Элизабет Тейлор
Шрифт:
В 1967 году Бертон уже вовсю рассказывал репортерам, что им с женой за участие в каждом фильме платят по 1250000 долларов — что ж, смелая прибавка к их обычному миллионному гонорару.
«Мы преодолели звуковой барьер, — заявлял он. — Цены на продукты питания возросли».
«На бриллианты тоже», — заметила Элизабет.
Позднее Ричард объявил, что истратил 192 тысячи долларов на яхту «Кализма», названную так в честь их троих дочерей — Кейт, Лизы и Марии, — добавив при этом, что на внутреннее убранство судна потребовалось еще 240 тысяч долларов.
Главная причина, конечно же, заключалась в Элизабет и ее экстравагантности. За минуту она тратит по тысяче долларов, поведал Ричард журналистам. Затем Бертон заявил, что также выложил один миллион долларов за десятиместный реактивный
«Я купил самолет, чтобы мы могли летать на нем на обед в Ниццу», — пояснил Бертон.
Не привыкшие ни в чем себе отказывать, Бертоны жили на широкую ногу, по-царски, тратя деньги на бесчисленные покупки и увеселения, бахвалясь своим богатством. Бертон во всеуслышание объявил о том, что заплатил 200 тысяч долларов за два места в совете директоров студии «Харлек Телевижп», а Элизабет напомнила ему об их 50 тысячах, вложенных в один парижский бутик. Бертон с жаром вещал о 215 тысячах, заплаченных за норковое манто из сорока двух высоклассных шкурок, которое он сам придумал для жены. Она, в свою очередь, взахлеб рассказывала о приобретенном ею для мужа пейзаже Моне стоимостью 120 тысяч долларов.
«Говорят, что мы с ней вдвоем порождаем большую деловую активность, чем какая-нибудь из небольших африканских стран», — заметил Бертон.
«А почему бы нет? — отреагировала его жена. — Ведь нам так нравится тратить деньги».
Тем не менее, Элизабет пробовала утверждать, будто старается сдерживать свои расходы — «Я трачу всего лишь сто тысяч долларов на платья в год». И тут поспешно добавила: «Разумеется, не считая драгоценностей».
«Элизабет надевает каждый наряд только раз, всего один раз, — рассказывал Эван Ричардс, владелец римского магазина «Тициани», в котором приобреталась большая часть ее гардероба. — Это розовое платье будет выброшено, а ведь здесь, на накидке, меха горностая на пять или шесть тысяч долларов».
Элизабет не понравились четырнадцать небольших перламутровых пуговиц, пришитых на накидку, и она, вызвав дизайнера из Рима в Париж, потребовала, чтобы он сначала все их спорол, затем обтянул розовым бархатом и пришил заново.
«Иногда у меня закрадывается подозрение, что вся наша ручная работа, все наши ухищрения просто бессмысленны. Но Элизабет первая же заметит, если этих мелочей вдруг не окажется, — рассказывает модельер. — Однажды она спросила меня, из натурального ли шелка сделана подкладка на ее платье. Эти маленькие «ухищрения», безусловно, были важны для женщины, которая однажды распорядилась пришить на лиф своего платья триста маленьких бриллиантов, чтобы в свете мощных ламп ей не пришлось сверкать дешевым блеском фальшивых камней».
В другой раз она захватила к своему голливудскому парикмахеру свою собачку и заказала себе парик точь-в-точь такой, как «прическа» у ее любимой собачки.
Элизабет ничего не стоило каждые полгода выкладывать по 960 долларов, чтобы заменить на яхте «Кализма» дорогой уилтоновский ковер, загаженный ее многочисленными собаками.
«Les chiens pissaient partoutb — кричал боцман-француз, нанятый убирать за ее четвероногими любимцами («Собаки мочатся повсюду!»).
Элизабет и ее не приученные к порядку псы и кошки были хорошо известны администрации лучших отелей Европы. В парижском отеле «Plaza Athenee» консьерж как-то раз заметил: «Каждый раз, как она уезжает, приходится убирать из номера ковры, насквозь промоченные собаками».
Собаки и их потомство были для Элизабет чем-то вроде полноправных членов семьи. Однажды в 1968 году они с Ричардом даже взяли в Лондоне напрокат яхту, которую затем поставили на прикол на берегу Темзы, разместив там весь свой зверинец — согласно британским законам, животные должны сначала пройти карантин и лишь затем могут быть допущены в страну.
«Да, милок, нам действительно приходилось выкладывать двадцать одну тысячу шестьсот долларов в месяц, чтобы содержать там собак, — рассказывал Ричард. — А что нам оставалось делать? Элизабет ни за что не желала расставаться со своими любимцами!»
