Это было у моря

— Это серьёзное обвинение. То есть, Мизинец обманом решил ликвидировать побольше Старков — матерь всеблагая, а парнишка — тоже он? — чтобы ему в руки досталось все то, что хотела Серсея, ты хочешь сказать? Мне это все нафиг не нужно — вот борделя жалко… А у Серсеи теперь новая игрушка — надежды в клубах тирелловского табаку. Свадьба уж назначена. Эта дурочка Маргери вполне ничего. Но мне бы больше было по душе, если бы Джофф женился на Сансе. А она в итоге досталась тебе, вот странно. Бедный Нед… А чего ты от меня-то хочешь?

— Если вам Нед Старк был и вправду другом — помогите избавить девочку от этого муженька. Он же там все незаконно сделал. Да и зачем ей такой муж?

— Хм. Сложновато это будет сделать, особенно в виду того, что ты ее увез. Как она?

— По-разному. Все ее это надломило.

— Еще бы. Бедная малышка. И еще эта история с Кет. А с чего ты взял, что это Мизинец подтолкнул ее к могиле?

— Да потому что он сам сказал. Звонил как-то Сансе, глумился. Угрожает ей… А она записала разговор… ну и сболтнул.

— И она это записала? И запись сохранила?

— Да.

— Это уже веселее. С этим можно работать. Есть пара знакомых — не бойся, не твой братец — тот, похоже, теперь как раз с Мизинцем подвизается. Он там, на море, возле этой вожделенной Серсеиной хибары, будь она неладна, рыщет, по твою, кстати, душу. Надеюсь, девочек в канавах топил не ты?

— Не я. А вы, я так чувствую, и не верите.

— Да я сразу сказал этой дуре Серсее, что быть того не может. На хрен тебе это сдалось? Что, девок, что ли, вокруг мало, в овраги их отволакивать? Это надо совсем больным на голову быть. А ты не больной. Просто невезучий алкаш. Как я. Ну, тебе-то, как видно, все же, в конце концов, повезло… С женщиной, в смысле. Но ты же понимаешь, если удастся провернуть это дело с Сансиным браком и с Мизинцем — девочку придется вернуть…

— Понимаю. И даю вам слово, что она возвратится домой. Отвезу ее к тетке — к Лианне…

— Песье слово? Верю. И со своей стороны постараюсь помочь. Вот только допью этот жбан, просплюсь и завтра — за дело. Еще с супругой надо будет побеседовать…

— Может, все же, с супругой — в другой раз?

— Нет уж, извини, раз пошла такая пьянка, то надо непременно. Какого Иного она мне наплела? Ненавижу вранье, особенно бабье. Вот прямо сейчас пойду. Она там с братцем воркует по телефону, с этим лощеным уродом. Ну, не все коту масленица. Кошке, в смысле. Отзвоню тебе завтра. Береги девочку. Бывай, Пес.

И Роберт бросил трубку. А вот и Пташка. Спешит, вся голова уже в снегу.

— Ну что, ты дозвонился?

— Да. Дело на мази. Он поможет. Сказал, завтра начнёт действовать. Так что, может быть…

— Может быть, я освобожусь от этого мерзавца? Неужели такое возможно?

— Может, и так. Но там есть условие.

Пташка занервничала, потрясла заснеженной головой. Но они же обещали говорить правду. Значит, придется…

— Когда все закончится, и твой брак аннулируют, тебе придется вернуться домой. К тете.

— Ну, а в чем дело, я и так туда собиралась…

— Ты поедешь одна. Без меня.

— Как без тебя? Почему?

— Потому что это неправильно. Ты и сама прекрасно понимаешь.

