Эмблема предателя

Длительная прогулка по городу принесла ему облегчение, хотя он не переставал беспокоиться о том, какой курс взяла Германия.

– Хотите булавку для галстука?
– предложил ему уличный разносчик, осмотрев с головы до ног. На нем был одет кожаный чехол с многочисленными образчиками товара, начиная от орла, держащего нацистский герб, до простой свастики.

Пауль покачал головой и пошел дальше.

– Рекомендовано носить такую. Это отличный знак поддержки нашего блистательного фюрера, - настаивал парнишка, пробежав за Паулем несколько метров. Поскольку тот не остановился, он показал ему язык и бросился искать новые мишени.

"Я скорее умру, чем надену такое", - подумал Пауль.

К сожалению, он снова тут же погрузился в то лихорадочное и нервное состояние, в котором пребывал после смерти Нагеля. После рассказа бывшего помощника отца его охватили сомнения, не только о том, как продолжать расследование, но и самой его природе. Если верить Нагелю, то жизнь Ханса Райнера была сложной и противоречивой, и он совершил преступление ради денег.

Омерзительный бывший лейтенант, конечно, не был самым достоверным источником информации. Несмотря на это, его история не противоречила той мрачной нотке в сердце Пауля, с которой он всегда думал о незнакомом ему отце.

При виде того тихого, очевидного и явного кошмара, в который с энтузиазмом погрузилась Германия, Пауль спрашивал себя - что если он не сможет пробудиться от собственного.

"На прошлой неделе мне исполнилось тридцать", - с горечью подумал он, проходя по берегу Изара, где собирались влюбленные парочки, - и треть своей жизни я провел в поисках отца, который, возможно, не заслуживает этих усилий. Я бросил любимого человека, не получив взамен ничего, кроме жертв и печали.

Возможно, именно поэтому он идеализировал Ханса каждый раз, когда грезил наяву - из-за необходимости компенсировать мрачную реальность, которую он интуитивно чувствовал в молчании Илзе.

Когда он пытался об этом задуматься, то понял, что в очередной раз прощается с Мюнхеном. Его разум наполняло лишь желание уехать из Германии и вернуться в Африку, туда, где он, если и не был счастлив, то хотя бы мог найти кусочек своей души.

Но он уже зашел так далеко... Как можно теперь сдаться?

Проблема заключалась в том, что он не знал, что делать дальше. Нагель унес с собой не только его надежды, но и последний оставшийся след. Как бы ему хотелось, чтобы мать рассказала больше, может, тогда она еще была бы жива.

Он мог бы найти Юргена... поговорить с ним о том, что рассказала мать перед смертью. Возможно, он что-то знает.

Через некоторое время он отбросил и эту идею. Ему по горло хватило фон Шрёдеров, а Юрген, скорее всего, по-прежнему его ненавидит за то, что произошло в каретном сарае угольщика, когда он потерял глаз. Пауль сомневался, что человек вроде Юргена со временем мог успокоиться. А если сказать ему, не предъявив никаких доказательств, что есть основания полагать, будто они братья... то его реакция может быть кошмарной. Да и барон с Брунхильдой не будут разговаривать любезней. Нет, он оказался в тупике.

Все кончено. Мне остается только уехать.

Бесцельная прогулка привела Пауля на Мариенплатц. Он решил нанести последний визит Себастьяну Келлеру, а потом навсегда покинуть город. По дороге в книжный магазин Пауль задавался вопросом, работает ли он, или в двадцатые годы владельца настиг кризис, как и многих других.

Его страхи оказались беспочвенными. Магазин ничуть не изменился - как обычно опрятный и аккуратный, с просторными витринами, где была выставлена впечатляющая коллекция классической немецкой поэзии. Не теряя времени, он вошел, и из подсобки тут же высунулся Келлер, как и в тот день в 1923 году, когда они познакомились.

– Пауль! Боже правый, вот сюрприз!

Книготорговец вышел с теплой улыбкой на губах и протянул ему руку. Время его почти не изменилось. Он по-прежнему красил волосы под седину, и теперь щеголял в новых очках с золотой оправой, появились и новые морщинки вокруг глаз, но в остальном он сохранял всё тот же вид тихой мудрости.

– Добрый вечер, герр Келлер.

– Как я рад, Пауль. Где тебя носило всё это время? Мы считали, что ты пропал... Я прочел в газетах про пожар в пансионе и испугался, что ты тоже погиб. Тебе следовало написать!

Немного пристыженный, Пауль извинился за то, что не подавал признаков жизни все эти годы. Келлер, вопреки привычке, закрыл магазин и повел гостя в подсобку, где они пару часов пили чай и разговаривали о былых временах. Пауль рассказал о своих путешествиях по Африке, как испробовал множество профессий, и описал свой опыт общения с необычными культурами других народов.

– Настоящие приключения... должно быть, обожаемый тобой Карл Май запал тебе в душу.

– Наверное, да... хотя в романах всё выглядит по-другому, - ответил Пауль с горькой улыбкой, вспомнив трагическую гибель Нагеля.

– А что насчет масонов, Пауль? Ты контактировал в это время с какой-нибудь ложей?

– Нет.

– Ну что ж, в конце концов, порядок - это самая суть нашего братства. К счастью, сегодня у нас как раз заседание. Ты должен прийти, и не говори "нет". Ты сможешь начать свою работу с того места, где закончил, - сказал Келлер, похлопав Пауля по плечу.

Тот кивнул, не в силах отказаться от предложения.

49

В тот же вечер Пауль снова оказался в храме и опять ощутил ту же искусственность и скуку, которые овладели им много лет назад, когда он впервые присутствовал на собрании ложи. Зал был полон, вместив больше сотни человек.

Тут поднялся Келлер, по-прежнему Великий Магистр ложи Восходящего Солнца, и представил Пауля братьям-масонам. Многие узнали его, но по крайней мере десяток новых членов приветствовали его впервые.

За исключением этого мгновения, когда Келлер обратился к нему напрямую, Пауль не принимал участия в заседании. Лишь в самом конце один из старейших братьев - некто по имени Фюрст - поднялся, чтобы предложить тему, которой не было в повестке дня.

– Достопочтенный Великий Магистр, мы с группой братьев хотим поговорить о текущей ситуации.

– О чем ты, брат Фюрст?

– О тревожной тени нацизма, нависшей над масонами.

– Брат, ты ведь знаком с правилами. В храме нельзя говорить о политике.

– Но Великий Магистр согласится со мной, что приходящие из Берлина и Гамбурга новости весьма тревожны. Там многие ложи самораспустились. Здесь, в Баварии, не осталось ни одной прусской ложи.

– Так что же, брат Фюрст, ты предлагаешь распустить и эту ложу?

– Никоим образом. Но думаю, что будет нелишним, если мы примем те же меры, чтобы обезопасить свое существование, какие приняли и другие.