Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Да и свою «живучесть» наряду с «невредимостью» лирический и прозаический герои Высоцкого демонстрируют во многих произведениях: «Спаси бог Вас, лошадки, что целым иду» («Погоня», 1974; АР-8-20), «Восстану я из праха невредимым» («Песня автомобилиста», 1972 [2234] ^[2235] ), «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном» («Райские яблоки», 1977), «Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — / Мы все же оставались невредимы» («Я верю в нашу общую звезду…», 1979), «Рядом с прошлым сидим мы, / Оба живы, меж тем — / Только я невредимый, / А оно не совсем» («Песня о погибшем друге», 1975 /5; 344/), «Я тот самый, который из волчьих облав / Уцелел, уходил невредимым» («Конец охоты на волков», 1977; АР-3-34), «Мы уцелели при больших пожарах, / При Когане, при взрывах и т. д.» («Пятнадцать лет — не дата, так…», 1979; АР-9-44), «Уж если ухитрился уцелеть я…» (там же; АР-9-51), «А я не могу, я пойду и буду спать, чтобы выжить, — и уж тогда…» («.Дельфины и психи», 1968 /6; 32/), «Но вдруг в самый-самый последний момент перед смертью подумал: “Правой-то я сильней греб, вот и выгреб”. Повернулся я, оттолкнулся, да и выскочил наверх, как летучая рыба, воздуху хватил и назад, а потом опять — и так раза четыре… Выжил я, значит» («Плоты», 1968 /6; 49 — 50/), «Я здоровый, я выжил — не верил хирург, / Ну а я веру в нем возродил» («Не однажды встречал на пути подлецов…», 1975), «Но родился и жил я, и выжил» («Баллада о детстве», 1975), «Еще одна песня, называется она “Выжившим поэтам”» (комментарий перед исполнением песни «О поэтах и кликушах»583), «Но слышу: “Жив, зараза! / Тащите в медсанбат, / Расстреливать два раза / Уставы не велят”» («Тот, который не стрелял», 1972), «Прохрипел я: “Похоже, живой!”» («Памятник», 1973), «Я жив! Снимите черные повязки!» («Горизонт», 1971), «Я жив, и мне свобода дорога» («Олегу Ефремову», 1977; черновик /5; 595/), «Их с кондачка пришлепнула Чека, / А я живой, я только что с Привоза…» («Одесские куплеты», 1980). Поэтому Высоцкому было очень близко исполнявшееся им стихотворение Семена Гудзенко «Мое поколение»: «Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы», — и по этой же причине он написал частушки (1971) к спектаклю «Живой», так как в образе центрального персонажа видел самого себя. Но советское государство устроено так, что честному человеку «ни пожить, ни выжить» («Разбойничья», 1975). По словам Марины Влади: «Володины концерты отменяли прямо перед его выходом на сцену. И объясняли это его болезнью! Ему не просто запрещали петь, но еще и сваливали на него вину за запрещенный концерт. Однажды он так и сказал мне: “Они не дадут мне жить”»⁵³⁴. Об этом же говорит Михаил Шемякин: «Он мне сказал: “Там не могу, а здесь не дадут”»⁵³⁵.

2234

Вариант, имеющийся в машинописи песни с авторской правкой из сборника Александра Репникова.

2235

Минск, БелНИИгипросельстрой, 30.08.1979; 1-е выступление.

Впрочем, власть может предложить жизнь, если человек отречется от себя и от своих убеждений: «Или пляжи, вернисажи, или даже / Пароходы, в них наполненные трюмы, / Экипажи, скачки, рауты, вояжи — / Или просто деревянные костюмы» («Песня Бродского», 1967). Поэтому, как и в предыдущей песне («Курить охота! Ох, как курить охота! / Но надо выбрать деревянные костюмы»), в «Приговоренных к жизни» (1973) ггрои также выбсрру' ««дрсеянныс костюмы», то есть смерть, коотраа оссобб-дит от рабства: «Мы не умрем мучительною жизнью — / Мы лучше верной смертью оживем\» А мотив насильственной жизни вскоре будет развит в «Дне без единой смерти»: «Жить хоть насильно, — вот приказ! / Куда вы денетесь от нас: / Приема нынче нет в раю Господнем» /5; 244/. Причем и здесь находится смельчак (alter ego автора), который умирает, вопреки запрету: «Не доглядели, хоть реви, — / Он просто умер от любви. / На взлете умер он, на верхней ноте».

