Это было у моря

Словно странники в ночи

В чем был смысл этих встреч

Я не знаю хоть убей —

Мы расстались навсегда

Возле желтых фонарей

И пошли своим путем

словно странники в ночи

Не жалея ни о чем

словно странники в ночи

Но я верю мы умрем

Чтобы встретится опять

И по улице пройти

И друг друга не узнать

И пойти своим путем

словно странники в ночи

Не жалея ни о чем

словно странники в ночи.

Nautilus Pompilius. Странники в ночи

5. Пес

Он с ненавистью выкинул две железяки в открытое окно и, поднявшись, побрел к выходу. Ночь закончилась, наступило утро — а вместе с ним и прозрение. Никакой любви, никакого освобождения. Никакого Сандора. Сандора отлично усыпили, приласкав нежной рукой. По земле теперь оставалось тащиться только Псу — цепей у него больше не было, было не за что держаться, не на что выть. Он спустился вниз, пнул кота, пригревшегося на солнце — можно подумать, кто-то давал вшивой твари такое право! Париям не полагается нежиться на терраске у аристократии — для них есть более подходящие места. Помойки, сортиры — кстати, не мешало бы отлить — что он и сделал, не отходя от дома — какая, собственно, разница? Винные лавки, пустыри с мусором. Туда он направится, вот именно.

Клиган ударом ноги открыл калитку и, выйдя на освещенную солнцем дорогу, поморщился — начинала болеть голова. Пес никогда не любил солнца. Надо было отсюда валить. Опять запиликали-зазвенели колокольчики — или это его цепи у него в голове звенят — порвавшись?

Нет, это был телефон, валяющийся без дела в кармане куртки. Пес вытащил треклятый аппарат и чуть было не хватил его о камень у дороги. Остановила только одна мысль — а вдруг это она? Может, все это какое-то чудовищное недоразумение, может, она сейчас, щебеча в идиотскую трубку на другом конце связи, все ему разъяснит, и пройдет голова, и не надо будет опять учиться ненавидеть весь мир и ее — прежде всего ее — это так хреново у него выходит!

Но нет — номер был незнакомый и еще более незнакомым показался ему мужской голос в трубке:

— Сандор? Сандор Клиган?

Чем-то знакомым отозвалось это обращение в гудящей, словно с похмелья, голове Пса.

— Да, это я. А вы кто?

— А я дядя Сансы Старк. Таргариен.

— Ага. Седовласый музыкант? Что вам теперь от меня угодно, сударь?

— Хочу предложить вам сделку. Честную, на этот раз.

— На этот раз? — Пес хмыкнул, — Ну, после такого начала я даже вас выслушаю. Валяйте.

— Видите ли, Санса поступила в столичный колледж, а мне, по некоторым причинам очень не хочется, чтобы она там училась. И я подумал — может, вы все еще заинтересованы в том… Ну, чтобы сопровождать ее.

— Сопровождать? Куда это? В Пекло, что ли?

— Пока я не сказал для вас ничего обидного, так что незачем так кипятиться. Сопровождать по жизни.

— Вы хотите подкинуть мне вашу шлюшку-племянницу, чтобы я не ней женился и сделал ее честной женщиной — а заодно и избавил от тлетворного влияния столицы — а ну как вытворит чего похуже, чем запрыгивать в постель с Псом и опозорит не только себя, но и вас? Надо полагать, что жить я с ней должен подальше и потише — и побыстрее ее обрюхатить, чтобы не рыпалась куда не надо. Вы, может, еще и приплатите мне — в качестве приданого?

Рейегар на том конце замялся, промолчав с полминуты. Потом неохотно процедил:

— В общих словах — да. Все именно так. Я думал — приплачивать вам не придется, коль скоро вы ее любите — но, если нужно, я, конечно, дам за ней все, что полагается приличной девушке ее круга. Дом, машина, счет в банке — возможная работа для вас.

— Очень заманчиво. Но вынужден отказаться. Меня это не интересует.

— Позвольте спросить — почему?

— Потому что я больше не цепной Пес. Я завязал. И с цепями, и с хозяевами, тем более с хозяйками. Я больше не продаюсь. Если бы мне приспичило — я бы выбрал Серсею Ланнистер — она в постели лучше, чем ваша племяшка. Но пока предпочитаю остаться сам с собой — один. Целее буду.

— Понятно. Обсуждать ваш тон мне кажется неуместным — но все же, последний вопрос — а как же ваши чувства? Те самые, про которые мне так упорно говорила моя супруга? И сама Санса тоже. С ними вы тоже завязали?

— С ними — в особенности. Пташка здесь больше не живет — она свободна. Как и я. Прощайте.

Он сунул в карман телефон и, добравшись, наконец, до мотоцикла, завел старушку Харлей — вот уж повернее всяких там пташек будет.

Закурил, да так, зажав в зубах сигарету, и рванул прочь от треклятого мавзолея всех придушенных чувств этого мира.

За пять минут он добрался до винной лавки и постучал по косяку носком ботинка. Хозяин, попыхивая трубкой и отдуваясь, как бегемот — вот уж кто не меняется — вышел на порог. Он бросил мрачный взгляд на Клигана, нежный — на свою вновь обретенную «малютку» и пробубнил:

— Исцарапал и запылил моего коня. Девчонку тоже потерял, но зато приобрёл идиотскую бороду, которая идёт тебе, как корове седло.

— И тебе привет, старик!

— Отгони байк на задний двор, да заходи.

— Лады.

Он зашел к виноделу через чёрный ход — в ту самую комнатушку, где когда-то девчонка, изрыдавшись, заснула за швейной машинкой.

— Приехал, значит? Ну не осёл ли? Делать тебе нечего, что ли?

— Я привык отдавать долги, дед.

— Рыцарствующий осёл, еще хуже. Ну, отдал и хорошо. Теперь твоя совесть чиста, а дорога — свободна. А куда ты девочку дел, рыцарь?

— Улетела. В теплые края. Туда, где на деревьях растут золотые булки, любопытный ты наш.

— Неудивительно. Будь я на ее месте, я был тоже от тебя улетел. И даже не к золотым булкам. А просто подальше от мглы и поближе к свету.

— Чего?

— А ничего. Для такого сопляка и алкаша у тебя слишком уж густая, грозная тень. Холодно, поди, в ней.

— Этого я не знаю.

— Да ты вообще, как я посмотрю, ничего не знаешь. Куда потащишься теперь, хоть знаешь?

— Нет.

— Вот то-то и оно. Если хочешь, могу дать тебе работу. У меня виноградники загибаются, а сам я уже не очень. Там такой здоровяк, как ты, пригодился бы. Но есть одно условие.

— Какое еще?

— Увижу, что ты пьешь — вышвырну. Как собаку. Не нужны мне киряющие работники на винограднике. Не солидно.