Элли и арфист

А потом я обнаружил, что березы проникли прямо в мое сознание, в мои мысли, и с того самого момента я больше не думал о Косуле. Ни капли.

Я думал об Элли.

Сначала я подумал о походке Элли. Она напоминает мне молодого жеребенка: иногда нерешительного и норовистого, не знающего, куда поставить ноги, затем внезапно переходящего на рысь или галоп и вскидывающего гриву, как будто его больше ничего не волнует. Неуклюжесть в сочетании с изяществом.

Затем я подумал о лице Элли. О том, как по-разному изо дня в день завиваются ее волосы. О мягкой линии ее носа. О ее губах, их уголки изгибаются то вверх, то вниз, а иногда губы открываются, и наружу выходят слова. Ее голос звучит певуче, мягко и порой приобретает вопросительную интонацию, даже если Элли не задает вопросы. Когда она говорит, все ее лицо оживает: скулы, ямочки на щеках, лоб, линия челюсти, дуги бровей. Ее глаза.

Ее глаза цвета папоротника-орляка в октябре. Иногда Элли смотрит прямо в мои глаза, иногда куда-то вдаль, словно что-то там ищет, а иногда ее глаза закрываются веками. Потом они открываются и снова фокусируются на моем лице, и я вижу, как в них отражаются самые разные вещи.

* * *

В следующий раз, когда я встречаю Томаса, я спрашиваю, что он думает о глазах Элли.

– Почему ты спрашиваешь об этом меня, приятель? – удивляется он.

Я говорю ему, что спрашиваю, потому что хочу знать ответ.

– Ну, в таком случае я бы сказал, что у нее хорошие глаза. Да, хорошие. Никаких вопросов, дружище. Элли Джейкобс – отличный экземпляр на роль новой подруги, точняк. Но ведь она уже замужем, не так ли?

Я подтверждаю, что Элли Джейкобс замужем.

Элли Джейкобс замужем, а я сделан из неправильного теста.

По крайней мере, нас объединяет музыка.

24

Элли

Клайв замолкает и замирает, не успев поднести вилку ко рту.

– Что за концерт?

Я наливаю на курицу еще немного подливы. Я тщательно сформулировала это предложение и настроила свой голос таким образом, чтобы вопрос прозвучал так, как будто я надеюсь на да, в то время как всем сердцем жажду услышать нет.

– Музыка арфы, – объясняю я. Слово «арфа» сейчас влечет за собой риски и наполняет меня не самыми приятными эмоциями, но я делаю все, чтобы оно звучало беззаботно и повседневно. Я тороплюсь выразить мысль до конца, прежде чем Клайв начнет делать саркастические намеки на эксмурских чудаков, которые направо и налево раздают арфы женщинам, с которыми только что познакомились. – Думаю, в основном это будет рождественская музыка. Гимны и прочее.

– Рождество с каждым годом будто начинается все раньше, – замечает он. – Не уверен, что уже готов к рождественским гимнам.

Я молча приступаю к разделке курицы на своей тарелке.

– Гм-м… в Тонтоне, говоришь?

– Да, в одной из церквей. Я возьму с собой и Кристину, она целую вечность нигде не была. – Я небольшими кусочками нарезаю картошку и макаю ее в подливку. – Наверное, будет слащаво и сентиментально, но ей такая музыка по душе. То есть нам обеим она по душе. Я думаю, тебе там тоже понравится, если… – Я замолкаю, продолжая отправлять к небесам немые мольбы. Решение снова использовать Кристину – это гениальный ход. Она с радостью согласилась со мной пойти, но ее присутствие нужно еще и для того, чтобы гарантировать отсутствие Клайва.

Он фыркает.

– Я бы пропустил ход, если ты не возражаешь, детка.

Я с облегчением выдыхаю. Хотя я знаю, что Дэна там не будет, после концерта я планирую поговорить с Родой, и было бы сложно объяснить Клайву, откуда я ее знаю, если я ее только что встретила.

– Нет, не возражаю, – смиренно произношу я. – Хотя бы с Кристиной наболтаюсь вдоволь, – комментарий, который убивает его последние сомнения.

– Как ее рука? – спрашивает он, засовывая в рот кусочек курицы.

Я почти забыла об этой выдумке.

– О, гораздо лучше. – Какое-то время придется держать его подальше от Кристины, на случай, если ему придет в голову осмотреть ее руку. – Думаю, у нее даже шрама не останется, – добавляю я, мысленно хваля себя за прозорливость.

– О, отличные новости. Это же надо было умудриться – разрезать себе руку консервным ножом. Только Кристина на такое способна.

– Да, согласна, это немного странно. – Я на мгновение задумываюсь, затем добавляю: – Это был такой старомодный консервный нож, который требует грубой силы. Она открывала им банку нута, и что-то заставило ее вздрогнуть (насколько я помню, внезапно сработала дымовая сигнализация), вот она и порезалась. Скверная история. По ее словам, вся кухня была в крови.

Клайв морщит нос.

– Это уже лишняя информация.

Он прав. Я только навлекаю на себя дополнительные проблемы. Теперь придется вкратце рассказать Кристине о специфике ее консервного ножа и дымовой сигнализации.

* * *

Ночь сырая, звездная и морозная. Дороги покрыты тонкой белой пленкой. Их пока ничем не посыпали, поэтому я еду с особой осторожностью, пока не оказываюсь на краю деревни Кристины, где дороги немного чище. Подруга выходит мне навстречу, с ног до головы укутанная в палантин и шарфы; на ее ногах модные ботинки. Она выглядит ярко и стильно, и я тотчас начинаю жалеть о том, что не уделила своему наряду должного внимания. Однако моя цель сегодня – не произвести впечатление на окружающих, а лишь встретиться с парой человек, если получится.

Автомобили еле-еле ползут по окраинам Тонтона. Мы опаздываем, и я не сразу нахожу нужную церковь, а потом оказывается, что рядом негде припарковаться. В конце концов я оставляю машину в четырех улицах от церкви, и мы с Кристиной бежим. Запыхавшись, мы вваливаемся в помещение перед самым началом концерта.

Мы проскальзываем на скамью ближе к задней стене. Я бегло озираюсь по сторонам. Вокруг полно пожилых пар, зато нет ни одного маленького мальчика.

Арфа Роды стоит впереди. Свет отражается от струн и окрашивает раму искрами янтарного цвета.

– Вау! – восклицает Кристина. – У тебя тоже такая?

– Да, почти, только поменьше, – хвастаюсь я.

Когда Рода выходит на сцену, зрители ахают. Она выглядит сногсшибательно. Золотистое платье подчеркивает изгиб ее бедер, подол наряда мерцающими слоями ниспадает на пол. Ее волосы, закрученные в одну идеальную спираль, свисают через плечо. Облегающие черные перчатки доходят до локтей. Она любезно улыбается и демонстративно снимает их, пальчик за пальчиком, после чего садится за арфу.

Когда она начинает играть, мы все переносимся в параллельную вселенную. Ноты взывают друг к другу, трепещут и эхом отражаются от сводов старинной церкви. Звучат аранжировки народных мелодий, классических пьес и знакомых всем рождественских гимнов, проникновенность каждой композиции усиливается благодаря волшебству арфы. Мы наслаждаемся каждой из них, от и до, без исключений.

– Боже, я в нее влюбилась! – шепчет мне на ухо Кристина.

– Заткнись и слушай, – шиплю я.

Не успеваем мы и глазом моргнуть, как наступает антракт. Зрители массово перемещаются в заднюю часть церкви, где подают глинтвейн.