Это могли быть мы

Ей сейчас было всего тридцать три, и он вдруг подумал, что ее день рождения пролетел незаметно, потому что он даже не помнил дату. Господи!

– Неужели ты не хочешь… жить своей жизнью?

Она напряглась.

– Я думала… я была тебе нужна.

– Так и есть! Господи, да без тебя я бы пропал. Но прошли годы, а ты продолжаешь все для нас делать. Ты нам ничего не должна.

Она поджала губы.

– Мне кажется, что если я смогу помочь вам, ну… это поможет немного компенсировать то, как я поступила с Делией. То, что я не могу заботиться о ней. И, возможно, если я хорошо справлюсь с ними, то однажды смогу найти в себе силы быть с ней.

– Оливия, но в жизни есть и другие вещи, не только необходимость быть нужной.

Неужели в этом все и дело – она чувствовала, что имеет значение только тогда, когда может быть полезна? Вся ее жизнь – искупление за то, что она подвела собственную дочь?

– А Делия… понимаешь, мне трудно осознавать, что ты здесь, а не с ней. Это неправильно.

– Я хочу быть здесь, с вами, – очень тихо произнесла она.

Что это значило? Она хотела, чтобы он взял ее тонкую ладонь и повел наверх, в свою постель за стеной от ее кровати? А если он так сделает, и окажется, что неправильно ее понял, и она с визгом убежит и больше не вернется? Адам не выдержит, если потеряет и ее. Да и хотел ли этого он сам? Мог ли он построить другие отношения на руинах, оставшихся после бегства Кейт? Любил ли он эту женщину рядом с ним, чья жизнь так тесно переплелась с его? Господи… Он не знал.

– Но… почему?

Она сложила ладони на коленях.

– Ты такой хороший, такой добрый. И ты замечаешь меня, нуждаешься во мне. И дети. Я могу любить их, я действительно могу им помочь, у меня может быть семья. Вы – моя семья.

Секунда пролетала за секундой. Оба не шевелились, затаив дыхание. Момент затянулся. И Эндрю, как обычно, отступил.

– Ты очень к нам добра. И спасибо за этот курс – чудесный подарок!

Ее лицо смягчилось.

– Я рада. Знаешь, у тебя все отлично получится.

Ощущение миновавшего кризиса, бешеный стук сердца. Потом он понял, что придется посещать этот курс. И показать другим свою писанину. Вот черт!

Эндрю обнаружил, что в жизни ничего так не боялся, как первого занятия на курсах. Он медленно плелся в поисках кабинета по продуваемому сквозняками второму этажу колледжа дополнительного образования для взрослых на одной из улиц центрального Лондона. Стоял январь, и вся бетонная коробка, казалось, сотрясалась от кашля и чихания. Студенты, нервные и вымотанные после работы, преподаватели, поправлявшие очки на усталых сопливых носах. Казалось маловероятным, что это помещение рядом с залом для йоги, из которого доносились хлопки и удары по линолеумному полу, способно родить великое произведение искусства.

Эндрю открыл дверь и извинился за опоздание – поезд в Лондон, как обычно, задержался. Он поспешил занять единственное пустое место рядом с лысым мужчиной, который неохотно убрал свой рюкзак.

– Итак, – произнесла преподаватель охрипшим от кашля голосом. – Полагаю, теперь все в сборе. Меня зовут Летиция Кроули. Мисс Летиция Кроули…

Она посмотрела на них, словно ожидая, пока ее имя запишут. Некоторые так и сделали, другие вызывающе отказались даже снимать колпачки с ручек.

– Добро пожаловать на курс «Введение в писательское мастерство». Я сама пишу уже более пятидесяти лет.

В голове сразу же всплыл вопрос: это сколько же ей лет? На вид ей можно было дать сколько угодно от сорока до восьмидесяти. Она была одета в блузку с высоким воротом, зеленую твидовую юбку и бирюзовые туфли на умопомрачительной высоты каблуке. Чуть высветленные волосы были собраны в пучок.

– Во время обучения мы будем прорабатывать вашу поэзию, прозу и мемуары, чтобы помочь вам стать более успешными авторами.

Лысый мужчина рядом с Эндрю кивал так многозначительно, будто сам помогал составлять расписание курса.

На другом конце кабинета подала голос молодая женщина, говорившая с американским акцентом. Она была пухленькая, с гладкой лоснящейся кожей и копной темно-рыжих волос.

