «чрезмерно»...

В конце беседы Сам поднялся из-за стола и, будто только что вспомнив, спросил:

– «Слушай, а как быть с авторством? Знаешь что, пусть автором будет Лаврентий Берия. Он молодой, растущий... Ты, Малакия, не обидишься?»

Вождь отечески потрепал Торошелидзе по плечу. Так Лаврентий Павлович стал еще и писателем-историком...

Содержание «своей книги» Берия бодро изложил на собрании актива Тбилисской парторганизации 21 июля 1935 года. Чтение длилось пять часов. Докладчику приходилось то и дело останавливаться и вместе со всеми участвовать в овациях в честь Великого Вождя. Актив поручил тбилисскому комитету начать глубокое изучение доклада товарища Берии во всех парторганизациях, кружках и учебных заведениях. Текст этого сообщения занял два номера журнала «Заря Востока».

Это было только начало. А потом полетели один за другим газетные и журнальные заголовки. «За большевистское изучение истории парторганизаций Закавказья!», «Учиться круглый год!..» Передовица «Правды» от 10 августа 1935 года: «Вклад в летопись большевизма». Вслед за сим выступили «Ленинградская правда» и другие газеты. Затем увидела свет отдельная брошюра.

Чтобы придать фальсифицированной истории видимость достоверности, нашли рабочих-ветеранов. Тенгиз Жгенти рассказал читателям «Зари Востока» о событиях 1903 года, когда в Кутаисской тюрьме Коба бесстрашно предъявил губернатору петицию. Он всегда первым запевал «Марсельезу», а когда его этапировали в Батуми, вся тюрьма протестовала против отправки любимого атамана, простите, вожака...

Другой «очевидец» поведал о Баиловской тюрьме. Перед отправкой из Баку партии осужденных товарищ Коба так напутствовал их: «Берегите кандалы. Они пригодятся нам для царского правительства!»

В. Бибинейшвили описал рыцарское бесстрашие и подавляющую всех эрудицию товарища Кобы. В Баиловской тюрьме (Баку, 1908) Сталин неустанно дискутировал с эсерами и меньшевиками, «то в качестве докладчика, то в роли оппонента разил политических противников своей неумолимой логикой». Джугашвили сумел организовать там нечто вроде тюремной партийной школы...

– Я действительно не писал сам эту книгу, хотя явился ее идейным инициатором и, выражаясь по-современному, лоббистом, - выступила в свою защиту тут же вернувшаяся в ЗТД душенька Лаврентия Павловича.
– Но я решил куда более важную проблему: что делать с воспоминаниями и выступлениями таких признанных революционеров, как Филипп Махарадзе, Авель Енукидзе, Мамия Орахелашвили? Их свидетельства никак не вязались с содержанием моего сочинения!

По моему указанию была напечатана статья Н. Горделадзе в «Заре Востока» об «ошибках» М. Орахелашвили.

Филипп Махарадзе, один из старейших социал-демократов, 4 января 1936 года выступил с большой покаянной статьей «В порядке самокритики». Автор воспел великие заслуги товарища Сталина, а заодно и мой скромный вклад. Ведь, по словам Махарадзе, именно я «впервые поставил изучение истории большевиков в Закавказье на настоящие большевистские рельсы», осветил «ту исключительную роль, которую играл товарищ Сталин в закавказских организациях», открыл глаза ему, несмышленому Филиппу, на его ошибочные представления в «Очерках революционного движения в Закавказье»: примиренческое отношение к меньшевикам и замалчивание Сталина как руководителя революционного подполья.

Журнал «Пролетарская революция» в статье «Крупнейший вклад в сокровищницу большевизма» перечислил достоинства моей брошюры, не скупясь на самые восторженные эпитеты и восклицательные знаки, вскрыл и изобличил фальсификацию истории в трудах Махарадзе, Енукидзе и Орахелашвили. Однако главная моя заслуга – показ необычайно значительной и разносторонней деятельности товарища Сталина, «который никогда не расходился с Лениным».

Миллионы экземпляров этой брошюры легли на столы миллионов советских граждан! Отныне за мною была закреплена роль историографа. И когда кто-то из читателей обратился в редакцию «Зари Востока» с просьбой разъяснить то место в книжке товарища Берии, где автор повествует о Пражской конференции, я тотчас откликнулся статьей «К вопросу о Пражской конференции». Не мною, правда, написанной, но это ведь не столь важно. Статья была опубликована в «Правде», затем в «Заре Востока» - дважды!

Прошло совсем немного времени, и цитирование моей книги стало политической модой. Эрик Бедия горячо рекомендовал разъяснять и популяризировать такие мои классические работы, как доклад «О мерах по дальнейшему укреплению колхозов Грузии», статей «Новая Конституция и Закавказская федерация» и «Развеять» в прах врагов социализма!»

Сочинение мое получило невиданно широкую рекламу – на собраниях, конференциях, съездах, в периодической печати, в учебных заведениях, музеях. Повсюду устраивались соответствующие выставки. Одна из них открылась повторно в январе 1937 года в Галерее Союза художников под девизом «К истории большевистских организаций Грузии и Закавказья». Другая - в здании филиала Института Маркса – Энгельса – Ленина. И на каждом шагу, на каждом метре экспозиции - Сталин, Сталин, Сталин. И в центре внимания – книга Берии, боевого соратника Вождя.