Это было у моря

I got stuck but I faced the fire

I’m not a girl, I’m a woman, woman

Back into the darkness going nowhere fast

So I’m still looking for clues

But I’ve seen a light in a distant past

I think I see it in you

I’m going out with a bang, a bang brother

It’s a cry for help

It’s a sign that I’m feeling alive

I got stuck but I faced the fire

I’m not a girl, I’m a woman, woman

K’s Choice. Woman

Она как раз заходила в дом, когда услыхала, что подъезжает машина. А вот и он. Если это он… Ну, не муженек, хотелось бы надеяться… Что там позади? Знакомый серый Шевроле разрезал колесами белое чистое покрывало снега на поляне перед домом. В воздухе пахнуло бензином.

Санса поплотнее запахнула плед и прошлепала к остановившейся машине. Ей нужен был поцелуй. Как минимум.

Сандор высунулся из окна Шевви.

— Ты что это нарядилась, как индеец?

— Холодно. Замерзла. Ты меня не греешь, бросил, вот и приходится разживаться…

— Вот это ты зря. Как раз грею. Привез тебе кучу теплых вещей.

— Ага. И еще маленький поцелуй.

— Боги, Пташка, прошло три часа, а не три века. Что за трагедия опять в глазах?

— Никакой трагедии. Даже наоборот. Я дозвонилась сестре…

— Да ладно! Ну, тогда ты точно его заслужила, поцелуй. Иди сюда…

Целоваться через стекло машины было смешно. Сансе, как всегда, пришлось вставать на цыпочки — на этот раз потому, что дурацкий фургон был слишком высок, чтобы с удобством заниматься такого рода развлечениями. Плед упал, скользнув по грязному колесу, но ей уже было все равно. Глупое окно.

— Так, все, остановились. Пташка, кыш в дом!

— Не пойду я в дом. Сам кыш. Я тебе помогу выгрузиться.

— Хорошо. Но держись от меня подальше, невыносимое создание.

— Полчаса. Пока выгрузимся.

— Ага. И неплохо было бы чего-нибудь пожрать. Только не оленину…

— А ты купил еду?

— Маленько купил. Надолго все равно не хватит… Теперь, я так понимаю, надо будет вставать за плиту, как прилежной хозяйке — даром, что протаскался за продуктами. В следующий раз за провизией поедешь ты, а я приготовлю обед и сяду вязать тебе носки…

Санса представила себе эту картину и прыснула. Похоже, от готовки ей все равно не избавиться…

— Ладно, давай уже заносить сумки, а то холодно.

— Не надо было одеяло сбрасывать. Тем более, оно упало на колесо и испачкалось…

— Ну ты и зануда. Нагружай меня.

— Не хочу. Нет, впрочем, на тебе твои тряпки. Они не тяжелые.

Санса взяла два здоровенных мешка и двинулась к дому. Не тяжелые, правда. Что он ей купил? Давненько Санса не испытывала такого любопытства по поводу приобретенных кем-то другим вещей. От матери раньше она такого не терпела — Сансе все время казалось, что та, на незаметный свой лад, хочет ее переделать. Посему пришли к компромиссу — ходили вместе и обе параллельно расстраивались: Санса — от надобности потакать нервной матери и тщательно скрываемого желания взбунтоваться, мать — потому что чувствовала за покорностью вежливой дочери пружинящее, как слишком сильно надутый мяч, упрямство, которое девочка пыталась скрыть, но не настолько, чтобы озабоченная своими отношениями с Сансой Кет не могла ощутить. И, конечно, матери хотелось, чтобы старшая дочь во всем походила на нее — и вместе с тем, было интересно, что бы выбрала сама Санса, дай она себе свободу.

Этого Кет никогда так и не узнала — девочка слишком любила и щадила ее, чтобы огорошивать мать своим нестандартным мышлением. А Сансе теперь предстояло узнать, насколько хорошо чувствует ее неожиданный ее спутник — ее первый сознательный выбор. Это было и страшно, и желанно — очередная “проверка на вшивость”.