– Потребуется ли от нас пробовать писать во всех жанрах?

Услышав этот технический термин, некоторые напряглись. Летиция Кроули раздраженно ответила.

– В нашем курсе нет определенных жанров, дорогая. Вы пишете то, что хотите. Чего просит душа. Потом мы это разбираем.

– Но разве…

– Давайте повременим с вопросами. Сначала расскажем о себе.

Летиция намеренно начала с того конца кабинета, который был подальше от настырной американки. Состав группы оказался такой: Пэм, домохозяйка лет пятидесяти, работавшая над женским романом. Дерек, трейдер из Сити, одетый в костюм в тонкую полоску и не выносивший метафоры и поэзию; он писал триллер о жизни трейдера из Сити. Тэм, лысый сосед Эндрю, оказался родом из Шотландии и писал стихи о выдрах, которые на деле оказывались стихами о его собственном пенисе. Рупа, красивая девушка с проколотым носом и в расклешенных джинсах, работавшая над воспоминаниями о тяготах, которые ее семья претерпела во время разделения Индии. Все нервно поглядывали на нее, чувствуя опасную соперницу. Марджори, пылкая и шумная рыжеволосая женщина, писавшая эротику под псевдонимом Веронкия Лейс. Пит, улыбчивый юноша двадцати с небольшим лет в модных очках, который вполне мог бы сойти со страниц романа, над которым Эндрю корпел примерно с этого же возраста. В группе была Кендис, женщина под сорок, умная, с очень длинными ногтями, которая тревожилась, что может пропустить слишком много занятий. Она писала книгу по бизнесу. Была Сэмми, поэт-декламатор, вся в дредах, в которой Эндрю заподозрил лесбиянку. А еще была Мэдисон, самоуверенная американка, ранее посещавшая писательские курсы на родине и работавшая над глубоким романом о жизни студенческого городка. Наконец, оставался сам Эндрю, сидевший в растерянности со сломанной ручкой, протекшей на нетронутый блокнот.

– Замечательно, – сказала Летиция Кроули. – Итак, приступим.

Адам, наши дни

Делия ехала в автобусе рядом с ним. Это был самый обычный автобус. Вернее, немного хуже обычного, потому что на заднем сиденье какой-то парень включил на мобильнике на полную громкость паршивенький ритм-энд-блюз, а на поворотах возле ног колыхалось море мусора почти по щиколотку. Но это все равно был лучший автобус в его жизни, потому что рядом с ним сидела она: в зеленом узорчатом платье, куртке из кожи (разумеется, искусственной) и с волосами, собранными в красивый высокий хвост. Он просто вышел таким или она специально сделала такую прическу? Адаму было любопытно, но в то же время ему и не хотелось этого знать.

– Это на Марилебон-Хай-стрит? – спросила она.

– Ага.

Адам испытывал смутное раздражение из-за необходимости ехать сюда, в эту зажиточную часть Лондона с ее пекарнями и детскими магазинами. Это противоречило его образу провокатора.

– Он обрадуется, что ты приехал.

– М-м…

Это его тоже раздражало. Адаму не было дела до отцовской радости, он не хотел создавать ожиданий.

– Значит, ты мне пока так и не скажешь?

Несмотря на то что он приехал к ней, столь жалко прибежав на первый зов, она настаивала, чтобы он подождал. Ему уже начинало казаться, что все это – лишь уловка, чтобы заманить его на презентацию, и он бесился, что она так легко его провела. Его раздражала зародившаяся в глубине души надежда, что она передумала насчет их уговора. Он притворялся, будто думает так же, разумеется, но последние несколько месяцев без нее были по-настоящему дерьмовыми. Истинная правда. Он был даже готов сказать ей об этом. Если она сделает первый шаг.

Она окинула его спокойным взглядом.

– Еще не время.

– Да твою мать, Ди! К чему все эти тайны? У нас тут что, последняя серия «Остаться в живых»?

– Отличная отсылка к древности, – ей было все равно, что он злится; она просто погрузилась в себя, пока он не вынужден был извиниться, чтобы возобновить разговор – совсем как Оливия. – Я тебе все расскажу. Обещаю. После презентации. Сегодняшний вечер принадлежит твоему отцу.

Адам застонал.

– Там будет такая скука. Я сдохну.