Если любишь - солги

Я лежала, едва дыша, чувствуя, как горит лицо. Больше всего на свете хотелось зарыться с головой под одеяло и никогда-никогда больше не показываться наружу. Фалько, напротив, был невозмутим.

— Ополоснись и одевайся. Завтрак не предлагаю. Перекусим по дороге.

— Нет!

— Что значит, нет? Ты так сильно голодна? — в уголках его рта таилась улыбка.

— То перемещение с дирижабля, — голос противно дрожал. — Я сказала и повторяю, что никогда больше…

— Помню, — оборвал он меня. — Есть другой способ. Тебе не понравится, но дышать будешь свободно. И хватит спорить! Через полчаса жду снаружи. Оденься потеплее. Утро холодное.

Через минуту я осталась одна и с облегчением откинулась на подушке.

После вчерашних гимнастических упражнений ныло всё тело, голова казалась пудовой гирей. Может быть, сказать Фалько, что я никуда не еду? Останусь в неприступном горном убежище. Здесь мажисьеры и жандармы меня точно не найдут.

Зато легко отыщут крыланы. С трудом перелетают трёхметровый забор — да, Дитмар?

Платье моё висело на крючке, вбитом прямо в каменную стену, и выглядело хорошо отглаженным. Губы невольно растянулись в улыбке. Что за картина: в глубине тёмного подземелья Фалько работает утюгом, чтобы, вернувшись в цивилизованный мир, я не выглядела неряхой…

Приняла ванну, стараясь не думать, что за новое испытание меня ждёт, и начала одеваться. Странное ощущение — натягивать на себя чулки, которых касались мужские руки. Словно эти руки скользят по моим ногами… Давал ли Фалько волю воображению, когда развешивал для просушки короткие шёлковые панталончики и нижнюю юбку, совмещённую с поясом для чулок, или делал это механически, как автоматон, думая о деньгах, которые получит за то, что нянчится с избалованной девицей? Наниматель должен чертовски хорошо ему платить.

Поверх платья я надела рубашку, свитер и обронённый плащ, который Фалько демонстративно бросил поперёк стола. Там же лежали вязаная шапочка с застёжкой под горло, тёплый шарф и мужские шерстяные перчатки, слишком большие для моих рук. Я надела всё. Окинула последним взглядом своё каменное прибежище и вышла навстречу рассвету.

Над горами гулял ветер, играл волосами Фалько, трепал полы его чёрного полупальто, на этот раз застёгнутого на все пуговицы.

— Я надеялся уйти затемно, — сказал он, глядя на золотое зарево у горизонта. — Но тебе надо было поспать.

— А тебе?

Он усмехнулся:

— А я двужильный.

Мы обошли дом и спустились к обрыву. На изумрудной траве крохотными алмазами сверкали капельки росы. Медленно просыпались горы, сбрасывая с себя одеяло теней и одеваясь светом. Внизу разреженными слоями стелились облака. Небо, голубое, с оттенком бирюзы, было так близко и в то же время так беспредельно велико, что захватило дух. Я наконец оценила красоту, которую хотел показать мне Фалько — неужели только вчера? Он скосил на меня взгляд и улыбнулся глазами. Несколько минут мы молча глядели в лицо вечности.

Наконец Фалько сказал:

— Сейчас я завяжу тебе глаза. Всего на полчаса. Так надо. И самой тебе будет проще. Что бы ни происходило вокруг, какие бы странные ощущения ты ни испытывала, не бойся. И постарайся не кричать. Звуки здесь разносятся далеко.

Он мотнул головой в сторону вершины, где обосновались строители "Ночного зеркала", затем пристально поглядел на меня и, похоже, остался доволен увиденным. Я и правда ничего особенного не чувствовала. Должно быть, устала бояться. Но когда Фалько извлёк из кармана чёрный платок, свернул вчетверо и подошёл вплотную, мне едва хватило самообладания, чтобы не отшатнуться.

Мягкая ткань коснулась кожи, и свет утра померк. Фалько затянул узел ровно настолько, чтобы повязка плотно прилегала к лицу, но не давила, поправил нижний край, открыв кончик носа. Словно делал такое много раз.

С полминуты ничего не происходило. Свистел ветер, меняя направление, слышались шорохи, хлопки, похрустывание. У меня вспотели ладони. Внезапно Фалько сказал низким ночным голосом:

— Сейчас возьму тебя на руки, — и тотчас проделал это с изумительной лёгкостью. Я и ахнуть не успела. — Обними меня за шею. Крепче. Проклятье, надо было дать тебе тёплые носки.

Он медленно двинулся вперёд. К краю обрыва? Слишком большие перчатки мешали цепкости пальцев, и я раз за разом перехватывала руками, пытаясь найти положение понадёжнее. Ладонь скользнула по какой-то выпуклости с упруго-мягкой и, кажется, слоистой поверхностью. Я запустила пальцы в это мягкое и слоистое…

— Держись за шею, я сказал! — рявкнул Фалько. — Только за шею! Спину и плечи не трогай. Можешь покалечиться.

Помолчал и добавил мягко:

— Ничего не бойся. Помни, я не дам тебе упасть.

Он снова пошёл вперёд, побежал… Резкий хлопок. Меня тряхнуло, возникло чувство падения — внутри всё оборвалось. Я крепче обняла Фалько, чувствуя, как ходят напряжённые мышцы в основании его шеи.

Полчаса. Нужно вытерпеть полчаса, и этот ужас закончится.

Вокруг дышала бездна, я чуяла её каждой порой, каждым нервом. Бездна обнимала нас, играла с нами, как котёнок с мячиком, и Фалько нравилась эта игра. А я крепко сжимала зубы и кричала, кричала, кричала — внутри себя.

Но даже к ужасу можно привыкнуть. Фалько держал меня крепко, руки его не дрожали, не давали слабины, он делился со мной своим теплом, только ноги в летних туфельках начали замерзать.

Казалось, эта качка на волнах воздушного океана будет длиться вечно. Вдруг низкий тяжёлый голос прохрипел в самое ухо:

— Приготовься!

В отдалении скрипело и лязгало, и эти звуки быстро приближались.

— По команде — отпускай.

В следующий миг что-то задело мои каблуки. Я вскрикнула — и Фалько разжал руки.

Подошвы глухо стукнули по металлу.

Фалько гаркнул:

— Да отцепись ты!

С силой оторвал от себя мои руки, толкнул вниз. Я упала… почти легла… спиной на твёрдую поверхность. Надёжную. Устойчивую. Прочную.

Тогда почему ощущение бездны вокруг притупилось, но не исчезло полностью?

Села рывком, сорвала с глаз повязку. Мир ослепительно вспыхнул — и затянулся влажной пеленой. Слёзы побежали по щекам. Полуприкрыв глаза ладонью, я смотрела на небо, на уступы и расщелины, медленно плывущие мимо. Единственной моей защитой от объятий бездны была подвесная кабина, открытая всем ветрам. Метра четыре в длину и два в ширину, крыша на грубых подпорках, обшарпанный бортик по пояс стоящему человеку. За этот бортик я, должно быть, и зацепилась ногами, когда Фалько пытался втолкнуть меня внутрь.