Санса села по-турецки посередине гостиной прямо на пол, больше не в силах сдерживать любопытство, и запустила руку в один из мешков. Выудила оттуда две длинные водолазки — черную и красную. Так, ну это не очень страшно — и горло закрыто, неплохо. Носки он может не вязать — ибо купил их целую кучу, разной фактуры и цветов — даже умудрился где-то отыскать настоящие шерстяные. Рынок? Что это за место, куда он ездил, где продаются такие вот уютные вязаные носки с овечками? Очень трогательно. Так, а это еще что? Санса фыркнула. Ну вот без кожаных штанов она бы вполне обошлась. Это уже чересчур. Потом Санса пригляделась — штаны были не столько выпендрежные, сколько плотные и теплые — практически двухслойные. Угу, не дурак. Можно поставить зачет. Из второго мешка Санса вытащила вполне скромную черную неприметную куртку, застегивающуюся под горло, с капюшоном, в пару к ней белую шапку и перчатки и — о боги, вот тут он попал — за это можно было простить ему даже кожаные штаны — широченную белую кофту-кардиган, то ли вязаную, то ли шитую — цвета свежевыпавшего снега, без рисунка, с черной окантовкой по рукавам, которые уютно прикрывали кисти, фиксируясь отверстиями для больших пальцев на руках. У кофты имелся даже капюшон — длинный, с дурацкой кисточкой — у Сансы в детстве была такая шапка, колючая и неудобная. Но этот шедевр был удивительно мягким. Санса тут же и влезла в него, застегнувшись на молнию и утопив в необъятных рукавах замерзшие ладони. Сразу стало теплее. Напоследок в мешке оставалась здоровенная коробка с высокими зимними ботинками — как и все остальное — черными, специальными для прогулок в горах. И размер он откуда-то ее знает, какой молодец. Санса вздохнула с облегчением — Сандор прошел-таки проверку на вшивость. Надо теперь пойти и сказать ему, что ли, спасибо… Санса влезла в новые ботинки и протопала к выходу. Сандор уже завел машину в гараж — на дворе было пусто и странно. Было — и нет. Словно она тут одна. Ветер качнул ели — с них слетело несколько снежинок вперемежку с иголками. Хлопнула дверь гаража — потянуло привычным дымом сигареты. Она обернулась.

— Уже нарядилась? Как я и думал. Тебе идет.

— Это замечательно, спасибо. Вот моя вещь! Где ты такое нашел такое чудо?

— Да просто шел по улице — и наткнулся на витрину. Вспомнил, какая ты была, когда я вчера ночью пришел спать — под ворохом одеял, только нос виден. Подумал, что тебе пригодится. Мне почему-то кажется, что ты все время мерзнешь…

— Не все время. Не когда ты рядом.

— Но я же не буду все время рядом. Так что и кстати…

— Что значит — не будешь все время рядом? Конечно, будешь…

— Пташка, ты опять за свое? Мы это уже обсуждали…

— Ничего такого мы не обсуждали! Ты, значит, уже все продумал? Составил план по избавлению от дурацкой Пташки?

— Перестань, пожалуйста!

— Сам перестань! Я не посылка, не бандероль, чтобы меня упаковывать и отправлять! Знала бы, вообще бы не стала звонить сестре! Вот для чего ты так на этом настаивал!

— А о сестре ты не подумала? О братьях своих? О тетке?

— Подумала.

— И их тебе не жалко? Тебе, седьмое пекло, не кажется, что они, как минимум, заслужили право знать, что ты не валяешься где-то с пробитой головой?

— Поэтому и позвонила. Жалко. Но нас с тобой мне жальче. У нас ничего нет — кроме друг друга…

— И, положим, это неправда. У тебя есть семья, которая тебя любит. А у меня…

— Ну, скажи мне, что у тебя?

— Право выбора.

— На что? На то, чтобы отказаться от меня?

— Да. Так же, как у тебя.

— Но я не хочу его!

— Сейчас. Сегодня обстоятельства таковы, что нам по дороге. А дальше…

— Дальше ты, полагаю, посадишь меня в самолет, отзвонишь тете, что запихал упрямую девочку в транспорт — чтобы меня приняли с другой стороны — и поедешь наслаждаться новообретенной свободой… <