Ельцын в Аду
Шрифт:
Сатана услышал его и снизошел до объяснения:
– Насколько бесоугоден смех, настолько же богоугодны слезы. Хорошие монахи никогда не смеялись, но часто плакали. Святой Авраамий Сирийский не проводил ни одного дня без слез. Вспомни, что Христос в евангелиях иногда плакал, но никогда не смеялся.
Ну, раз у вас смешливое настроение, - вернулся он к слушателям, - вот вам парочка забавных случаев из моей дьявольской практики. Однажды я подкинул советскому художнику Кроткову идею нарисовать картину «К. Ворошилов вместе с Л. Берией осматривают чайные плантации Аджарии». Он ее осуществил! Сей шедевр экспонировался в Москве, в Третьяковской галерее, на выставке художников Грузии! Народный художник СССР Джапаридзе создал монументальное полотно «Сталин, Молотов, Берия,
Газета «Советская Абхазия» опубликовала песню Киазима Агумаа о родном человеке с «глубоким и бесстрашным разумом». Исполни ее, Киазим!
– «... О Берии поют сады и нивы,
Он защитил от смерти край родной.
Чтоб голос песни, звонкий и счастливый,
Всегда звучал над солнечной страной».
– Авторов на сцену!
– приказал Люцифер.
Соратники по искусству радостно закидали «осчастливленных» художников и поэта невесть откуда взявшимися какашками. Отец лжи продолжил лекцию:
– Другая моя идея – установить на Красной площади мемориал пионеру Павлику Морозову, донесшему на отца-кулака. Но Сталин вспомнил историю о Хаме (тот увидел своего пьяного отца Ноя нагим и рассказал об этом, за что был проклят) – и ограничился установкой памятника во всех парках СССР. Статуй мальчика-отцеубийцы потребовалось великое множество. История кончилась трагифарсом: скульптора Викторию Соломонович, которая на них специализировалась, подвел каркас, и один из гипсовых Морозовых обрушился на женщину и убил ее гипсовым горном! Ха-ха-ха!
Души изобразили собой иллюстрацию к строчке известной песни: «Веселится и ликует весь народ...»
– Ну, посмеялись – и хватит!
– предупредил рогатый лектор.
– Теперь о серьезном – о моей роли в мировом искусстве.
Технические способности мои беспредельны. Я ведаю все искусства, ремесла и мастерства, но, разумеется, не размениваюсь на пустяки, а предпринимаю только работы, достойные моей ловкости и силы. В Западной Европе, где искони люди живут в каменных зданиях, мне придумали страсть к архитектуре и строительству. Великое множество мостов, башен, стен, акведуков и тому подобных построек приписываются мне – гениальному зодчему и инженеру. Это я сложил знаменитую стену между Англией и Шотландией, воздвигнутую на самом деле по повелению римского императора Адриана. Я же перекинул мост через Дунай в Регенсбурге, через Рону в Авиньоне и другие, так называемые «чертовы мосты». В варварские и бедные Средние века громадные римские постройки, включая и великие военные дороги, казались превосходящими силы человеческие и, кроме дьявольского художества, народ не находил, кому их приписать. На Руси и в других славянских землях старинные оборонительные рвы длиною в сотни километров слывут «змиевыми валами». С этими «чертовыми стенами» люди соединяют такое предание: после долгих споров Бог и Сатана поделили между собою Вселенную, и вслед за тем я провел границы своего владения.
Страннее всего, что я, по их мнению, употреблял нередко свои архитектурные таланты также на возведение церквей и монастырей. Но, конечно, в этом случае я либо преследовал какие-либо свои тайные цели, либо был побуждаем волею, сильнейшею, нежели моя собственная. Так, мною были сделаны планы и другие рисунки для Кельнского и Ахенского соборов, а последний даже отчасти, если не весь, мною выстроен. В Англии считается постройкою Дьявола аббатство Кроулэнд. Я настолько горжусь своим зодческим талантом, что однажды вызвал анхангела Михаила, старого своего неприятеля, на состязание, кто возведет красивее церковь на горе Сен-Мишель в Нормандии. Архангел, как и следовало ждать, победил, но и я не ударил лицом, то бишь рылом, в грязь.
В результате всех этих людских придумок ни я, ни мои слуги совершенно не боимся находиться внутри христианских храмов!
