Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Вдали Перевод Б. Томашевского

Вплывают блики крыл в угрюмые ангары, Ворота черные все голоса глушат… Кругом — унынье крыш, фасады, и амбары, И водосточных труб необозримый ряд. Здесь глыбы чугуна, стальные стрелы, краны, И эхом в щелях стен вся даль отражена: Шаги и стук копыт, звенящий неустанно, В быки мостов, шурша, врезается волна… И жалкий пароход, который спит, ржавея, В пустынной гавани, и вой сирен вдали… Но вот, таинственно сквозь мрак ночной белея, В далекий океан уходят корабли, Туда, где пики скал и ярость урагана… Душа, лети туда, чтоб в подвиге сгореть И чтоб завоевать сверкающие страны! Какое счастье жить, гореть и умереть! Взгляни же в эту даль, где острова в сиянье, Где мирры аромат, коралл и фимиам… Мечтою жаждущей уйди в зарю скитаний И с легкою душой вручи судьбу ветрам, Где океанских волн блистает свет зеленый… Иль на Восток уйди, в далекий Бенарес, К воротам древних Фив, в руины Вавилона, В туман веков, где Сфинкс, Афина и Гермес, Иль к бронзовым богам на царственном пороге, К гигантам голубым, или во тьму дорог, Где за монахами медлительные дроги Неповоротливо ползут из лога в лог… И взор твой ослепят лучи созвездий южных! О бедная душа, в разлуке ты с мечтой! Уйди же в зной пустынь, в прозрачность бухт жемчужных, Путем паломника в пески земли святой… И может быть, еще в какой-нибудь Халдее Закатный вечен свет: он пастухов хранит, Не знавших никогда и отблеска идеи… Уйди тропой цветов, где горный ключ звенит, Уйди так глубоко в себя мечтой упорной, Чтоб настоящее развеялось, как пыль!.. Но это жалкий бред! Кругом лишь дым, и черный Зияющий туннель, и мрачной башни шпиль… И похоронный звон в тумане поднимает Всю боль и всю печаль в моей душе опять… И я оцепенел, и ноги прилипают К земной грязи, и вонь мне не дает дышать.

Черные факелы

^{6}

Законы Перевод Ю. Александрова

Печален лик земли среди угрюмых зданий, Где жизнь заключена в прямоугольный плен, Где предопределен удел моих страданий Всей тяжестью колонн и непреклонных стен. Вот башенки наук, вот лабиринты права, Где человечий мир в законы водворен, Где мозг одет в гранит — и не посмеет он Поколебать столпы священного устава. Гордыня бронзы там нисходит с высоты, Чугунная плита сдавила все живое… О, сколько нужно дум и страстной чистоты, Чтоб волновался ум, чтоб сердцу быть в покое Дабы оно могло багряный купол свой Просторно изогнуть в глубокой, нежной сини, Где б не посмело зло коснуться той твердыни, Той мудрой доброты и ясности живой! Но в бездне вечеров, уже чреватых бурей, Лучами черных солнц охвачен башен ряд, И мчатся тучи к ним толпою грозных фурий, Швыряя молний блеск на крутизну громад. И лунный желтый глаз великой лженауки В тех небесах, куда устремлена сейчас Готическая мощь, ужели не погас От старости своей, от вековечной скуки?..

Мятеж Перевод В. Брюсова

Туда, где над площадью — нож гильотины, Где рыщут мятеж и набат по домам! Мечты вдруг, безумные, — там! Бьют сбор барабаны былых оскорблений, Проклятий бессильных, раздавленных в прах, Бьют сбор барабаны в умах. Глядит циферблат колокольни старинной С угрюмого неба ночного, как глаз… Чу! Бьет предназначенный час! Над крышами вырвалось мстящее пламя, И ветер змеистые жала разнес, Как космы кровавых волос. Все те, для кого безнадежность — надежда, Кому вне отчаянья радости нет, Выходят из мрака на свет. Бессчетных шагов возрастающий топот Все громче и громче в зловещей тени, На дороге в грядущие дни. Протянуты руки к разорванным тучам, Где вдруг прогремел угрожающий гром, И молнии ловят излом. Безумцы! Кричите свои повеленья! Сегодня всему наступает пора, Что бредом казалось вчера. Зовут… приближаются… ломятся в двери… Удары прикладов качают окно, — Убивать — умереть — все равно! Зовут… и набат в мои ломится двери!

