Этот мир не выдержит меня. Том 5

Покрутив Марка и так и эдак ещё несколько минут и не добившись от него ничего нового, я оставил разведчика разбираться с караулами, а сам направился прямиком к Фруасу Суару.

Сумасшедший историк не сдвинулся со своего места ни на миллиметр. Он встретил меня безмолвно, безразлично, равнодушно — так, словно перед ним находился не человек, а пустое место. Узловатые стариковские пальцы уверенно держали перо, которое «порхало» над страницами, словно бабочка, оставляя после себя кривоватые, но вполне читаемые строки.

«…Грубые, не озарённые светом истинного благородства людишки радовались тому, что им удалось пережить очередной день их бесполезной, лишённой всякого смысла жизни. Они, неспособные оценить тонкий вкус изысканных блюд, радостно набивали свои безразмерные утробы грубой пищей, словно ках’Этские черви, нашедшие в голубых льдах тушу погибшего северного алифанта…»

Дедуля был, как всегда, в своём репертуаре: низкопоклонничал перед аристократией, а к простому люду относился с высокомерным пренебрежением. Впрочем, читать ему нотации на тему всеобщего равенства и братства я не собирался. «Старому псу» было не до освоения новых «трюков» — ему вполне комфортно жилось в уютной «конуре» из привычных стереотипов.

— Мне нужна твоя помощь, — почти шёпотом произнёс я, присев на лавку рядом. — Мне нужно знать, как можно пробить броню из ложного золота. Без магии, без чар и без колдовства.

Я не стал разводить интригу и сразу рассказал об интересующем меня вопросе. В данном случае играть словами и плести хитрую паутину и недосказанностей, чтобы исподволь вытянуть из собеседника необходимые сведения, не имело никакого смысла. У воспалённого безумием сознания был к этим трюкам стопроцентный иммунитет.

Стоило мне открыть рот, как старик резко дёрнул рукой — то ли от неожиданности, то ли от злости, что его отвлекают от дела. Однако уже в следующее мгновение он вернулся к своему занятию, и перо заплясало по бумаге пуще прежнего.

«Дерзкий юнец, волею судеб оказавшийся во главе того сброда, о которому шла речь выше, молил о помощи ослабевшего, но всё ещё величественного старца, осматривающего округу твёрдым, как хрустальные клинки варлогов, взглядом. В старце том, несмотря на пережитые им невзгоды, плохо отразившиеся на его облике, чувствовался благородный стержень, всегда присущий людям, пусть и низким по рождению, но сумевшим возвыситься над подлым сословием. Так бывает только тогда, когда вострый ум оказывается во сто крат сильнее оков происхождения!»

Я усмехнулся. Что сказать, лишней скромностью Фруас Суар явно не страдал. Всё правильно, сам себя не похвалишь — никто не похвалит. Гениальный историк понимал эту простую истину не хуже меня.

«Однако тот юнец зря рассчитывал на помощь! Пусть память мудрого старца была уже не так крепка, как в годы далёкой молодости, однако он чувствовал, что юнец не достоин даже его взгляда, не говоря уж о тех знаниях, что хранились в убелённой благородными сединами голове. „Юнец — плут, юнец — лжец, юнец — обманщик!“ — вот что думал в тот миг старец. Он не помнил имени прохвоста, но знал, что тому нельзя верить».

— Меня зовут Феликс, — прошептал я. — Феликс Обрин. Но, думаю, ты не хуже меня самого это знаешь.

«Названное юнцом имя было знакомо старцу. Так звали подлого вора, бессовестного глупца, который украл плоды многолетних научных изысканий в тщетной надежде спасти своих не менее глупых сестёр. Воспоминания туманили седую голову благородного старца, его размышления путались, а рассудок, собранный буквально по крупицам, снова трещал по швам! „Ваше Высочество… Феликс… Пузырьки… Хольд“, — эти мысли терзали рассудок старца…»

Пальцы Фруас Суара задрожали, а буквы, которые и раньше не были образцом каллиграфии, в одно мгновение превратились в нечитаемые закорючки.

Я быстро «качал» ситуацию. Похоже, старик придумал весьма оригинальный способ если не победить, то хотя бы обуздать сумасшествие. Он как бы расщепил себя, наблюдая за телом «со стороны» и стараясь не влезать при этом в собственную голову. Задумка сработала неплохо, однако моё имя стало триггером, спусковым крючком, который запустил процесс воссоединения сознания.

— Эй! Фру… — я оборвал себя на полуслове — мало ли как безумец отреагирует уже на своё имя. — Эй, мощный старец! Гигант мысли! Моё имя тебе лишь послышалось! На самом деле, оно не имеет никакого значения…

Я говорил и говорил, стараясь заронить в голову старика нужную мысль, но результата не было. Его рука дрожала всё сильнее, а закорючки превратились в царапины на бумаге. Перо стоило макнуть в чернильницу, стоявшую рядом, но Фруас Суар уже не мог этого сделать.

Нужно менять тактику, пока дедуля окончательно не превратился в овощ. Если простые слова не возымели эффекта, то, возможно, стоит попробовать другой способ? Что написано пером, не вырубить и топором — так, кажется, гласила известная пословица…

Я взял руку Фруас Суара, сам окунул кончик пера в чернильницу, а затем неловко вывел на шершавом листе несколько предложений.

«Старец снова забыл имя надоедливого юнца. Пусть дряхлое тело причиняло ему лишь страдания, но у преклонного возраста имелись и свои достоинства — например, дырявая, словно решето, память».

Рукописная «пилюля» для больного разума сработала почти мгновенно. Уже в следующую секунду, после того как я написал последнее слово, Фруас Суар с удивительной силой вырвал свою руку из моей и «застрочил» с удвоенной скоростью.

«Человеческая глупость воистину безгранична, и подтверждением тому служил юнец, не знавший приличий и донимавший своим назойливым вниманием уставшего от многомудрых трудов старца. Впрочем, что взять с простолюдина? Пусть в чертах его лица и присутствовала определённая утончённость, а в движениях — плавная стремительность, говорившая о знакомстве с благородным искусством фехтования, однако отсутствие воспитания и, как следствие, отсутствие манер, выдавали в нём человека низкого, подлого, лишённого чести. Юнец зря надеялся на помощь — такие, как он, достойны лишь презрения, и им никогда не заполучить даже жалких крох того знания, которое скрывалось за высоким лбом учёного мудреца».

Реагировать на не самые лестные слова в свой адрес я не стал. Во-первых, Фруас Суар никогда не отличался ласковым обхождением, а во-вторых, мне доводилось выслушивать и куда более серьёзные оскорбления. К тому же, ругань — не сталь. Вреда для здоровья от неё точно не будет.

— Быть может, учёный мудрец просто не знает, что такое ложное золото и как его можно повредить? — с преувеличенным сомнением спросил я. — Быть может, учёный мудрец не так мудр и не так учён, как сам думает?

Уловка, конечно, была до крайности примитивная, но, учитывая зашкаливающее самомнение гениального историка, она вполне могла сработать.