Это могли быть мы

– Идем, великий писатель.

От этой фразы он поморщился. Ее неприкрытые похвалы и поддержка все еще казались ему странными. Придирчивая холодность Кейт почему-то была ближе. Ожидание провала, означавшее, что не стоит и пытаться. На улице шел легкий дождь. Оливия раскрыла зонт, взяла Эндрю под руку, и они пошли к станции. Он не привык ездить в Лондон по вечерам, и казалось странным идти навстречу потоку пассажиров, усталых и бледных, каким и он сам был долгие годы, пока Оливия его не спасла. Они вошли на станцию, купили билеты в автомате и стали ждать на платформе. Он пожалел, что не взял с собой ничего выпить, чтобы успокоить нервы. Может быть, баночку джина. Но у Оливии было странное отношение к выпивке, как и ко многим другим вещам. Они сидели друг напротив друга в безлюдном поезде, усыпанном бесплатными газетами. Он ехал на презентацию своей книги. Он столько мечтал об этом, представлял себе речь, врагов из прошлого, которых он хотел пригласить поприсутствовать при его триумфе. И вот этот день наступил. Сегодня. «Запомни этот день», говорил он себе. Скоро поток времени унесет его дальше, и от этого события, как и от всех остальных, останутся только воспоминания.

Оливия не переставала расспрашивать, кто еще будет на мероприятии.

– Кто-нибудь с работы?

– Э… Я их приглашал, но не уверен.

От своей старой юридической фирмы в Сити он получил несвязный ответ, словно они не поверили, что ему это удалось, или были удивлены тому, что кто-то предпочел писательский труд радостям контрактного права. Было бы мило увидеть там Мартина, злобного бывшего начальника, чтобы заставить его слушать, как чествуют Эндрю.

– Конечно же, моя группа по писательскому мастерству.

– Конечно. Летиция?

– Да.

И почему его раздражало то, что она помнила имя преподавательницы, у которой он учился десять лет назад? Такое положено жене, но она не была ему женой. И в этом состояла отдельная сложность. Как представлять ее остальным? Его редактору, двадцатишестилетней Эйприл, представителю по связям с прессой, которая и того моложе, его агенту Симеону, любителю красных брюк и владельцу дома во Франции? Что сказать о том, кем она ему приходится? Поскольку они никогда никуда не ходили, этот вопрос возникал только в тех редких неловких случаях, когда приходилось приглашать кого-то в дом для выполнения каких-нибудь работ. И, разумеется, с Сандрой, которая сразу вцепилась в глотку и больше не выпускала.

– Адам придет?

– Ну… Кто знает? Ему известно время и место.

Адам мог с равным успехом прийти и очаровать всех, прийти и устроить скандал или не появиться вообще и даже не вспоминать потом об этом. Унизительно ли отсутствие родных на таких мероприятиях? И где сейчас родные Оливии?

– А как насчет Делии? – с надеждой спросил он.

Просто замечательно, если бы Делия, умная и милая, гордая за него, тоже пришла.

– Она сказала, что постарается.

Лицо Оливии приобрело то знакомое неопределенное выражение, с которым она всегда говорила о дочери. Похоже, ей не нравилось говорить о собственном ребенке. Только о его детях.

– Значит, из издательства будут все: Эйприл, Фелисия, Джон…

– Какой еще Джон?

– Художник, создавший обложку.

– А… Да.

И почему она это помнила, а он – нет? Ее беспокойство подпитывало его тревогу и наоборот. Они погрузились в молчание, и, глядя на проносящиеся в окне поля Суррея, Эндрю чувствовал себя так, словно едет на собственную казнь. С чего он решил, что ему хочется устроить вечер в собственную честь? Он не стоил этого. Будет только мямлить и выставлять себя дураком. И он понял, поднимая бесплатную газету и притворяясь, что читает ее, чтобы избежать дальнейших разговоров с Оливией, что, представляя себе презентацию своей книги, даже после ее ухода и пятнадцатилетнего отсутствия, он всегда представлял себе, что в дальнем конце зала ему будет спокойно аплодировать Кейт. А потом кивнет ему, словно говоря: «Да, наконец-то ты это сделал».