Города Перевод Г. Шенгели

Нефть, ворвань, и асфальт, и дух дубленой кожи! Воспоминанием каких-то черных снов В чудовищном дыму, в закатной красной дрожи Неисходимый град вздымает строй домов. Клубком гремучих змей стремят свои ущелья Проспекты черные вкруг доков и мостов, Где газ и керосин в безумии похмелья, Как жесты дикие, как маски паяцов, — Бой золота и тьмы, — в вечерней мгле клокочут. Огромный шум воды струится ночь и день, Приливы медленно граниты молов точат, Качают корабли и вновь уходят в тень, В свободные моря, а между тем заводы Неукротимые, из камня и стекла, Стремя зубцы колес и шумные приводы, Возносят над водой, как черные тела, Что четвертованы и так окаменели, Свои маховики, как вечной скуки знак. Вдали, все в копоти, ревущие туннели, Их пасти черные, что поглощают мрак; Вдруг вопли, скрежет, лязг взвиваются над бездной: То мчатся поезда, ввергая в дрожь мосты, То правят поезда по рельсам бег железный, — И холм глотает их зияньем пустоты, Чтоб изрыгнуть их там, под сводами вокзалов, — То поезда гремят, несутся поезда. Шерсть, масло, нефть, смола, обломки минералов! Вот пальм распиленных тяжелая гряда, Вот связки шкур сухих с их мертвыми когтями, Вот зубы буйволов и антилоп рога, И аллигаторы, покрытые щитками. О, слава царственных пустынь! Рука врага В продажу кучами ее несет кичливо: Надменных кондоров и тигров золотых, Медведей бронзовых и львов с тяжелой гривой — Сахара и Клондайк внимали реву их. Цари полдневных стран, владыки древней силы! Увы! Теперь для вас граниты мостовой, И дроги гулкие, и погреба-могилы, Тюки и ящики, и мрак вечеровой — Туманы Севера, где умирают светы, Где разлагается светил кровавых рой. Вот Лондон бешеный, в пивной туман одетый, Где бродит золотых и черных грез настой, Рождающий тоску и гнет кошмаров рдяных; Вот старый Лондон, вот его река шумит, Как вечный сон во сне; вот высится в туманах Строй верфей и контор и в темноту бежит, В глубь улиц спутанных, как в лабиринт кротовий; И в небе цинковом иглится полоса Крыш, башен, куполов — сквозь дымы цвета крови — Смятеньем сумрака и камня — в небеса. Наживы пламенность и кошелька экстазы! О, руки, к золоту летящие с мольбой, О, души, чахлые от золотой заразы, — А там шагов, шагов бесчисленных прибой О скалы золота, — в величии мечтаний Над общим пламенем и напряженьем сил. Крик, шепот, стон тоски, уходит день в тумане, Ночь движется — вновь крик, смятение и пыл, Остервенелый труд, безумные сраженья, Гусиных перьев скрип во глубине контор, Где газа пленного трепещут отраженья, Борьба вчерашняя и завтрашний напор, — Банк движется на банк, и злато губит злато… Да, уничтожиться в кипении борьбы, В прах истереться в ней! Вот дроги и лопата, Чтоб золото вспахать, и черные гробы Для пахарей стоят. О дух мой исступленный, Безумный и больной, с бичами бурь в борьбе! О дух чудовищный, заблудший, оскверненный, Умри — от черного презрения к себе! Вот город в золоте пылающих алхимий! Ты в тигелях его расплавься, точно воск, Противоречьями себя язви глухими, Чтоб молнии впились в твой обнаженный мозг!

Верхарн. «Фламандки»

Мертвец Перевод Г. Шенгели

В одеждах цветом точно яд и гной Влачится мертвый разум мой По Темзе. Чугунные мосты, где мчатся поезда, Бросая в небо гул упорный, И неподвижные суда Его покрыли тенью черной. И с красной башни циферблат, Где стрелки больше не скользят, Глаз не отводит от лица Чудовищного мертвеца. Он умер оттого, что слишком много знал, Что, в исступленье, изваять мечтал На цоколе из черного гранита Для каждой вещи лик причины скрытой. Он умер, тайно восприяв Сок познавательных отрав. Он умер, пораженный бредом, Стремясь к величьям и победам, Он навсегда угас в тот миг, Когда вскипел закат кровавый И над его главой возник Орлом парящим призрак славы. Не в силах более снести Жар и тоску смятенной воли, — Он сам себя убил в пути, В цепях невыносимой боли. Вдоль черных стен, где прячется завод, Где молотов раскат железный Крутую молнию кует, Влачится он над похоронной бездной. Вот молы, фабрик алтари, И молы вновь, и фонари, — Прядут, медлительные пряхи, Сияний золото в тоске и страхе. Вот камня вечная печаль, Форты домов в уборе черном; Закатным взглядом, скучным и покорным, Их окна смотрят в сумрачную даль. Вот верфи скорби на закате, Приют разбитых кораблей, Что чертятся скрещеньем мачт и рей На небе пламенных распятий. В опалах мертвых, что златит и жжет Вулкан заката, в пурпуре и пемзе, Умерший разум мой плывет По Темзе. Плывет на волю мглы, в закат, В тенях багряных и в туманах, Туда, где плещет крыльями набат В гранит и мрамор башен рдяных, — И город жизни тает позади С неутоленной жаждою в груди. Покорный неизвестной силе, Влачится труп уснуть в вечеровой могиле, Плывет туда, где волн огромных рев, Где бездна беспредельная зияет И без возврата поглощает Всех мертвецов.