Епархий, епископ альвернов, во времена короля Гильдеберта нашел однажды свою церковь полною демонов. И сам князь их, то есть я, восседал
на епископском месте в мерзостном виде публичной девки!Почему, кстати, мерзостном?! Ну, показал я народу срамные части — что тут такого? Дело обычное, например, для ельцинской России — не так ли, Борис? Ты ведь не стеснялся принародно и мочиться, и мокрые трусы выжимать?
Монах-летописец Цезарий, со справедливым возмущением к произведенному соблазну, рассказывал, как мои демоны ворвались в одну церковь стадом грязных хрюкающих свиней. Ельцин, сколько чиновников, соблазненные твоим примером, теперь просто ломятся в святые здания?!
Было и есть много «одержимых бесами» храмов. Не ошибся тот художник, который над порталом Собора Парижской Богоматери поместил статую Дьявола, опирающегося на парапет в удобной позе особы, которая совсем не стеснена тем, что забралась в место, для нее запретное, а, напротив, чувствует себя по-домашнему. Прав был и немецкий писатель Лессинг, по замыслу которого не оконченный им «Фауст» начинался собранием демонов в церкви. Напоминает прощание «новых русских» с застреленным «держателем общака».
В «Золотой легенде» американского поэта Лонгфелло Люцифер, одетый священником, входит в церковь, становится на колени, насмешливо удивляется, что домом божиим слывет такое темное и маленькое помещение, кладет несколько монет в церковную кружку, садится в исповедальню и исповедует князя Генриха, отпуская ему грехи с напутственным проклятием, а потом уходит дальше «по своим делам». В русских сказках черт нисколько не боится селиться в церкви и даже питается отпеваемыми в ней покойниками. Вот ведь придумали, падлы! Стану я жрать такую гадость! Мне души подавай!
Валаамский игумен Дамаскин любил рассказывать, как в молодости своей он видел Дьявола купающимся в водах святого пролива у самых стен скита, в котором юный Иоанн отбывал свое послушание. Это – правда. Однако он забыл добавить, что купался я голым в образе весьма аппетитной девахи. То-то он до старости этот случай запомнил!
Теперь о некоторых чертах внешности, мне приписываемых. Черный цвет ворона сделал его символом демона в католическом искусстве, особенно в архитектурных украшениях средневековых церквей. В его образе часто является бес. По святому Евкру, птица сия обозначает черную душу грешника, а святой Мелитон считает его моим символом. Это так и не так. Помимо сей птицы моими символами выступают и пес, и дракон, и летучая мышь, и змей, и вообще любое животное, которого люди боятся.
Еще одно заблуждение. Черта всегда почти изображают хромым – вследствие падения с неба. Это на самом деле – падение на меня мифа о хромом огненном божестве: скинутый эллинским Зевсом с Олимпа кузнец Гефест, скандинавский хитрован Локи. Русским крестьянам и монахам в Средневековье я частенько являлся под именем Анчутки Беспятого (с отшибленной пятою). Будучи хромым сам, я якобы ищу компаньонов по несчастью и потому обожаю портить ноги людям, мне вверяющимся или, наоборот, покушающимся на мои богатства (какие, кстати?!). Вообще-то я хромаю только, когда сам захочу.
Следует понять, наконец, что облик, в котором я являюсь людям, - всего лишь маскировка. На самом деле я обычно пребываю внутри человека! Средневековые монахи это знали – и постоянно плевали, чтобы выплевать как можно больше Дьявола, которого предполагали внутри себя. В «Откровениях» святой Бригитты говорится, что я сижу в сердце человека, как червь в яблоке; в детородных частях, как кормчий на корабле; между губ, как стрелок с натянутым луком. Таким образом, даже и у крещеных тело дает мне много приюта. Засев в нем, я сперва одолеваю его ленью, обжорством, сонливостью, а уже потом бросаюсь в душу. Вероятно, именно поэтому многих бесноватых легко излечивали не только молитвы и заклинания, но и хороший прием слабительного и диета или, напротив, улучшение в пище. Мужикам неплохо помогали клизмы, истеричным бабам – плетка. Впрочем, истинно благочестивые правоверы принимали эти средства как грубые, материальные и недостойные религиозного, а уж тем более святого человека. Аутодафе, виселица — куда лучшие лекарства для «одержимых бесом», хотя Христос лечил их словом...