Эмблема предателя
Шрифт:
– И что же за меры?
– Первая - обрубить связи с братьями за пределами Германии.
За этим предложением последовало перешептывание. Масоны были по традиции международным обществом, и ложи пользовались тем большим уважением, чем больше связей поддерживали с другими известными ложами.
– Тише, будьте добры! Когда брат закончит, остальные смогут высказать свою точку зрения по этому вопросу.
– Вторая - переименовать наше общество. Другие ложи в Берлине сменили название на "Орден тевтонских рыцарей".
Эта фраза вызвала новую волну перешептываний. Поменять название ордена
– И наконец, думаю, что мы должны изгнать из ложи тех братьев, со всем уважением, чья позиция может поставить наше существование под угрозу.
– И что это за братья?
Фюрст откашлялся, прежде чем продолжить, явно чувствуя себя неловко.
– Евреев, конечно же.
Пауль пораженно вскочил с места. Он хотел попросить слова, но весь зал храма превратился в хор возмущенных голосов и криков. Галдеж продолжался несколько минут, во время которых все пытались говорить одновременно. Келлер несколько раз стукнул по своей кафедре деревянным молотком, с помощью которого вел заседание и редко использовал.
– К порядку! К порядку! Давайте говорить по одному, иначе мне придется закрыть заседание!
Всеобщее возбуждение немного улеглось, и ораторы стали выступать в поддержку или против этих мер. Пауль считал число выступавших и с удивлением отметил, что обе партии разделились примерно поровну. Он пытался найти разумные и связные доводы в поддержку своей точки зрения, но ничего не пришло ему в голову, хотя нужно было срочно предотвратить ту несправедливость, о которой он только что услышал.
Наконец, Келлер указал молотком на него. Пауль поднялся и сказал:
– Братья, я впервые беру слово в этой ложе. Весьма вероятно, что и в последний. Я был поражен, выслушав спор относительно предложения брата Фюрста, но больше всего меня поразила даже не ваша точка зрения, я сам факт, что мы хоть секунду могли это обсуждать.
Раздался одобрительный гул.
– Я не еврей. В моих венах течет арийская кровь, по крайней мере, так я считаю. Вообще-то я не особо уверен в том, кто я такой или откуда происхожу. В это благородное общество я пришел по стопам своего отца, с одной лишь целью - узнать о том, кто я такой. Жизненные обстоятельства на длительное время отдалили меня от вас, но я и не предполагал, что всё так переменится по возвращении. В этих стенах мы вроде бы ставим своей целью просветительство. Можете мне объяснить, братья, с каких это пор наша организация дискриминирует людей не за их поступки, справедливые или нет?
Снова послышался шепот одобрения, и Пауль заметил, как Фюрст поднялся с места.
– Брат, ты провел много времени за границей и не знаешь, что происходит в Германии!
– Это верно. Настали темные времена. Но именно в такие мгновения мы должны изо всех сил сплотиться вокруг того, во что верим.
– Но само существование ложи под угрозой!
– Да, но какова цена за то, что ложа останется такой, как есть?
– Если это необходимо...
– Брат Фюрст, если ты пересекаешь пустыню под палящим солнцем и у тебя закончится вода, станешь ли ты пить мочу, чтобы восполнить потерянную организмом жидкость?
Потолок завибрировал от всеобщего хохота. Фюрст кипел от злости, но проиграл эту партию.
– Подумать только, и это говорит
изгнанник и сын дезертира!– в ярости воскликнул он.
Пауль принял удар, как смог. Он с силой сжал спинку сиденья перед собой, так что пальцы побелели.
Я должен успокоиться, иначе он победит.
– Достопочтенный Великий Магистр, вы позволите брату Фюрсту превратить мое выступление в перекрестный огонь?
– Брат Райнер прав. Соблюдайте правила дебатов.
Фюрст сел с широкой улыбкой на губах, что насторожило Пауля.
– С превеликим удовольствием. В таком случае прошу лишить брата Райнера слова.
– Как это? На каком основании?
– поразился Пауль, стараясь не закричать.
– Ты будешь отрицать, что присутствовал на собраниях ложи только в течение нескольких месяцев перед своим исчезновением?
Пауль смутился.
– Нет, но...
– Поэтому ты еще не достиг степени подмастерья и не имеешь права выступать на собраниях, - прервал его Фюрст.
– Я стал учеником больше одиннадцати лет назад. А степень подмастерья дается автоматически через три года.
– Да, но только если регулярно присутствуешь при работах. В противном случае ты должен получить одобрение большинства братьев. Поэтому ты не можешь выступать на этих дебатах, - заявил Фюрст, не скрывая удовлетворения.
Пауль огляделся вокруг в поисках поддержки. Все молча его разглядывали. Даже Келлер, который, казалось, еще несколько секунд назад готов был прийти на помощь, теперь молчал.
– Что ж, прекрасно. Если здесь и правда преобладает подобный настрой, то я объявляю о выходе из ложи.
Он резко встал со скамьи и направился к кафедре Келлера, снял фартук и перчатки и бросил их под ноги.
– Эти символы больше не внушают мне гордость.
– Мне тоже!
Один из присутствующих по имени Йоахим Хирш тоже встал с места. Он был евреем, насколько помнил Пауль. Хирш тоже бросил свои символы к подножию кафедры.
– Я не собираясь смотреть, как здесь собираются проголосовать за то, чтобы выгнать меня из ложи, к которой я принадлежал двадцать лет. Я уйду первым, - сказал он, встав рядом с Паулем.
При этих словах повскакали с мест и многие другие. Большинство из них были евреями, хотя несколько возмущенных братьев, как с удовольствием отметил Пауль, ими не являлись. Всего через минуту на вымощенном мраморными плитами полу возникла кипа из тридцати фартуков, к ужасу и смятению остальных.
– Хватит!
– рявкнул Келлер, несколько раз ударив молотком, но его так и не услышали.
– Если бы не мой пост, я бы тоже сбросил этот фартук. Давайте будем уважать тех, кто принял это решение.
Группа инакомыслящих направилась к выходу. Пауль шел последним, с высоко поднятой головой, хотя и полной печальных размышлений. Несмотря на то, что ему не особо нравилось принадлежать к масонам, ему больно было видеть, как образованных и умных людей изгоняли из-за страха и нетерпимости.
Он в молчании прошел до прихожей. Некоторые из отступников образовали небольшой кружок, хотя большинство надевали шляпы и по очереди выходили на улицу - по двое или трое, чтобы не привлекать внимания. Пауль взял собственную и собирался уже последовать их примеру, когда кто-то тронул его за плечо.