Enigma

К моменту, когда костяшки моих пальцев стерты в кровь, как и запястья, «Зарождение» заканчивается. Мою роль исполняет та самая девушка, которую сменила я. Упираясь лбом в одну из стеклянных стен, я смотрю в зал, и вижу, как «сливки общества» поднимаются со своих кресел и рукоплескают всей труппе. На лицах Элитов заморожены дежурные улыбки. Многие, немного поаплодировав для приличия, уставились в свои экраны, не удостоив королевским вниманием выступавших артистов.

Может оно и к лучшему, что я не выступала, а? Кому это вообще нужно? Искусство умирает. Еще пара поколений и оно исчезнет совсем, а жизнь людей станет виртуальной симуляцией… кто знает?

Внезапно, мир погружается в кромешную тьму. Я не вижу ничего, кроме иллюзорных «звездочек», которые будто летят прямо на сетчатку глаза. Судорожный выдох… и я чувствую, как опускаюсь вниз. На сцену? Очередной приступ паники выбивает из меня остатки духа… а потом я слышу голос, получая звуковое сообщение на свой Носитель.

– Танцуй, Энигма. Твой выход, девочка, – вы не поверите, но голос Карлайла звучит не ехидно, и даже не угрожающе. Трепетно и нежно. Так обращаются только к девушке, которую любят… причем утром и шепотом, на ушко. Да только я знаю, что все это долбаная игра и иллюзия, и я скорее поверю в то, что земля – плоская, чем в искренность в словах Макколэя. Очередная манипуляция с моим сознанием, не более того.

– Я ненавижу тебя, – с трудом вырывается слабый всхлип. Ничего не могу с собой поделать. Не могу собраться, желая раствориться в собственном коктейле из слабости и жалости к себе. Утонуть. – Я не в состоянии… танцевать, – меня всю трясет, и как бы я не хотела показывать сейчас свою слабость, просто не могу иначе. Эмоциональные качели – вот что способно высушить душу, и, кажется, именно это и задумал Карлайл…

Вопреки моим ожиданиям, Макколэй без издевки и упрека продолжает:

– Нет, ты можешь танцевать. Я видел твои сны. Как раз испробовал на тебе новое изобретение – считыватель снов, и я ему еще не придумал название. Именно твои сны вдохновили меня на это небольшое испытание для тебя, Эни… – Макколэй не договаривает мое кодовое имя, и это «Эни» звучит так мучительно нежно и сакрально, что у меня начинает колоть сердце. – Но речь не об этом. На время, я подарил тебе полную свободу, и считай свою «минуту славы» оплатой за то, что я тебе дал, – каждое его слово отдается в душе искрами ненависти, что словно по волшебству, пробуждают во мне новые силы и открывают «второе дыхание». – Ну а если быть честным, Кэндис, только пропустив через себя тонну чувств и эмоций, люди искусства создают нечто особое, великое, наполненное. И, конечно же, незаурядное. То, что способно выделиться из кучи коммерческого суррогата. Ты поймешь все однажды, но не сейчас. Просто покажи себя, Энигма. Всем, кто решил, что ты с рождения им не ровня. Выпусти все свои чувства. Это все, что мне от тебя нужно.

– Я бы с удовольствием выпустила на тебя свору собак, чтобы сожрали тебя живьем с твоими безумными идеями, Карлайл, – сердце царапает ребра в безумном ритме, и я чеканю каждое слово, мечтая разорвать Макколэя на части.

– Ого. Какая эмоциональная окраска, но прием довольно банальный. Может, стоило попробовать себя на писательском поприще? Времени на болтовню нет, Энигма. Кстати, Джеймс в зале, – нейтральным тоном констатировал Карлайл, и я почувствовала, как кровь мгновенно отхлынула от лица. – Как и многие из тех, кто всегда смотрел на тебя, как на рабский, обслуживающий персонал, недостойный внимания. Теперь, все внимание будет направлено на тебя. Танцуй… и будь добра, сделай это эротично. Для меня.