В «Живучем парне» про героя сказано, что он бит о камни, а в черновиках дается уточнение: «О камни били головой» /5; 409/. Аналогичный мотив встречался в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973): «Так многие сидят в веках / На берегах и наблюдают / Внимательно и зорко, как / Другие рядом на камнях /Хребты и головы ломают». И сам поэт понимал, что ему не избежать этой участи: «В душе предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю»^⁶. А черновой вариант: «Другие рядом на камнях / Шальные головы ломают» (АР-9-155), — находит аналогию в стихотворении «Лес ушел — и обзор расширяется…», написанном в том же 1973 году: «Я клоню свою голову шалую / Пред Варшавою, пред Варшавою». Таким же шальным лирический герой предстает постоянно: «Я сам шальной и кочевой» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»), «Благих вестей / Шальной гонец» («Песня Билла Сигера»), «И гулякой шальным / Всё швыряют вверх дном» («Баллада о брошенном корабле»), «Любопытные спросят и нас ведь: / Как шальному акробату / Судьбу удавалось дразнить?» («Натянутый канат» /3; 427/). Поэтому и смерть героя тоже оказывается шальной: «Вот такая смерть шальная всех нас ждет потом!» («Несостоявшаяся свадьба»), «С неба свалилась шальная звезда / Прямо под сердце» («Звёзды»), «Шальные пули злы, слепы и бестолковы» («Пожары»).

Итак, поскольку в борьбе с властью можно легко «сломать голову», в «Балладе о короткой шее» (1973) будет сказано об опасности, которой подвержены люди «с открытой шеей» (а значит, и лирический герой Высоцкого): «…Поза неустойчива и шатка, / И открыта шея для петли. / И любая подлая ехидна / Сосчитает позвонки на ней». Сравним: «Канат не пересек мой шейный позвонок» («Горизонт»), «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» («Баллада о вольных стрелках»), «Ломают выгнутые шеи («Штормит весь вечер, и пока…»), «Да, правда, шея длинная — приманка для петли» («О поэтах и кликушах») («шея» = «шейный» = «шею» = «шеи»; «петли» = канат» = «петлей»; «позвонки» = «позвонок»; «худую шею = «шея длинная»).

В песне «Штормит весь вечер, и пока…» присутствует мотив насильственного «ломания хребта»: «В душе предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю». За год до этого он уже встречался в «Балладе о гипсе»: «Само- [2236] ^{[2237] [2238]} свал в тридцать тысяч кило / Мне хребет раздробил на кусочки» [2239] . А еще раньше — в «Балладе о брошенном корабле» (1970): «Мне хребет перебил в абордаже». И именно по этой причине в «Горизонте» (1971) герой скажет: «Но все ж я сохранил свой шейный позвонок, / Что так необходим интеллигенту» (АР-11-120).

2236

Марина Влади: «Ему запрещали петь» / Беседовал В. Дымарский // Не дай Бог! М., 1996. 11 мая. № 4. С. 5.

2237

Смоленская Г. Михаил Шемякин. Аятопорттет (2011) // Культура и время: Общественно-научный и художественный журнал. М., 2012. № 1. С. 42.

2238

Такой же исход предрекали герою в «Натянутом канате» (1972): «Но упрямо и зло повторяли / Попугаи, попугаи: / “Ему не сносить головы!”», — в результате чего «в опилки он пролил досаду и кровь», то есть тоже «сломал голову».

2239

Ленинградская обл., г. Гатчина, Ленинградский институт ядерной физики (ЛИЯФ), 23.06.1972.

Львов А. Плач о Владимире Высоцком // Новая газета. Нью-Йорк. 1980. 2 — 8 авг. Цит. по: С2Т-2-272.

Единство темы подчеркивают и одинаковые обороты в песне «Штормит весь вечер…» и в «Балладе о короткой шее»: «Под ноги пойдет ему подсечка. / И на шею ляжет пятерня» = «Ей кто-то ноги подсечет. / И рухнет взмыленная лошадь». Кроме того, в первой песне используется аллегорический образ лошадей, ломающих шеи, а во второй встречается следующий фразеологизм: «Всё! Теперь он — темная лошадка, / Даже если видел свет вдали. / Поза неустойчива и шатка, / И открыта шея для петли».

