Еще один шанс

– Кто эти покровители, еще не известно?

– Мне никто ничего не говорил, - призналась я.

– Итак, к организации взрыва вы отношения не имеете, о том, что он произойдет, заранее осведомлены не были. Верно?

– Да.

– Что-то подозрительное видели? Накануне или за несколько дней до?

– Подозрительное? – переспросила я недоуменно.

– Каких-то неизвестных личностей с подозрительным поведением? – уточнил он.

Я подумала о принце Адриане. Чем не подозрительный тип?

Тем, что он принц и пришел навестить меня. И зачем ему взрывать школу?

Нет, Адриан тут точно не при чем.

– Я не заметила никого подозрительного. Но я не слишком наблюдательная, - призналась я.

Какое-то время он сверлил меня взглядом, словно пытаясь прочесть мои мысли.

А затем вдруг спросил:

– Могу я задать вам несколько вопросов о падении самолета несколько недель назад?

– А вам зачем? – я удивилась.

– Я расследую то дело.

– Расследуете? Разве это не был несчастный случай?

– Это совершенно точно не был несчастный случай, - нахмурился Даинер. – Самолет попал в грозу, с которой должен был разминуться согласно всем расчетам. Маршрут проверялся и перепроверялся согласно регламенту, а после – в рамках расследования. Самолет не должен был встретиться с грозой. Вы можете рассказать, как это произошло?

– Боюсь, что нет. Я не знаю, что происходило на борту самолета до его падения. Этот вопрос вам лучше задать Боуеру.

– Его мы уже опросили, - заявил он. – Еще в начале расследования.

Странно, что Боуер мне об этом не рассказывал. Впрочем, в то время мы только начали общаться.

Надо будет поинтересоваться у него, что же все-таки произошло на борту.

– А почему вы меня еще в начале расследования не опросили? – поинтересовалась я.

– Нам не дали такой возможности. Ваша семья воспротивилась нашему вмешательству, поскольку оно могло быть травмирующим.

Я слушала его с удивлением. А что, так можно – запретить следствию опрашивать свидетелей? Хотя тогда, конечно, только следователя мне и не хватало.

– Что ж, я все равно не смогла бы вам помочь, - я пожала плечами.

– Еще один вопрос. Почему вы не знаете, что происходило в самолете?

– Я не помню, - ответила я привычно. – Ничего из того, что было до падения самолета. У меня амнезия.

– Вы лжете, - безапелляционно заявил следователь.

– С чего вы взяли? – даже оскорбилась я.

Нет, я, конечно, лгала, но только об амнезии. Так-то я действительно не знала, что там с самолетом происходило.

– Мой семейный дар – отличать правду от лжи. Я всегда знаю, когда мне лгут.

– Весьма удобно, для вашей работы. А заставлять людей говорить правду вы не умеете? – поинтересовалась я, чтобы потянуть время и немножечко прийти в себя от неожиданной новости.

Вот это подстава подстав. Ходячий детектор лжи! А мне ведь есть что скрывать.

Хотя, с другой стороны…

Зачем скрывать? Лишить меня наследства вряд ли смогут, генетически я продолжатель рода. Запереть в сумасшедший дом? Так я психически здорова. В тюрьму? Но я не виновата в смерти Риссы.

Могут усыпить, конечно, но для этого тоже нужны причины. Женщины этого мира отнюдь не бесправны, и им подобный прецедент вряд ли понравится. Ведь усыпление – это вынужденная мера при чрезвычайных обстоятельствах.

Мне, безусловно, удобнее оставить все как есть, но, если правда вылезет наружу, мне в принципе ничего не грозит. Разве что осуждение общества, но меня это совершенно не пугает.

– Магически – нет, - ответил Даинер. – Но есть множество способов выяснить правду даже не прибегая к магии. Не хотите ли объяснить, каким образом вы говорите правду, утверждая, что не знаете, что происходило на самолете до падения, и лжете, утверждая, что не помните того же?

– Это же очевидно, - заметила я. – Просто меня на самолете не было.

– И где же вы были?

– Вы уверены, что это правильный вопрос? – я улыбнулась. – В другом месте. Такой ответ вас удовлетворит?

Даинер вздохнул, прикрывая глаза. Аж дышать легче без этого взгляда…

А затем улыбнулся:

– Вы правы. Правильный вопрос будет – кто вы? И что произошло с настоящей Клариссой Аберэ?

– Полагаю, она умерла. Как и я в своем мире.

– В своем… мире?

– Я очутилась в теле Клариссы, и ее присутствия в своем сознании не ощущаю. Думаю, ее убило пробуждение магии, а меня… возможно, притянуло в опустевшее место.

Даинер помолчал, о чем-то задумавшись.

– И вы не боитесь в этом признаваться?

– В целом нет. Просто я не хочу скандала, - призналась я. – Риссу это не вернет, а мне усложнит жизнь.

– Вы заняли чужое место.

– Я этого не просила, - я возразила. – Моей вины в произошедшем нет, способов это исправить я не знаю.

– Возможно, если бы вы рассказали, такой способ мог бы найтись.

– Вы пытаетесь меня пристыдить? – удивилась я.

– Разве вы не хотели бы вернуться домой?

– Нет. Я была смертельно больна.

– У вас не было денег на целительных магов?

– В моем мире нет магии.

– Нет магии? – переспросил Даинер.

– Именно.

– А вы не считаете, что это эгоистично – не попытаться спасти Клариссу?

– Вы так говорите, словно это что-то плохое, - добавила я укоризны в голосе.

Да, мне было жаль Риссу. Но девушка умерла, а я – нет. Должна ли я была пытаться ее спасти? Причем – ценой собственной жизни? Пусть меня обвиняют в эгоизме, но я не считаю, что ответ обязан быть положительным.

Альтруизм – это не про меня.

– Вы ведь едва не погибли, спасая детей во взорванной школе, - заметил следователь. – И утверждаете, что эгоизм – это не плохо?

– А знаете, мне кажется, ваши вопросы не относятся к делу.

– Вы правы. Я прошу прощения, это действительно не относится к делу. Я просто… это очень неожиданно, мне еще не доводилось сталкиваться с… чем-то подобным.

В этот момент он не выглядел грозным следователем. Даже взгляд стал нормальным, не иначе, из-за растерянности.