– Пошел. К. Черту, – выплевываю, словно проклятье, я, и тут же прикусываю язык, когда мрак вокруг рассеивается. Зал освещен имитацией сумеречного света, и я не вижу лиц, когда смотрю вперед, но знаю, что люди там наверняка есть… а может я повернута к ним спиной? Это и неважно… на мгновение я засматриваюсь на красивые проекционные декорации, вспыхивающие на полу и стенах – и конечно, это опадающие лепестки сакуры. Наверное, их проекция отображена и на моем «обнаженном» теле, потому что я определенно чувствую себя «на прицеле» взглядов собравшихся.

Выглядят декорации красиво. Бутоны прекрасных цветов сворачиваются и разворачиваются ежесекундно, в такт с музыкой, набирающей громкость… я узнаю это старое, давно забытое миром произведение. Еще одна игра слов и головоломка?

Потому что играет не что иное, как Enigma – Gravity of Love.

Однажды, в библиотеке я нашла покрытый пылью сундук со всяким старьем и винтажными вещичками… помимо потертых книг, потерявших цвет картин, я обнаружила там старые диски и древний плеер, каким пользовались в самом начале двадцать первого века. Я переслушала все альбомы и всех исполнителей, которые там были. Какие-то мне нравились больше, какие-то меньше, но именно эта группа гипнотизировала и завораживала меня с первых нот, заставляя уноситься в «космос» без ракеты…

Поэтому я сразу узнала ее. Совершенно несовместимые, казалось бы, звуки природы, религиозные и языческие мотивы, сексуальные ритмы и мелодичный голос вокалистки слились в безупречную симфонию неповторимой музыки, уносящей в астрал, зазеркалье, за грань реального мира. Казалось, что это не я слышу звуки, а это они медленно проникает под кожу, наполняя каждую клеточку теплом и холодом одновременно.

Откуда он знал? Что это именно то, что мне нужно.

Эта музыка. И что-то настоящее, только мое. Пусть я связанная и почти голая, но это мой танец. Тот, что будет идти прямо из сердца, а не тот, который от меня ждали бы зрители, хореографы, и даже я сама…

Закрыв глаза, я начала плавно двигаться, полностью синхронизировав движения тела с музыкой. Веревки опаляли кожу при каждом движении, натирая и царапая ее… но мне было почти плевать. Плевать, я хотела насладиться каждой секундой своего танца…

И я наслаждалась. Пока музыкальные мотивы не достигли своей кульминации, и я не ощутила, как какая-то неведомая мне сила тянет веревки, заставляя меня сбиваться с ритма и терять равновесие… и себя. Любое давление на мой танец извне отзывается болезненным спазмом в сердце, и я уже не сдерживаю беззвучных слез, беспрерывно стекающих по лицу.

На несколько долгих секунд я превращаюсь в марионетку, движениями которой полностью управляют за счет грубых нитей. Это было больно, будто некий кукловод пытался содрать с меня кожу, при помощи тугих веревок. Мне хотелось упасть на пол и зарыдать, как тогда, на первой репетиции… но собрав волю в кулак, я выбрала быть сильной. Не сдаваться. Просто продержаться. Просто превратить борьбу в искусство… борьбу с чем-то незримым и господствующим, с тем, что преследует меня всю жизнь, и возможно, почти каждого из ныне живущих.

«Люди называли свои взлеты и падения роком, везением или судьбой, – невольно вспоминаются слова Руфуса, сказанные однажды, когда я застала его в своем кабинете с опустошенной бутылкой виски и кучей голограмм вокруг с непонятными мне математическими расчетами. – Вопрос лишь в том: нравится ли им перекладывать ответственность за свою жизнь на некого Владыку, Создателя и Бога? Я думал, что это так, Кэндис. Но возможно, я ошибался… и от судьбы, словно от прописанной внутри тебя программы, не убежишь. Мне всегда хотелось быть тем, кто пишет программу, а не следует ей. Иди спать, моя дорогая. Тебе не стоит видеть меня в таком состоянии».

Полностью отдавшись танцу, и полету своей души, я отключаюсь. Прихожу в себя, тяжело дыша и лежа на спине, в позе «распятой звезды». Мои руки и ноги свободны, веревки слетели с меня на «последнем дыхании танца»… не знаю, было ли так задумано, или я сама из них выпуталась. Это не так важно. Я чувствую себя так хорошо, и улыбаюсь, глядя на имитацию темно-синего неба… можно было оставить меня голой, Карлайл.

Ведь я только что разделась перед толпой людей. Встала перед мишенью.