Это было у моря

Серсея, заглянув в машину, усадила напротив детей фотографа, обвешанного сумками и чехлами, как рождественская елка, а рядом с ним — приятеля Джоффри, как обычно, напросившегося в поездку с лучшим другом. Приятель, впрочем, был как раз сыном заводчика и владельца конюшен, куда они сейчас ехали.

Санса глянула в окно — в небольшую машину с затемненными стеклами, садились Бейлиш и двое его людей. Петир весело помахал детям рукой, и восторженный маленький Томмен, похожий в своем костюмчике на толстенького пажа, замахал в ответ. Последней в машину к Бейлишу села Серсея.

Шофер захлопнул дверцы лимузина, где сидели дети. Санса повернула голову и вместо фотографа, что раньше был напротив нее, оказалась лицом к лицу с Псом. Видимо, он сел в машину, пока она смотрела в окно. Фотографа с его баулами переместили на переднее сиденье.

Пес окинул ее взглядом и угрюмо отвернулся к окну. Санса, на мгновение затрепетавшая, как лань перед охотником, понуро уставилась на свои похолодевшие, неожиданно вспотевшие руки. От ладоней на синей ткани бриджей оставались влажные отпечатки.

Санса попыталась спрятать предательские руки в карманы штанов, и тут же получила от Джоффа еще одни щипок, на этот раз за нежную кожу запястья. Санса встретилась взглядом с горящими злобным торжеством голубыми глазами троюродного брата. До конюшни было как минимум двадцать минут езды. К тому времени, как они прибудут, Санса будет вся в наливающихся синяках. Она прикусила дрожащую от обиды губу.

Машина медленно выезжала из ворот. Вдруг Пес дернулся и стукнул ладонью в стекло, отделяющее салон лимузина от кабины водителя.

— Эй, ты, погоди, останови-ка.

Джоффри недовольно поморщился.

— В чем дело, Пес?

— Седьмое пекло, я больше не могу ездить против хода. Меня уже вчера чуть не вывернуло. Давай ты сядешь на мое место. Или она пусть сядет.

У Сансы даже приоткрылся рот от неожиданности. Значит, все-таки, он заметил. Младших детей пересаживать было нельзя, потому что они оба пока ездили на специальных подставках, закрепленных по ходу машины. Значит, пересесть мог только кто-то из них с Джоффри, и они неминуемо оказались бы сидящими раздельно.

Сансу окатило волной благодарности. Джоффри продолжал сопротивляться.

— Я не хочу пересаживаться. И не стану плясать под твою дудку, Пес. Мне наплевать, что тебя укачивает, как сопливого младенца. И вообще, я хочу сидеть рядом с Сансой, коль на то пошло. От тебя вечно несет перегаром. Меня самого начнет мутить.

— Хорошо, не пересаживайся. Но имей в виду, что, когда я сблюю на твои красивые красные штаны, вонять тут начнет куда сильнее.

Джоффри перебрал в своем умишке все возможные аргументы и, по-видимому, не нашелся, что еще возразить. Меж тем из машины Бейлиша уже возмущенно гудели клаксоном. Джоффри, обиженно бурча что-то себе под нос, пересел на место Пса, рядом с приятелем, и, надувшись, как мышь на крупу, уставился в окно. Пес переместился на место Джоффри у окна, и Сансе пришлось подобраться: Пес был основательно шире и занимал больше места, чем Джофф.

Когда он усаживался, случайно дотронулся своим плечом до ее плеча, и оба вздрогнули. Санса прижалась поближе к Мирцелле, но подвигло ее на это отнюдь не отвращение. От его случайных прикосновений ее бросало в непонятную дрожь, почти темнело в глазах, а в ушах и в животе запорхали уже знакомые ей бабочки. Колени сводило сладкой истомой, по спине словно шел электрический разряд, и волоски на шее становились дыбом, а живот покрывался мурашками. Сансе становилось от всего этого жутко — перед ней опять начинало мерцать таинственное лицо взросления, которого она желала и боялась. В такой близости было отчаянно трудно прятаться за своими барьерами: одно небрежное касание — и барьеры падали, как карточный домик.

