Эликсир сущности

— Благодарю, — кивнул я. — А что насчет Спиридона Ковшина? Для него сейчас тоже самое время жить полной жизнью, как вы считаете?

— Несомненно, — согласился Удашев. — Спиридон очень талантлив. Несмотря на молодость, он умеет полностью перевоплощаться на сцене. Такое по силам не каждому опытному артисту.

— Вы слышали, что с ним случилось?

— Я знаю, что он пропал прямо перед премьерой, — ответил Удашев. — Больше мне ничего не известно.

— А слухи? Неужели в театре ничего не говорили о его исчезновении?

— Я не интересуюсь слухами, — спокойно ответил Удашев. — Всю свою жизнь я посвящаю сцене.

Это прозвучало с нарочитым пафосом.

Удашев беспокоился. Он хорошо скрывал свое беспокойство, но я его чувствовал. А вот чего я не чувствовал в нем, так это страха или сильной тревоги. Как будто Удашев что-то натворил, но был совершенно уверен, что не сделал ничего серьезного.

Или очень хорошо замел следы.

Тем не менее, я продолжил ему подыгрывать.

— Завидую вам, Алексей Георгиевич, — улыбнулся я. — Работать в театре и быть свободным от слухов — это великое умение. А что насчет газет? Их вы тоже не читаете?

— Не имею такой привычки, — покачал головой Удашев.

— Странно, — усмехнулся я. — Вижу, вы хорошо знакомы с репортером Черницыным. Настолько хорошо, что он даже забыл в вашей гримерной свой галстук, когда уходил отсюда утром.

Вот теперь я попал точно в цель. Удашев даже в лице переменился — несмотря на весь свой актерский талант и отличное умение владеть собой.

Мой дар коротко стукнул в ребра, подтверждая, что я не ошибся. Я довольно улыбнулся, глядя в лицо Удашева.

— Да, я знаком с Черницыным, — медленно подтвердил актер. — Обычное деловое знакомство. Знаете, репутация очень важна для артиста, мы вынуждены дружить с газетчиками. Иногда Черницын пишет в газету обзоры наших спектаклей. Написал пару заметок лично обо мне, и с тех пор считает меня своим другом.

— А вы кем его считаете? — уточнил я.

— Я артист, — повторил Удашев. — И не могу разбрасываться полезными знакомствами.

— Расскажите о его вчерашнем визите, — предложил я.

— Он завалился ко мне после спектакля, уже пьяный, — поморщился Удашев. — Хотел выпить со мной. Я угостил его, и он уснул прямо здесь, на диване. Уехал утром, как вы и сказали.

— Черницын что-нибудь рассказывал вам? Может быть, расспрашивал?

— Он говорил, не умолкая. Но я не вслушивался в его пьяную болтовню. Какая-то ерунда, вот и все.

Я понял, что Удашев твердо решил отпираться до конца. И все же, хотел дать ему шанс. Не ради самого Удашева, а ради Ковшина, который сейчас лежал без сознания в больничной палате.

Я почти не сомневался, что это Удашев подсунул Ковшину неведомое зелье. Если он скажет, что это за зелье, Ковшина можно будет спасти.

Ради такой возможности я решил закрыть глаза на поступок Удашева.

— У вас есть еще вопросы ко мне, господин Тайновидец? — спросил Удашев. — Не хочу показаться невежливым, но через десять минут я должен быть на сцене.

— Это может подождать, — твердо сказал я, не тратя слов на вежливые извинения. — Я прошу вас проводить меня к служебному выходу. А по дороге я расскажу вам очень занимательную историю.

Удашев непонимающе прищурился.

— Я могу вызвать билетера, он вас проводит.

— Нет, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Я настаиваю, чтобы меня проводили именно вы.

Я сказал это ровным тоном, не повышая голоса. Но Удашев подчинился, хоть и не без колебаний.

— Извольте, господин Тайновидец, — ответил он.

Мы вышли в коридор, и Удашев тщательно запер дверь своей гримерной. Сунул ключ в карман и указал в дальний конец длинного коридора:

— Прошу, нам сюда.

— Сейчас я расскажу вам, что случилось с Ковшиным, — сказал я, шагая вслед за Удашевым. — Думаю, что его актерский талант кое-кому не давал покоя. Этот кое-кто очень переживал за свое положение в театре.

— Вы намекаете на меня? — не оборачиваясь, спросил Удашев.

Я видел, как напряжена его шея.

— Не имею привычки намекать, Алексей Георгиевич. Просто рассказываю, как все было. Вы слушаете?

Удашев молча кивнул.

— Все артисты пользуются зельями перевоплощения. Уверен, что Ковшин тоже их использовал. Но кто-то подменил его зелье. Заменил на другое. И знаете, что с ним произошло?

Удашев снова промолчал, но я ждал ответа.

— Что? — наконец, выдавил он.

— Ковшин превратился в чудовище. В зубастого ящера. И никак не мог сбросить с себя этот образ. Это случилось прямо перед началом спектакля. Перед началом премьеры, в которой он должен был играть главную роль. Вместо этого Ковшин спрятался в своей каморке под лестницей. Он был в отчаянии, и не понимал, что с ним происходит. Вы были в его гримерной?

— Нет, — глухо ответил Удашев.

— А я побывал. Там сломанный табурет, а на столике трюмо — глубокие царапины от когтей. Представляете, в каком он был состоянии? Хотите знать, что случилось дальше?

Удашев собрался с силами и повернулся ко мне.

— Что-то совсем страшное? — с кривой ухмылкой спросил он.

Эта ухмылка сразу сделала его лицо уродливым.

— Ковшин побежал домой, — сказал я. — Он бежал темными дворами, пугая прохожих. Чтобы попасть в квартиру, ему пришлось выломать дверь. Это было не трудно — с такими-то когтями! Дома у него был запас зелий. Он запаниковал и стал пить их все подряд. Не знаю, как он откручивал пробки звериными пальцами. Чудо почти случилось — он снова вернул себе человеческий облик. Но потерял сознание. Так мы его и нашли.

Удашев не сводил с меня глаз.

— А почему мы стоим, Алексей Георгиевич? — улыбнулся я. — Вы обещали проводить меня к выходу.

— Идемте, — очнувшись, кивнул Удашев. — Значит, для Спиридона все закончилось хорошо?

— В том-то и дело, что нет. Мы отвезли его в госпиталь. Но в себя Ковшин так и не пришел. Час назад я посылал зов целителю — он сказал, что Ковшину с каждым часом становится все хуже и хуже. Спиридон Ковшин медленно, но верно снова превращается в зверя. В этом госпитале работают лучшие целители, Алексей Георгиевич, можете мне поверить. Но они совершенно беспомощны. А знаете, почему?

От балетной осанки Удашева к этому времени не осталось и следа. Передо мной брел усталый, сгорбленный человек.

— Потому что никто не знает, что за зелье он выпил. А пока неизвестен яд, невозможно найти противоядие. Если, конечно, оно вообще существует. Страшная история, правда?

— Правда, — еле слышно согласился Удашев.

— Знаете, что сейчас самое важное, Алексей Георгиевич? Узнать, где недоброжелатель достал это зелье. Кто его изготовил? Как его обезвредить? Ради этого на многое можно закрыть глаза. Вы меня понимаете, господин Удашев? Возможно, это последний шанс помочь Ковшину. Но и для того, кто его отравил, это последний шанс.