Это было у моря

— Что ты собираешься сделать? Это-то зачем?

Она оглянулась на него с явным недовольством, но руку опустила.

— Затем, что мне так хочется. Это мой пляж. И берег. И море.

— Море не твое, оно ничье. И то, что ты бросишь в него — там и останется. Эта твоя урна разобьется и будет вечно торчать зубастыми осколками. Ну хорошо, ты будешь знать, где она — а если дом купит кто-то еще, и потом чей-нибудь ребенок наступит на эту гадость?

Санса вздохнула и села на камень. Не глядя, протянула урну брату. Потом тихо добавила, пытаясь дотянуться до воды кончиками пальцев ног.

— Все мы, как этот твой ребенок. Резвимся в теплых волнах и не знаем, какие осколки ждут нас в глубине. Это — жизнь. Она неизбежна.

Джон забрал у сестры пустой сосуд, нахлобучил на него крышку и отставил подальше.

— Она неизбежна. Но в наших силах сделать ее чуть лучше. Но не хуже же! Ты бы хотела, чтобы твой ребенок наступил на такую гадость?

Санса подняла оставленный на камне тюльпан и бросила его в море. Цветок заплясал на волнах, но продолжал плыть по поверхности, отражаясь в воде красным пятнышком.

— Я не хочу детей. У меня никогда не будет детей. Я не хочу смотреть, как они мучаются…

Сестра спрыгнула с камня, подобрала свой рюкзак и туфли, и, не глядя ни на брата, ни на море, зашагала прочь, к дому.

Они все же обошли дом еще раз, осмотрели котел (выключенный) в подвале — кстати, там же стояли стиральная машина и сушка. Сестра долго, задумчиво смотрела на них, но мысль свою так и не высказала. Затем они вышли через закрытую веранду в сад, прогулялись вокруг дома. Санса шла неспешно, но, казалось, глядела сквозь предметы — или поверх них, как, бывало, смотрел его собственный отец. Джон спросил у нее про львов. Санса задумалась, потом махнула рукой:

— Пусть их спилят под корень!

— Да этого и не надо! — Джон опять поразился ее желанию разрушения, — Можно просто подстричь по-простому. Шариком там. Или что-нибудь в этом роде. Это же дерево — оно не виновато, что люди над ним поглумились.

— Какой ты у нас защитник природы, оказывается, — ехидно заметила Санса, — То море, то кусты эти уродские…

Джон глянул на нее, пытаясь понять, что стоит за этой издевательской фразой:

— Ну, а зачем? Ерунда и расточительство… Это как кривое дерево пилить за то, что оно кривым выросло. Листья-то у него все равно есть, природную свою функцию оно, по-любому, выполняет.

— А я бы спилила кривое дерево. И другие есть — лучше и стройнее. Зачем глаза мозолить…

— Санса, вот уж никогда бы не подумал, что тебе нравится быть такой…

Кузина воззрилась на него, прищурив глаза:

— Какой? Жестокой?

— Нет, поверхностной. Ты просто вон из кожи лезешь, чтобы сыпать банальностями…

— Ах, вот какая я, оказывается? Банальная?

— Знаешь, я тебя банальной не считал, — серьезно заявил Джон, — До сегодняшнего дня…

Санса отвернулась от него и дернула листочек мелкой южной сирени, что росла в глубине сада, возле правой стенки забора.

— Может, ты и прав. Я хочу быть проще. Думать проще. Не терзаться лишними размышлениями. Не заморачиваться. Я устала от сложностей. Их и так слишком много — чтобы еще создавать себе новые. С меня хватит…

Она кинула листочек на землю и зашагала к выходу, бросив через плечо:

— Надо поесть! В местном магазине делают бутерброды и молочные коктейли. И мороженое. Пойдем?

— А мы разве не поедем в город на обед? — недоумевающе переспросил Джон. Ему казалось, что дела тут уже были закончены.