— Ничего я такого не понимаю. И не надо мне никаких условий. Или тогда вообще не надо ничего. Он завтра будет звонить? Я сама с ним поговорю, ладно? Мне кажется, дядя Роберт как раз поймет…

— Ну, можно попробовать. Хуже не станет. Но только обещай не устраивать истерики и дать ему свободу действий. Для нас главное — избавить тебя от треклятого брака. Остальное — потом. Я же уже говорил — никуда я от тебя не денусь… Ты помнишь — я твой. Пока тебе это не надоест…

Она тут же скользнула в его объятья. От Пташки пахло свежестью, мокрыми волосами и снегом. Мало, мало времени осталось… И он сам его подгоняет — не за горизонтом уже тот самолет, что увезет ее на запад — к тетке… С каждым часом, как растет надежда на ее избавление — угасает и их больное пламя. И так, наверное, и должно быть…

— Мне никогда не надоест. Поцелуй меня.

— Пташка, ну не здесь же. Могут увидеть. И камеры, опять же…

— Пусть видят. Я не стыжусь. Если у этого мира хватило наглости признать законным этот омерзительный брак с Бейлишем — плевала я на то, что он о нас думает. И муженёк пусть посмотрит — на прощанье…

Он не заставил себя просить дважды. Губы ее были холодны, и даже они отозвались горьким привкусом первого снега — как будто ловишь снежинку кончиком языка — ту, первую, специально посланную для тебя в белом безмолвии…

========== IV ==========

Хоть раз тебя коснуться,

Хоть раз тобой упиться.

На миг назад вернуться,

Где нам с тобой не спится.

И встретить боль желанья

И рук слепую близость.

Греха прожить посланье,

Хоть раз дойти до низа.

Хоть раз взлететь до крика

И с губ твоих сорваться,

Упасть с седого пика

И болью упиваться.

И позабыть о смерти,

Сплетаясь воедино

В усталой круговерти

Задернутой гардины.

Через сутки они почти достигли цели. Снег то утихал, то начинался снова, таял, лил дождем изматывал их то тоской, то призрачными надеждами. Пташка кисла на переднем сидении. Временами она начинала проситься за руль. Сандор не понимал, зачем ей это нужно, и раздраженно отфыркивался — еще не хватало экспериментировать на «серпантине». Что еще за дурь! Телефоны здесь уже почти не брали, даже прогноз погоды приходилось слушать по радио — и он был неутешителен. Сандор в душе проклинал все их задержки. Вчера пришлось остановиться в очередной крысиной дыре — в отеле у подножья горы, куда им предстояло теперь въехать. До этого они ехали почти восемь часов, и Сандор здорово ошалел от дороги и уже размышлял: не посадить ли вправду Пташку на часок за руль. Останавливало его только то, что сменись они — он бы тут же и задрых — а за его горе-водителем нужен был глаз да глаз на этой скверной дороге. Поэтому он кое-как перебивался кофе и сигаретами — и гнал машину вперед. В гостиницу он отнес девочку на руках — она так выдохлась, что даже не проснулась, когда они остановились.

Эта гостиница была двухэтажной, без лифта, а комната им досталась почти на чердаке — куда он и отволок ее, сопящую ему в шею. Кровать была только одна — а за номер с него взяли в два раза больше, чем они обычно платили в предгорье. Сандору уже было наплевать на условности. Он уложил Пташку на кровать, запер дверь и сам улегся рядом с ней, уткнувшись лицом в мягкий ее затылок.

Они проспали почти двенадцать часов — она разбудила его в сумерках — лихорадочными объятьями и жаркими поцелуями. Несмотря на то, что Сандор дал себе слово ее больше не трогать, он опять не выдержал, тем более, почему-то Пташка оказалась почти раздетой. Чем дальше, тем больше она от него ждала — а он, несмотря на ее немыслимую желанность, почему-то начинал тормозить — даже в самые интимные моменты его не покидала свербящая мысль о том, что все это пройдет, оборвется — и скоро. Когда она кончила, он даже не стал продолжать — все это было одним сплошным мазохизмом. Пташка, поднаторевшая уже в ощущениях и процессах, тут же заволновалась и, отдышавшись, грустно спросила, что она сделала не так.