Это было у моря

Санса наконец справилась с застежкой сапог и, запихав одеревеневшие ноги в слишком большие тапочки, поставила обувь аккуратно к стене, обитой такими же дубовыми панелями, что оправляли стеклянные двери входа.

— Ну пойдемте., — сказал доктор, проходя вперед. Санса покорно пошла за ним вслед. Они миновали два пролета лестницы и вышли на застеленную толстым цветочным ковром площадку второго этажа. Робин, похоже, жил как раз в той полукруглой башенке, что нависала над газоном справа. Доктор повел Сансу к раздвижной деревянной двери и негромко сказал:

— Я не хочу подслушивать ваши разговоры. Поэтому сделаем так: я останусь в комнате, но в уши вставлю это, — он достал из кармана свой плеер с бусинами мелких наушников., — Так мы соблюдем указания, и никому не будет обидно. В любом случае, Робина я знаю так хорошо, что признаки чрезмерного волнения я у него на лице обнаружу и без звука…

Санса благодарно кивнула. Разговор с Зябликом и так предстоял тяжелый — а присутствие досужего свидетеля делало его еще труднее.

2.

Они зашли в комнату. Свет тут был приглушен — окна занавешены белым атласом тяжелых штор. Зяблик лежал на гигантской кровати, в действительности обложенный кучей книг. В ногах кровати, в небольшом зазоре камина, уютно потрескивало пламя. По-видимому, дрова были сосновые или еловые — пахло смолой и можжевельником.

Робин поднял взгляд — он было бледен, темные глаза запали, под ними были страшные черно- синие круги. Санса содрогнулась. На белом как бумага лице мальчишки резко выделялись красные, словно искусанные губы — небрежным мазком кармина. Санса обратила внимание на литографию у него в руках — персонаж комедии дель арте, унылый клоун в белом, с длинными до пят рукавами. Ей показалось это символичным. Робин был в белом, как персонаж, которого он изучал — стилизованная рубашка под старину, с пышными рукавами только подчеркивала его бледность и пугающие тени под глазами. Он словно готовился к выходу на сцену — в акте, где ему предстояло изобразить мертвеца.

Юноша долго, не моргая, смотрел на свою бывшую одноклассницу, не говоря не слова. Потом опять опустил голову и уставился на картинку в руке. Доктор сел в велюровое кремовое кресло в углу, беспокойно вертя в руках плеер. Санса не решилась сесть и так и стояла в дверях, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Гнетущее молчание начинало затягиваться. Его нарушил доктор, нарочито откашлявшись и бодрым голосом задав несколько дежурных вопросов по поводу измерения сахара получасовой давности. Робин, не поднимая глаз, бесцветно прошелестел, что с ним все в порядке и что все показатели он записал — указав рукой на толстенькую тетрадку на тумбочке.

Доктор потянулся к записям, удовлетворенно их проглядел и кивнул.

— А раз с вами все в порядке, молодой человек, разрешаю вам пообщаться с вашей подругой, что пришла вас навестить.

— Я не желаю ни с кем общаться. А с ней в особенности. Никакая она мне не подруга. Ей до меня дела нет.

— Помилосердствуйте, Робин, девочка пришла к вам пешком- да по холодному ветру, одна. Не думаю, что человек, которому нет до кого-то дела, потащился бы в такую погоду только для того, чтобы продемонстрировать свое безразличие!

Робин поднял голову. На бледных щеках внезапно заиграл лихорадочный румянец — двумя симметричными пятнами на скулах, словно кистью провели.

— Это правда? Ты пришла пешком? Ко мне?

— Робин, мы же договаривались — помнишь? (Санса не рискнула назвать его Зябликом — по крайней мере не сразу) Если ты заболеешь, я приду тебя навестить…

— Но ведь это было еще до — до того, как ты ушла. Я думал, все наши договорённости сгорели.

— Робин, я же не из -за тебя ушла!

— А из-за кого? Из-за Грейджоя? Ненавижу его. Ты знаешь, я его побил! Так стукнул, что у него кровь носом пошла. Когда узнал, что он до тебя докапывался — не смог удержаться…

— Робин, я тобой горжусь, — Санса прошла вперед и уселась на краешек кровати, в изножье, — Можно я сяду, а то устала?

Аррен кивнул с довольным видом. Потом важно сказал:

— Тебе не стоило тащиться по холоду. Ты бы позвонила — я бы послал за тобой лимузин.

Доктор мягко подал реплику из угла:

— Робин, ты помнишь, что лимузин занят — твои дяди уехали по делам до ужина.

— Ах, ну да. Ну вы бы съездили, подумаешь! Санса одной и у вас бы места хватило. В этой вашей маленькой машинке.

— Да, конечно. Подвезти такую милую девушку как Санса было бы честью. Да только помните — я не могу от вас отлучаться!

— Боги, как вы мне надоели со своими приказаниями и глупостями! Я же не ребенок в самом деле. И со мной все хорошо. Это тогда было плохо. И то — после того как я отлупил Грейджоя, мне было уже все равно. Я и Ранде вчера то же сказал, — если оно того стоит — но пусть их, эти болезни. Болен я всегда. А могу отплатить по заслугам таким гадам очень редко. Вы должны радоваться — а вы только все нудите. Санса вот мной гордится. Она умнее вас всех вместе взятых. И пользы от нее больше, чем от всех ваших снадобий. И вообще, доктор, вы не могли бы нас оставить?

— Нет, не могу. Вы же знаете, мастер Робин.

— Тогда хоть в разговор не лезьте. Слушайте ваши глупые песенки, раз притащили этот ваш гаджет. И отстаньте от нас.

— Хорошо, как скажете.

Доктор с кривой усмешкой вставил в уши наушники и начал сосредоточенно — даже слишком, чтобы это казалось естественным — тыкать пальцами в экран плеера.

Робин недовольно посмотрел на него и покрутил головой.

— Вот так всегда. Он них не избавишься. Даже сплю я в компании — на ночь приходит сиделка. Словно я болен!

— Но ты же и болен, Робин!

— Ничего такого. Диабет — это почти не болезнь. Просто я другой. И организм мой работает в другом ритме.

— А как же приступы?

— Ах, это? Да ну их. Я забыл поесть. Кухарка положила мне банан — а я его ненавижу. И вообще все время гадости ем. Хочется хлеба — дают гренки с сыром. Хочется блинов — несут кашу. Бред какой-то. И никто меня не слушается. А ты умеешь готовить?

— Нет, вообще не умею.

— Жаль. Могли бы иногда завтракать вместе. Я бы к тебе приезжал с утра, и ты бы готовила для меня чего-нибудь вкусное.

— Если я начну кормить тебя завтраком, Робин — ты точно заболеешь.

Зяблик помолчал и потом недовольно и капризно выпятил нижнюю губу:

— А когда же мы будем видеться теперь? Ты меня бросила одного, в этой мерзкой школе. Ранда ходит через два дня на третий. Там скверно, одни грейджои и всякие дуры-блондинки, что вечно списывают у меня математику.