— Нет, я хочу еще погулять. Все-таки мне нравится это место. И кто знает, когда я сюда опять вернусь… — Санса провела рукой по ветвям кипарисов — они почти дошли до забора.

— Когда захочешь, тогда и вернешься. Это же твой дом, помнишь?

— Ты прав, никак не запомню, — засмеялась сестра — И все же, я хочу поесть здесь и побродить по берегу в одиночестве. Если ты не против.

Джон помотал головой:

— Нет проблем. Перекусим, потом я позвоню шефу и отчитаюсь, а ты пока погуляешь. А там поедем, — он взглянул на часы.
– Почти час дня. Самое время пообедать.

Они дошли до площади с магазинчиками пешком, там зарулили за бутербродами и напитками. Сели на лавочке под каким-то большим деревом, усыпанным белыми цветами. От их запаха у Джона опять потек нос. Санса с участием глянула на брата, потом вверх — на дерево.

— Похоже, на шелковицу у тебя тоже аллергия.

— Это шелковица? — Джон вытер нос — Ну-ну. Больше никогда не поеду на юг весной…

Они не спеша доели свой импровизированный обед, зашли в магазин за мороженым и направились обратно к усадьбе. Джон заприметил винную лавку и хотел было туда завернуть, но Санса неожиданно уперлась и ни в какую не хотела даже зайти и посмотреть. «Ничего там интересного нет, незачем» — твердила она. Джон, удивившись ее реакции, пожал плечами и последовал за сестрой по дороге. В конце концов, он всегда может вернуться, пока она будет гулять. Джону нравились хорошие вина — после дней, заваленных бумажками и занудными делами, вроде вчерашних, вечером совсем неплохо бывает выпить за ужином бокал качественного напитка.

Когда они дошли до усадьбы, Санса, закинув в машину рюкзак, отправилась гулять по берегу, скинув туфли и бредя по самой кромке прибоя, лижущего замусоренный песок. Джон проводил ее взглядом и вернулся к своим телефонным звонкам. Он провозился дольше, чем планировал — северный коллега попросил его перезвонить адвокату Таргариенов, в столичную контору, а тот, в свою очередь, посоветовал Джону сообщить о состоянии дел отцу.

Рейегар не удивился ни сообщению о том, что все прошло гладко, ни, тем паче странному поведению Сансы, описанному сыном — только печально прокомментировал, что чего-то такого он и ожидал. Он кратко попросил сына приглядывать за кузиной и сообщил, что Арья уже собрала вещи сестры — они ждут Сансиного окончательного возвращения в отчий дом и будут незамедлительно отправлены. Джон спросил, не будет ли разумнее подождать писем из колледжей — неизвестно, куда Санса в итоге попадет. На это отец, многозначительно помолчав с полминуты, сказал, что у него есть свои основания думать, что вещи пригодятся Сансе именно на севере. Джон не стал спорить: если отец впадал в этот заумный тон, то обсуждение было бесполезным — это он знал по опыту.

Дело, меж тем, шло к трем, а Сансы все еще не было. Джон, рассудив, что звонить ей по сотовому, пока она гуляет, будет некорректно. В конце концов, дел у него никаких не было: либо болтаться тут, либо сидеть в гостинце. Отчет по здешним делам он собирался составить вечером, а пока можно было посидеть полчаса на терраске. Он вытащил с закрытой веранды кресло, устроился на солнце и открыл в читалке на телефоне последнюю страницу книги, что мусолил уже второй месяц: сложный философский опус, полный скрытых намёков неизвестно на что, и ещё более смутных отсылок на другие произведения автора. Речь почему-то шла от второго лица, что бесконечно путало и злило Джона, но он обещал приятелю, рекомендовавшему книгу, прочесть опус до конца и высказать свое мнение — а слово он свое любил держать. Как обычно, от запутанного текста Джона начало клонить в сон, и он сам не заметил, как уронил руку с телефоном на колени и задремал.