Поскольку экономить не было смысла, Элизабет удовлетворяла свою прихоть,
будь то дюжина ночных сорочек от «Диора» по 250 долларов каждая, или же бутылка «Лафитт-Ротшильд» за 150 долларов. Еда являлась первостепенной страстью, удовлетворить которую могла лишь самая изысканная кухня. В зависимости от настроения, это могло означать доставку.из Лос-Анджелеса в Париж, Лондон или Рим чилийского перца.Репортеры приходили в ужас, отказывались верить, мучительно подбирали превосходные степени в попытке описать бертоновский гедонизм, излишества и причуды, однако Элизабет экстравагантный имидж только радовал, и она при случае стремилась его культивировать. Описывая один из своих домов, она заявила: «Это такое уютное, милое местечко, полное разных дорогих сердцу вещиц, вроде Ренуара. Вы понимаете, о чем я — о том, что создает уют».
Элизабет несказанно гордилась своей художественной коллекцией, включающей такие «дорогие сердцу вещицы», как Пикассо, Утрилло, Дега, Руо, Моне, Писарро, Ренуар, Мари Кассат, Модильяни, Вламинк, Ван Гог, Франс Хальс и Энди Уорхол. Правда, истратив несколько сот тысяч на приобретение этих бесценных образцов мирового искусства, Элизабет сочла излишней роскошью застраховать их.
«Я помню, что страховые взносы резко выросли, — вспоминал учитель ее детей. — И поэтому, вместо того, чтобы платить по страховке, Элизабет попросту устроила склад картин у себя дома в Гштааде. Однажды, когда Бертоны были в Париже, а я с детьми находился в Швейцарии, мы увидели, как к дому подъехали два бронированных грузовика. Меня попросили расписаться за их груз, и я остолбенел: я брал на себя ответственность за целое собрание произведений искусства общей стоимостью полтора миллиона долларов. Дик Хенли велел мне просто сложить весь прибывший груз в гараж».
Переезды с места на место превращались для Бертонов в настоящее событие, требовавшее усилий нескольких десятков помощников. Бертоны пользовались правом привилегированного отъезда во все страны — официальные представители авиакомпаний встречали их по прибытии, минуя таможню препровождали в зал для пассажиров первого класса, а оттуда — в зал для особо важных персон. После бокала шампанского они отправлялись к поджидавшему их лимузину. В отелях консьержки и швейцары вытягивались в струнку, как только туда прибывала прославленная чета в сопровождении своих ста пятидесяти шести чемоданов, четырех отпрысков, гувернантки, трех секретарей мужского пола в куртках, подбитых норкой, парикмахера, няни, четырех собак, черепахи и двух сиамских кошек в ошейниках с бриллиантами. Рекс Харрисон однажды в ужасе наблюдал, как супруги появились в вестибюле отеля «Ланкастер». «И зачем только этим Бертонам надо все выставлять напоказ?»
«Я помню, как однажды они прибыли на Сицилию, на кинофестиваль «Таормина», — рассказывал Фред Хифт, бывший кинокритик. — Они сначала послали двух человек, чтобы те хорошенько осмотрели отель и проверили, все ли там как надо. Известие о том, что Бертоны намерены поселиться в «Принципии», повергло служащих отеля в мелкую дрожь. Горничные круглосуточно мыли и чистили все вокруг, готовясь к их прибытию.
Прибыв в отель, «разведчики» принялись придирчиво осматривать каждую мелочь в восьмикомнатном люксе, зарезервированном для двух актеров-небожителей. Позвав владельца отеля и всех работников в вестибюль, они накинулись на них с криками: «Нам просто противно смотреть на то, как безобразно вы подготовились к этому визиту! Неужели вам не понятно, что в ваш отель едет сама Элизабет Тейлоp, и что она заслуживает только самого наилучшего?»
Живя под стать коронованным особам, Бертоны имели слабое представление о реальной жизни. Лишь немногим их знакомым удавалось пробиться сквозь заградительный кордон телохранителей, адвокатов, секретарей, прислуги, шоферов и пресс-секретарей. Более того, Бертоны не желали знаться даже с киношной братией. Исключение делалось лишь для некоторых валлийцев-собутыльников Ричарда — таких как Стенли Бейкер, Хью Гриффит, Джон Морган и Эмлин Уильямс. Бертоны общались исключительно с сильными мира сего в лице барона и баронессы Ги де Ротшильд, принцессы югославской Елизаветы, князя Ренье и княгини Грейс Монакских.