Элирм VII
Шрифт:
— Мне было тяжело… Поначалу я метался по камере словно зверь. Бил, кричал, ломал кости, пытался расшатать гребаный камень Тула и сломать зачарованную дверь. На пике отчаяния я четыре или пять раз размозжил голову о стены. Прикинул, что если убивать себя каждый час, то за месяц с небольшим я смогу окончательно «освободиться». Однако вскоре я отбросил эту затею, ибо самоубийство — удел слабаков. Тогда же я впервые увидел Эанну. Поклялся не сдаваться и не умирать.
В те далекие времена я часто прибегал к «Оцепенению» — аналогу стазиза или глубокого сна. Расовой способности неупокоенных. Потом, спустя пару сотен лет, я обнаружил,
— Такое возможно?
— Как видишь, – усмехнулся игв. — Быть может, отчасти именно это и помогло. Я был занят. Бродил по несуществующим мирам, сражался с несуществующими монстрами, собирал осколки себя. Переживал захватывающие приключения, которых никогда не было. Имел друзей, которых никогда не было. Проживал жизни, которых никогда не было. Иногда мне казалось, будто все, что со мной происходит, реальнее некуда. Что, пребывая в одиночестве, я овладел способностью переносить свой разум в тела других, и где-то там во Вселенной я действительно существовал. Видел то, что другим и не снилось.
Вне всяческих сомнений это была самая тяжелая битва в моей жизни — борьба фантазии с реальностью. Ибо чем больше осколков я возвращал, тем отчетливее становились видны стены моей камеры. И, наверное, именно это оказалось самым трудным. Я не хотел возвращаться. Те миры манили меня. Предлагали бескрайние просторы заместо каменного мешка. Но так было нужно. У меня была цель.
«Да уж…» — подумал я.
Увы, как бы я ни старался, но примерить на себя нечто подобное я просто не мог.
По легенде, в семьсот пятьдесят третьем году до нашей эры потомок троянского героя Энея Ромул основал Рим. Казалось, что это событие произошло невообразимо давно, однако к тому моменту Гундахар уже как минимум сто тридцать шесть лет провел за решеткой.
Рождение Конфуция, правление Александра Македонского, Крестовые походы, промышленная революция, мировые войны — все это время генерал пребывал один в тесном карцере глубоко под землей. Более того, оставался там на протяжении пятисот с лишним лет, что мы болтались в депривационных камерах на орбите Юпитера.
— Я бы не выдержал, — абсолютно отчетливо понял я. — Даже десятой доли от того, что перенес ты.
— Нет, конечно. Ты слишком молод. Не забывай, что ко дню оглашения приговора мне уже перевалило за тысячу. Когда живешь столько, категории восприятия немного иные. И по большому счету ты уже в состоянии смотреть на мир с точки зрения вечности. Это первое. Второе — я был уверен, что Эанна в аду. И если бы это было так, то никакие мои страдания не шли бы ни в какое сравнение с тем, что испытывала она.
Произнеся последнюю фразу, игв улыбнулся, но не радостно, а скорее наоборот — бесконечно тоскливо.
— Если бы я знал, что она в Орлионтане, а ее дух сладко спит, овеваемый успокаивающей лучистой энергией, я бы, конечно, непременно покончил с собой. К тому моменту я уже давно свыкся с мыслью, что мы никогда не сможем быть вместе из-за той жизни, которой живем. Точнее — жили.
Признаться
честно, в ту самую минуту я испытывал непреодолимое желание ему посочувствовать. Но не делал этого, так как понимал, что Гундахар рассказал обо всем не для жалости. Это был колоссальный жизненный урок. Жестокий и беспощадный, который я должен был усвоить, не повторяя.— Но это ты. А что насчет Диедарниса?
— В некоторой степени титану проще, чем мне. Он машина. А машины не подвержены переживаниям времени. Им не бывает скучно. Они не поглядывают на часы, наблюдая за тем, как медленно ползет секундная стрелка. Наверное, отчасти поэтому он испытывает каждого из участников кроме меня. Ибо проверялка не выросла.
— Что ж, с этим не поспоришь, — согласился я, вдруг почувствовав, что генерал прав.
С тех самых пор, как он появился, «давление» мегалодона будто исчезло. Нет, оно по-прежнему было, однако фигура Гундахара излучала вокруг себя настолько непоколебимую внутреннюю уверенность, что своим фоном запросто перебивала все остальное. Все равно что козырной туз, с легкостью кроющий козырного короля.
— Диедарнис сказал, что я зачем-то ему нужен, — вспомнил я.
— На этот счет у меня тоже есть некоторые соображения, но боюсь, что ни одно из них тебе не понравится.
— Поделишься?
— Нет. И советую пока не забивать себе этим голову. Сперва выживи, ну а затем он сам тебе обо всем расскажет. Да, и еще кое-что: если хотя бы одна живая душа узнает о том, что я тебе рассказал…
— То я буду познавать «криолитовое посвящение» до конца своих дней. И после смерти тоже.
— Верно, – усмехнулся игв. — А теперь заканчивай с вопросами и внимательно следи за тем зданием.
Генерал указал в сторону некогда роскошного отеля, весь первый этаж которого занимало огромное казино.
— Кажется, кто-то только что вошел внутрь.
— Кто-то из наших? — уточнил я.
— Похоже на то. Я толком не понял, кто именно, но за ним по пятам следует тройка бандитов.
Проследив за направлением его взгляда, я увидел группу «рейдеров», которые целенаправленно шагали в сторону здания. Преодолели пару сотен метров и, тихонько поднявшись по потрескавшимся ступеням, также скрылись за дверью.
— Пойдем. Глянем, кого это к нам занесло.
Вскинув автомат и стараясь не наступать на разбросанные фишки, я осторожно пересек зал с игровыми автоматами и легонько толкнул одну из створок входа для персонала. Прямо за ней был расположен длинный коридор, больше напоминающий темный тоннель, от центральной части которого тянулся широкий рукав к офису управляющего.
Там, справа и слева от входа, притаились бандиты, явно планирующие нападение, а из-за приоткрытой двери вдруг послышался приглушенный, но в то же время до боли знакомый мне голос:
— Да гребаные ты сосиски… как же меня задрал твой бросок кубика… Ну давай, открывайся скотина…
«Мозес!» — не поверил я. Радостно подмигнул Гундахару и шагнул навстречу «рейдерам», однако игв меня опередил.
Взмахом ладони он за доли секунды сотворил две «печати» над головами ближайших противников — чьи черепушки мгновенно пронзили «Криолитовые шипы» — и шагнул к третьему, что уже оборачивался. Воинственно набычился, готовясь к схватке не на жизнь, а на смерть, как неожиданно тихо охнул, заприметив наставленный в его лицо «магнум».