У дороги

^{7}

Часы Перевод В. Брюсова

Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, — Стук костыля, деревянной ноги. Это по лестнице времени всходят и сходят Часы, это их шаги! Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров Цифр под стеклом утомительный ряд. О, луны угрюмых, пустых коридоров: Часы и их взгляд! Деревянный киоск роковых откровений, Взвизги напилка, и стук молотков, И младенческий лепет мгновений, — Часы и их зов! Гроба, что повешены всюду на стены, Склепы цепей и скелетов стальных, Где кости стучат, возвещая нам числа и смены… Часы и весь ужас их! Часы! Неутомимы, бессонны, Вы стучите ногами служанок в больших башмаках, Вы скользите шагами больничных сиделок. Напрасно вас молит мой голос смущенный. Вы сдавили мой страх Циркулем ваших безжалостных стрелок.

Декабрь Перевод Ф. Мендельсона

Под бледным небом по полям туман ползет, Земля от холода вся в трещинах глубоких, На рыжих склонах инея налет, И над безмолвием трещат, кричат сороки. Как стая гарпий злобных и жестоких, Кусты сражаются, и ветер листья рвет, Тряпье осеннее, и там, в полях далеких, Как будто кто по наковальне бьет. Зима унылая! Твой холод беспрестанно Сжимает душу мне своей рукой титана, И тот же звон глухой плывет издалека, Тоскливый звон из церковки соседней Твердит, что там собрали в путь последний И в землю опускают бедняка.

Смутное Перевод Ф. Мендельсона

Цветок увидеть, хрупкий и беспечный, Который на качели стебелька, Раскачиваясь, хрупкий и беспечный, Спит, а потом увидеть мотылька, Как он горит алмазом на лету Иль вдруг в луче закатном замирает; Потом увидеть парусник в порту, — Он в путь готов, лишь ветра ожидает, И моряки-фламандцы, торопливо Прощаясь, выбирают якоря, Чтоб выйти на просторы до отлива. Увидеть все, что мне дала заря Вечерняя, и вопрошать тревожно: Вдруг упадет цветок? Не станет мотылька? Иль белый парусник войдет неосторожно В стремнину бурную, как горная река, И станет жалкою игрушкою стихии Там, где вздымаясь пенятся валы И грозно ходят горы ледяные?.. Воспоминанья о тебе плывут из мглы, Как облака в последний час заката. Цветок, и мотылек, и парус над волной, И ты — все в ночь уходит без возврата, Лишь боль и золото закатное — со мной!

Гимн Перевод Ф. Мендельсона

I

Хотел бы я иметь, чтобы тебя воспеть, Глас торжествующий и грозный океана, Неукротимое дыханье урагана. Хотел бы заглушить гремящих молний медь И грома дальнего в ночи слова глухие, Чтоб славили тебя одну стихии! О, как хотел бы я, чтоб разом все моря На берег хлынули, и чтобы пела пена Земле, как ты прекрасна и священна. Еще хотел бы я, чтоб, в небесах горя, Над ревом бурь и грозами шальными Кометой ярче звезд твое сияло имя!

II

Как ящерицы, те, что солнце пьют, Зеленым длинным телом извиваясь, К тебе мои желания ползут. В полдневный зной я над тобой склоняюсь; Вокруг поля, и полыхает рожь, И не унять томительную дрожь. Ласкает ветер нас, мы от жары устали. Среди холмов Эско сверкает там и тут, Все небо в золоте, и необъятны дали. Как ящерицы, те, что солнце пьют, Ты предо мной лежишь, бесстыдно сладострастна, И снова я горю, и наша страсть прекрасна!

Притча Перевод Ф. Мендельсона

Над золотом глади озерной, Где белые лилии спят, Усталые цапли скользят, В воде отражаются черной. Их крыльев широк размах, Медлительны их движенья; Плывут они в небесах, Гребут в воде отраженья. Но рыбак туповатый и важный На них расставляет сети, Не видя, что птицы эти Гребут в высоте отважно, Что в мокрые сети скуки Птицы не попадают. Напрасно он в тине их ищет, — Птицы все выше взмывают, И мчатся, как призраки, мимо, Безумны и неуловимы!