Элли и арфист

В этот момент раздался шум, и через свою дверцу в амбар зашел Финес. Он искоса посмотрел на нас, потом на арфу, потом снова на нас. Я не знаю, о чем он думал, но, очевидно, мысль была утомительная, потому что он опустил голову и направился прямо к своей кровати. Мы только увидели, как исчез в арке его хвост.

– Дэн, – сказала Элли, продолжая выщипывать бровь, – я бы очень хотела познакомиться с твоей сестрой. Ты так много о ней говоришь, и так… хорошо. Она ведь живет в Бриджуотере, верно?

Я подтвердил, что это так.

– Как ты думаешь, будет нормально, если я когда-нибудь к ней заведу? Или… может, она собирается прийти сюда в ближайшее время? Я тогда с ней встречусь, хорошо?

Меня это удивило, ведь люди не часто просят о встрече с Джо, но я ответил, что да, несомненно, это возможно. Кто-то собирался приобрести мою арфу Starling, так что Джо приедет за ней в пятницу, и если Элли хочет с ней познакомиться, она сможет это сделать. Только, добавил я, было бы неплохо, если бы Элли не упоминала при Джо о том, что я отдал ей арфу бесплатно. Джо это не одобрит, поскольку Джо – мой главный бухгалтер и бизнес-консультант и весьма негибкая в финансовых вопросах.

Элли пообещала не рассказывать Джо о бесплатной арфе, но подчеркнула, что очень хотела бы поболтать с Джо как женщина с женщиной.

Поболтать как женщина с женщиной? Что это значит?

– Что это значит? – спросил я.

Она откашлялась.

– Это касается только меня и ее. И больше никого, – ответила она, подчеркнув каждое слово.

Должно быть, она собиралась обсудить какую-то личную женскую тему, что-то, чего я не понимал.

Как бы то ни было, я ответил, что уверен: это будет не проблема.

26

Элли

Рода ненамного моложе меня, но оба ее родителя до сих пор живы и здоровы. Она понятия не имеет, как ей повезло.

Я звоню Вик:

– Как мама?

– О, сама знаешь.

Да, знаю, и даже слишком хорошо.

– А как ты? – спрашиваю я.

– Пришиваю к носкам ленточки с именами.

У Вик четверо детей, которые постоянно теряют спортивную экипировку, и мать, которая не в состоянии отличить собственные вещи от чужих. Пришивание именных этикеток – одно из неизбежных дел в жизни Вик.

– Фуу-у, бедняжка!

Моя сестра – великолепный союзник, хотя наши судьбы сложились по-разному. Сейчас вся жизнь Вик сводится к заботе о ее семье. (Если честно, я не знаю, к чему сводится моя жизнь, но сейчас не обо мне речь. Иногда мне хочется, чтобы это было так, но я стараюсь об этом не думать.) Я жажду довериться и рассказать все ей. Она ничего не знает о моей игре на арфе, не говоря уже о Дэне, Роде и моем недавнем открытии. Но я чувствую, что открываться пока рано.

– Мы с Клайвом приедем к вам на Рождество? Все в силе?

– Ну, конечно! – восклицает она. – Я рассчитываю на твою помощь в приготовлении ужина, не говоря уже обо всем остальном!

– Каков план мероприятия?

– Все как всегда: жареная индейка, подарки, елка, всеобщая суета.

– Держу пари, что дети в восторге.

– О да, они уже на взводе! – смеется она.

Я представляю их, стайку маленьких монстров, которых я так нежно люблю: два мальчика, две девочки; воплощение энтузиазма, шума и хаоса.

– Мне так не терпится поскорее вас всех повидать! А мама присоединится к нам на Рождество?

– Да, кто-нибудь из нас за ней съездит.

– Думаешь, у нас получится ее развеселить?

– Мы обязательно попробуем.

Я вздыхаю.

– Вик, огромное тебе спасибо за все, что ты делаешь.

– Элли, все в порядке. Я знаю, что ты сделала бы больше, если бы могла.

– Просто позволяй мне быть благодарной, ладно?

– Ладно. Валяй. Выражай свою благодарность.

– Вик, ты великолепна!

– Да, знаю. Я потрясающая! Потрясающая, терпеливая, многострадальная, обиженная я!

Я точно знаю, какое у нее лицо, когда она это говорит. Мы так похожи.

Я пытаюсь ее успокоить:

– Обижаться можно. Сначала мама обижалась на нас.

– Еще как.

В голове проносится поток воспоминаний. Маме не нравилось любое проявление эмоций, она наказывала нас за малейший намек на эгоизм и личные интересы, подавляла любые полеты фантазии. Ей даже не нравилось, когда мы, маленькие девочки, давали имена пчелам и слизням в нашем саду. (Моей любимицей была Берти Би. И когда однажды утром я расплакалась, увидев, что Берти мертва – я была уверена, что это она, хотя все пчелы выглядят одинаково, – мама сказала: «Элли, когда ты, наконец, повзрослеешь! Ты настоящая тупица, раз позволяешь подобным вещам на тебя влиять».) Я ни разу не видела, чтобы она плакала, даже когда умер мой отец. Она не излучала тепло, как положено матерям. Единственное, чего в ней было много в любое время дня и ночи, так это неодобрения.

– Думаешь, мы полностью разрушили ей жизнь? – спрашиваю я Вик.

– Если бы у нее не было нас, где бы она сейчас находилась? Гнила бы в каком-нибудь жутком месте, в госучреждении с вонючими туалетами. И отдельный бонус – ноль посетителей, абсолютное одиночество.

Когда у мамы развилась деменция, все ее немногочисленные друзья словно испарились. Сейчас ее навещаем только мы с Вик, причем мои визиты более чем редки. Слишком уж велико расстояние от Йоркшира до Эксмура.

Я вздыхаю.

– Вот бы папа все еще был с нами!

Мало кто смог бы терпеть маму так, как терпел ее он. Он никогда не шел против нее, но обеспечивал меня и Вик той молчаливой поддержкой, которой мы так жаждали и в которой так остро нуждались. Именно папа сделал наше детство сносным.

– Я скучаю по нему, думаю о нем каждый день, – признается Вик.

– И я.

* * *

Я звоню маме.

– Как дела, мам?

– Кто ты?

– Это я. Элли.

– Кто такая Элли?

Я чуть не выпалила: Элли Джейкобс, эксмурская домохозяйка.

– Элли, твоя дочь, – объясняю я.

– А, старшая.

Звучит многообещающе.

– Мама, могу я тебя кое о чем спросить?

Короткая пауза.

– Скорее всего, она так и сделает, независимо от того, пойдет дождь или нет.

– Мама, послушай! А ты… ты хотела бы, чтобы у тебя никогда не было детей?

– Детей? Детей?

– Да. Детей.

Неужели она позабыла значение этого слова?