Элирм VII

Во время одного из дневных привалов он неожиданно обратился ко мне. Я не расслышал, что он говорит, а потому наклонился, едва не касаясь его лица.

— Эо… пожалуйста…

— Что «пожалуйста»?

— Ты говорил, что иногда можно просто спросить… — тихо прошептал он. — И я прошу… сегодня… сейчас… Пожалуйста, спаси меня… Я не хочу умирать… Не хочу оказаться на дне океана…

Я тяжело вздохнул.

Не знаю, бредил он или нет — наверное, да — но в тот самый миг в его глазах застыла искренняя просьба, идущая от самого сердца. Фройлин боялся. Боялся по-настоящему. И к сожалению, я был единственным человеком, кто мог ему как-то помочь.

— Хорошо. Что-нибудь да придумаем.

Я ухаживал за эльфом этот день и весь следующий.

Тащил, укрывал, протирал тело тряпками. Рискнув, подстрелил не пойми откуда взявшуюся чайку. Сварил из нее суп и кормил «напарника» с ложечки, а по вечерам сооружал укрытие и бродил в небольшом радиусе по окрестностям в поиске дров.

Думал, засранец выкарабкается, но нет. К утру третьего дня, когда из его рта пошла черная слизь, я понял: он умирает. По-настоящему и всерьез. А значит, иных вариантов попросту не осталось.

— Ладно, твою мать, ладно… — покачав головой, я с большой неохотой потянулся за рюкзаком. — Раз другого выхода нет, то, пожалуй, придется рискнуть…

* * *

Где-то через час я обратил внимание, что Белар лежит и смотрит на меня прямо в упор. Грустный, немного отрешенный, но в то же время абсолютно здоровый.

— И каково это? — задумчиво спросил он.

— Что каково?

— Ухаживать за злейшим врагом. Кормить, обмывать, тащить на себе. Делать все, лишь бы выжить… — во взгляде эльфа промелькнули нотки брезгливости. — Неужели ты настолько сильно дорожишь своей шкурой, что понятие чести для тебя не стоит?

— Значит, ты не помнишь, как просил меня тебя спасти?

Паладин промолчал. А я, в свою очередь, не стал ему что-либо доказывать.

— Ты не являешься моим злейшим врагом, Фройлин… — склонившись, я достал из рюкзака бутылку с водой и ту самую банку кильки в томатном соусе. И то, и другое я положил рядом с пустым флакончиком от зелья регенерации, стоившим мне целых тридцать очков, а также последней активации «волшебного магазина». — И ты, наверное, не обратил внимания, но эффект от «Связующей нити» закончился два дня назад. А на этом у меня все. Прощай.

Подобрав свои вещи, я взвалил рюкзак на спину и направился прочь. А затем долго, очень долго слышал доносящийся в спину вопрос: «Зачем?!»

Но я не отвечал на него и даже не оборачивался.

* * *

Так я блуждал по безжизненным пустошам еще около суток, прежде чем моя доброта сыграла со мной злую шутку: я понял, что взвалил на себя слишком много. Я надорвался и был истощен.

Голодный, израненный, добровольно лишивший себя очков параметров, я продолжал с упорством маньяка идти вперед. Остановился. Выбросил разгрузку, бронежилет, топор, кучу лишних вещей. Хотел еще выкинуть автомат, но потом вспомнил, что утопил его в той холодной реке.

Избавившись от лишнего веса, стало полегче. Хватило еще километров на десять, после чего я впервые опасно пошатнулся и увидел Диедарниса.

Титан находился прямо передо мной. Более того, куда бы я ни поворачивал голову, он всегда маячил перед глазами. То сидел на бревне. То стоял, опершись спиною о большой камень. То разглядывал свое отражение в грязных лужах.

— Никак не могу решить: герой ли ты или тупой идиот, — в какой-то момент произнёс он. Затем исчез и, появившись в другом месте, продолжил: — Не поделишься, почему ты решил спасти этот мусор?

— Ты сам мне на это намекал. Разве нет?

Мегалодон удивленно вскинул бровь.

— «Спасаться или спасать». «Все обретенное вы заберете с собой». Гарпунщик и окровавленная акула, протягивающая тому трубку мира, как отсылка на нашу с Беларом встречу в рыболовецком магазине. И даже, мать его, мертвый опоссум.

— Мертвый опоссум? — усмехнулся титан.

— В некоторых культурах это не только предзнаменование смерти, но и символ перехода — знак того, что нужно оставить старое позади, чтобы перейти к новому, — пояснил я. — Именно за этим ты решил нас «связать». Чтобы я протянул ему трубку мира.

— А ты проницателен. Научился смотреть правде в глаза, — Диедарнис заинтересованно склонил голову набок. — Но сделал ты это не только потому, что его пожалел. Но еще и потому, что за последнее время ты неплохо усвоил приемы грязной драки. Следовательно, на одной чаше весов было проявление милосердия, а на другой — тонкий расчет. Я прав?

— Все верно, — не стал отпираться я. — Смерть Фройлина бы ничего не решила.

— Однако чудесное спасение может оказать влияние на его мировоззрение касательно «двадцать первых». И в будущем внести семя раздора в ряды Небесного Доминиона.

— Да. Но это не главное. В первую очередь я все-таки его пожалел.

— Я в курсе.

Мегалодон щелкнул пальцами, отчего под ногами разошлись глубокие трещины, словно следы от взрыва. Я споткнулся и с размаху грохнулся о землю.

— Поразительно… — протянул он. — Изголодавшийся, израненный, получивший смертельную дозу облучения, ты продолжаешь думать о будущем. Притом, что совсем скоро твоему телу будет просто неоткуда брать энергию и оно умрет.

— Полагаю, в этом плане мы с тобой в чем-то похожи.

— Не думаю.

Дематериализовавшись, титан возник в луже смолы. Долго шагал рядом со мной рука об руку и, спустя пару километров, снова заговорил:

— Удивительно, сколько всего нового я почерпнул в голове Ады. Скажи, ты знаешь, что такое «число Альфа»?

Я достал из кармашка бутылку воды. Хотел сделать глоток, однако внутри не оказалось ни капли.

— Одна сто тридцать седьмая. «Подпись бога».

— И что это значит?

— Погугли, е-мае…

— Надо же, у тебя еще остались силы шутить, — усмехнулся тот. — А знаешь, сколько было шансов, что все пойдет не так и Вселенная будет обречена на провал в первое же мгновение своего существования?

— Десять в степени десять в степени сто двадцать три… — вспомнил я давно прочитанный факт.

— Это же абсурдное число. Слишком большое.

— И?

— И это косвенно доказывает, что Творец существует. Не боги, оккупировавшие слои реальности, а настоящий Создатель. Тот, кто одарил тебя душой.

— И это должно меня успокоить?

— Несомненно. Это привилегия, которой в отличие от тебя я был лишен. Даже у Гундахара она есть.

— Я скоро умру. Уверен, что хочешь беседовать со мной о метафизике?