Эндрю, 2010 год

– Ну, все готово? Мне нужно поговорить с Адамом насчет поведения?

Эндрю был на взводе. Раньше Делия никогда к ним не приезжала – Оливия время от времени ездила ее навещать, но и только. А на эти выходные она должна была приехать сама. Годы заботы о детях Эндрю без каких-либо злоключений, похоже, что-то исцелили в Оливии, и теперь она могла наконец подумать о возможности побыть с дочерью.

– Все будет хорошо.

– Разве он не ранил ее при прошлой встрече?

– Ну… Да. Но он тогда был совсем маленький. И он не хотел – так случайно получилось.

Вокруг Адама происходило немало несчастных случаев, когда он в очередной раз давал волю эмоциям. Разбитые тарелки, взбешённые родители детей, которым якобы нечаянно достался удар или пинок.

– Я с ним поговорю.

Они оба знали, что Адам не слушает ни слова из того, что говорил отец. Но подобной ложью они обменивались, словно звонкой монетой.

– Уверена, что ей будет удобно с тобой в одной комнате?

Оливия отвернулась.

– Конечно. В конце концов, я здесь одна.

Разговор был полон скрытого подтекста и напоминал ходьбу с гирями на ногах.

– Хорошо. Будет здорово наконец-то с ней познакомиться.

Он не раз предлагал Оливии повидаться с дочерью, почаще ее навещать, но Оливия всегда вежливо отнекивалась. Все и так прекрасно. У Делии привычный распорядок, не нужно его нарушать. Она нужна Эндрю. Но несколько месяцев назад Оливия вдруг согласилась. Он не знал, почему чувствует себя так неловко. Разумеется, Оливии следовало пригласить дочь сюда, в дом, где она жила. Но это каким-то образом придавало конкретность их положению. Делало из них настоящую семью. Поднимало вопросы, которые только улеглись после обсуждения развода с Кейт, к которому он до сих пор так и не приступил, по-прежнему находя невыносимой саму мысль. В конце концов, с покойниками не разводятся.

Делия должна была приехать на выходные в апреле. Эндрю не верилось, что он и в самом деле увидит девочку, пока на улице перед домом не остановилась машина. Оливия объяснила, что Делия всегда пользовалась машинами с водителем. Ее мать машину не водила, а отцу не рекомендовали садиться за руль, пока он принимает лекарства, поэтому ребенка повсюду возили профессиональные водители. Эндрю не хотелось углубляться в вопрос о том, насколько состоятельна Оливия, несмотря на то что они уже три года фактически жили вместе. Она настояла на том, чтобы оплачивать половину счетов и ипотеки, но они никогда не говорили ни о ее богатстве, ни о том, почему дочь не живет вместе с ней. Они обо многом никогда не говорили.

Теперь Эндрю пошел открывать и обнаружил, что Оливия стоит на кухне, окаменев как статуя.

– Она приехала, – сказал он.

Снаружи слышался звук двигателя на холостом ходу, хлопнула дверца машины.

Оливия стояла, скрестив руки, и слегка подрагивала. Эндрю вздохнул: значит, ему придется все делать самому, раз она отключилась в такой важный момент. На пороге стояла бледная девочка в джинсовом костюме из брюк и куртки, увешанной металлическими значками, и джинсовой же кепке, из-под которой спускались забранные в длинный хвост светлые волосы. В руках девочка держала большую черную сумку.

Эндрю посмотрел, как водитель разворачивает машину.

– Мне нужно…

– А… Нет. Дедушка все оплачивает со своего счета.

Голос прозвучал ясно и звонко, хотя девчушка была худенькая и дрожала на ветру.

– Заходи, Делия. Заходи. Э… Я – Эндрю, само собой, – он попытался представить себе, как могут сложиться его отношения с этой девочкой, и мозг на мгновение отключился и ушел в перезагрузку. – Твоя мама на кухне.

Его поразило, какой взрослой казалась Делия. В ее походке, в манере держаться уже появилась неосознанная женская вальяжность. Адаму было десять, но он был мальчишкой, и Эндрю не мог поверить, что все десятилетние были такими же злыми и дикими, как он, при этом настолько по-взрослому понимая сложности жизни.