Пес, казалось, не замечал ее смятения. Отвернувшись, он уставился в окно и просидел так до конца поездки.

Сансе как-то удалось взять себя в руки. Особенно ее охладила мысль о предстоящей верховой езде. Тут-то и помощь Джоффри не понадобится — она сама все сделает. Ничего, будет держаться в хвосте, подальше от всех, авось никто и не заметит ее неуклюжей посадки и немеющих от страха падения рук. Лишь бы только лошадь попалась смирная.

На курсах у нее была злая молодая кобылка, которая, прямо как Джоффри, так и норовила ее укусить, если только Санса оказывалась в доступной близости. Всех самых мирных лошадок отдали младшим, и Санса мучилась с этой бестией, пока не решила завязать с курсами навсегда. Младшая сестра тогда рассказывала, что ее пересадили на лошадь Сансы, и они после некоторых выяснений отношений подружились. Санса и слышать про это не хотела. Тогда, помнится, она сказала сестре, что это все потому, что у той у самой лицо длинное, как у лошади, да и воняет она так же — вот эта дурацкая животина и почувствовала родство. Сестра обозвала ее в ответ рыжей трусихой.

Как давно же это было, и какие они тогда были дурочки! Санса отдала бы что угодно за то, чтобы сейчас обнять вредную сестру. Та бы не стала плакать от щипков Джоффри и живо придумала бы какую-нибудь пакость, чтобы досадить гадкому мальчишке. Санса всегда сама оказывалась объектом проделок Арьи, но, похоже, так ничему от нее и не научилась.

Машина остановилась, они приехали. Пес резко отворил дверь машины и выскочил, как будто за ним гнался рой ос. Отойдя от машины на добрых двадцать футов, он жадно затянулся сигаретой.

Санса помогла Томмену отстегнуться. Джоффри, не глядя ни на Сансу, ни на младших брата и сестру, вылез из машины и, перебрасываясь репликами с приятелем, пошел к конюшням. За ним, как свита, поспешили фотограф и люди Бейлиша. Сам Петир о чем-то тихо говорил с Серсеей.

Когда Санса, наконец, выбралась из машины — последней, Джоффри уже выводил из стойла великолепного гнедого жеребца. Лошадь принадлежала их семье, как и две другие: мелкая, серая в яблоках ласковая трехлетка Мирцеллы, чудесный белый конь Серсеи и толстенький шоколадный пони Томмена. Лошадей доставили сюда в специальном контейнере на каникулы, а в конце лета их таким же образом отвезут в столицу.

Санса уныло побрела к конюшням, томимая самыми нехорошими предчувствиями. В конюшне было полутемно и пахло сеном и животными. Санса чихнула. Служащий нервно осведомился, нет ли у нее, случаем, аллергии на лошадей? Нет, аллергии у Сансы не было. Был только панический ужас, всего-то. Служащий успокаивал ее, уверяя, что ей сейчас подберут самую смирную лошадь. Он по пути бросил ей перчатки и защитный шлем и вывел на свет божий среднего размера палевую лошадку, на вид довольно смирную.

Санса боязливо погладила лошадь по шелковистому боку.

— Она не будет кусаться?

— Да нет, что вы. Рона у нас мухи не обидит. Она сама вас боится. Когда будете проезжать лесом, возле деревьев не спешите, она может испугаться. Она в юности повредила ногу об корень, вот и шарахается теперь. И для забегов больше не годится. А тут народ катать — в самый раз.

Санса с жалостью поглядела на чудесное животное, которое косилось на нее карим, блестящим глазом из-под светлой челки. Она взяла лошадь под уздцы и вывела ее из конюшни. Почти у входа лошадка вдруг занервничала и подала вправо, проходя последнее стойло, где стоял чудовищного размера черный, как смоль, жеребец, злобно раздувающий ноздри.