А мотив сломанной спины или хребта встречается у Высоцкого постоянно: «Слишком много он взвалил на плечи / Нашего — и сломана спина («Енгибарову — от зрителей», 1972), «На Дивногорских каменных столбах / Хребты себе ломаем и характер» («Студенческая песня», 1974), «Под черепом могильный звон, / Давленье мне хребет ломает» («Упрямо я стремлюсь ко дну…», 1977), «Нам там ломы ломали на горбу» («Летела жизнь», 1978). Сюда примыкает образ скованного хребта (вариация мотива несвободы): «И железные ребра каркаса / Мертво схвачены слоем цемента — / Только судороги по хребту» («Памятник», 1973), «Хребты нам гнули тяжестию лат» («Мы — верные, испытанные кони…», 1975), «Он, потрудясь над животом, / Сдавил мне череп, а потом…» («Ошибка вышла», 1976).

Что же касается «живучего парня», то ему было достаточно выпить глоток воды, чтобы ожить, несмотря на то, что он «кручен-верчен, бит о камни». Такая же ситуация возникала в стихотворении «Водой наполненные горсти…» (1974), где черногорцы могли выживать и бороться с врагами не на жизнь, а на смерть, именно благодаря глотку «живой воды»: «Шесть сотен тысяч равных порций / Воды живой в одной горсти… / Но проживали черногорцы / Свой долгий век — до тридцати».

В концовке песни «живучий парень» говорит: «Пока в стране законов нет, / То только на себя надежда», — явно повторяя слова белых офицеров из песни 1965 года: «В куски / Разлетелася корона, / Нет державы, нету трона, / Жизнь, Россия и законы — / всё к чертям» — а также авторскую реплику из «Песенки ни про что, или Что случилось в Африке» (1968): «Нет теперь закона».

Вполне очевидно, что отсутствие законов в стране — это констатация поэтом современной ему действительности: «Король, что тыщу лет назад над нами правил, / Привил стране лихой азарт игры без правил» («Королевский крохей», 1973). Отсутствие правил или законов — это и есть отличительная черта советской эпохи.

Важно отметить также идентичность «живучего парня» с лирическим героем в дилогии «Честь шахматной короны»: «Живет веселый парень Гарри» /5; 409/, «Ведь он живучий парень — Барри <.. > Он вовремя найдет ответ, / Коль свару заведет невежда» /5; 89 — 90/ = «Нам таких и нужно — семижильных, / И настырных, и незаморо-ченных. / Шахматы — спорт ловких, смелых, сильных / И чуть-чуть веселых и находчивых!» /3; 386/ («веселый» = «веселых»; «живучий» = «семижильных»; «он вовремя найдет ответ» = «находчивых»). А семижильным называл себя и сам поэт. Как вспоминает Аркадий Львов: «В прошлом году в Нью-Йорке, в Квинсе, я сказал ему: “Так петь нельзя — ты вкладываешь слишком много сердца. Побереги себя: тебе не двадцать девять”. Он махнул рукой: “Я двужильный”^*.

Но самое интересное, что песня «Живучий парень» (1976) напрямую продолжает тему «Баллады о вольных стрелках» (1975).

Сразу бросается в глаза, что «славный парень Робин Гуд» — это фактически тот же самый «живучий парень Барри». Причем образ славного парня встречается еще в двух произведениях 1976 года: «Жаль, что редко мы встречаем одиночек, / Славных малых, озорных чудаков!» («Мореплаватель-одиночка»), «Сколько славных парней, загоняя коней, / Рвутся в мир, где ни злобы, ни лжи, — лишь покой» («Расскажи, дорогой»). Понятно, что это сказано в первую очередь о себе, поскольку именно Высоцкий постоянно «загонял своих коней»: «Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю» («Кони привередливые»), «Ах, вы, кони мои, погублю же я вас!» («Погоня»), «Ну а вдруг коней загнал / Понапрасну?!» («Грустная песня о Ванечке»).

Встречался эпитет славный и в двух произведениях 1973 года — в «Песне Билла Сигера» и в «Песенке-представлении Робин Гуся» (то есть того же славного парня Робин Гуда): «Душ не губил / Сей славный муж», «Я — славный гусь, хорош я гусь!». Все перечисленные случаи представляют собой своеобразную самокомпенсацию поэта за официальное непризнание и травлю. В данной связи можно упомянуть еще «Балладу о Кокильоне», где «учитель скромный Кокильон» назван великим; стихотворение «Про глупцов», в которой мудрец назван самым великим; «Балладу о маленьком человеке», где фигурирует «наш симпатичный господин Мак-Кинли»; «Песню Чеширского кота»: «А просто он волшебный кот, примерно как и я»; и «Песенку про Козла отпущения» с аналогичными эпитетами: «Симпатичная такая козья морда», «Восхитительная просто козья морда» (АР-8-10).